Финеас Финн - Энтони Троллоп

из партий, были ему неприятны, а на раскольников внутри партии он смотрел с презрением, как на плутов или идеалистов. Порядочному оппоненту-консерватору он пожал бы руку почти с такой же готовностью, что и союзнику-вигу, но человек, который был ни рыба ни мясо, его отвращал. Баррингтон Эрл видел парламентское правление так: палата общин должна быть разделена четкой линией и каждый депутат обязан стоять по ту либо другую сторону. «Если вы не со мной, то будьте, по крайней мере, тогда против меня», – желал бы он сказать каждому представителю британского народа от имени лидера своей партии. Дебаты он находил полезными для воздействия на людей сторонних, то есть для создания общественного мнения, которое пригодится в дальнейшем, на следующих выборах, но не считал, что они должны влиять на голосование по каким-либо важным вопросам. Такое влияние было бы опасным, революционным и едва ли не противоречащим принципам парламентаризма. Голос члена партии принадлежал ее главе – за исключением разве что отдельных пустяковых, но замысловатых вопросов, поднимаемых для развлечения особенно вздорных депутатов. Именно таким образом мистер Эрл представлял себе английскую парламентскую систему и, полуофициально оказывая помощь в поиске возможных кандидатов, вполне естественно, старался выбирать тех, кто разделял его мнение, поэтому заявление Финеаса Финна о намерении сохранять свою позицию так его раздосадовало.

Впрочем, вспомнив, как складывались карьеры других политиков, Баррингтон Эрл решил, что его собеседник молод и неопытен. Самому мистеру Эрлу было сорок лет, и опыт его кое-чему научил. Поколебавшись несколько мгновений, он уговорил себя взглянуть со снисхождением на тщеславие юности – сродни прыти гарцующего жеребенка, которого возмущает даже прикосновение.

– Не успеет закончиться первая парламентская сессия, как он уже будет смиренно тянуть воз в гору под щелканье кнута – и даже ухом не поведет, – после сказал Баррингтон Эрл своему старому другу-парламентарию.

– Как бы он все-таки не переметнулся к нашим противникам, – ответил тот.

Эрл признал, что это был бы неприятный поворот событий. Впрочем, по его мнению, старый лорд Тулла едва ли мог замыслить столь хитроумный план.

Финеас отправился в Ирландию и провел предвыборную кампанию в Лофшейне. Он навестил лорда Туллу и выслушал от почтенного аристократа немало вздора. Тут мы должны признаться, что Финеас предпочел бы нести вздор сам, но граф быстро осадил его:

– С вашего позволения, мистер Финн, о политике мы говорить не будем, я ведь уже сказал, что действую вовсе не из политических соображений.

Финеасу так и не удалось в графской гостиной Каслморриса выразить свои взгляды на управление страной. Впрочем, его время должно было вскоре прийти, и потому он безропотно слушал разглагольствования старого лорда о грехах его брата Джорджа и недостаточной родовитости нового окружного викария Килфеноры. В завершение встречи граф заверил Финеаса, что нисколько не обидится, если за того проголосуют жители Лофшейна. Что те и не замедлили сделать – быть может, по причине, приведенной в одной из консервативных дублинских газет, которая заявила, что во всем виноват Карлтонский клуб [2], не приславший подходящего кандидата. О произошедшем много говорили и в Лондоне, и в Дублине, возлагая ответственность совокупно на Джорджа Морриса и его старшего брата. Тем временем наш герой надлежащим порядком получил место в парламенте как депутат от Лофшейна.

Семья Финн в Киллало не могла сдержать ликования – полагаю, обратное противоречило бы человеческой природе. Утенок из подобной стаи, попав в парламент, и правда может быть сочтен настоящим лебедем. У доктора имелись опасения – серьезные опасения – и недобрые предчувствия, но Финеас выиграл выборы, и с этим приходилось считаться. Мог ли отец отказаться пожать ему руку или лишить родительской помощи – притом что сын удостоился привилегии, недоступной большинству молодых людей в стране? Поэтому доктор Финн взял из своих сбережений сумму, достаточную для погашения имеющихся задолженностей (они были невелики), и пообещал выплачивать Финеасу двести пятьдесят фунтов в год до конца парламентской сессии.

В Киллало жила вдова по имени миссис Флад Джонс, растившая дочь. Имелся, впрочем, и сын, которому предстояло вступить во владение Фладборо, имением покойного Флоскабеля Флад Джонса, как только будут выплачены все долги; однако в описываемое время он служил в Индии, и его судьба нас не занимает. Миссис Флад Джонс жила со своей единственной дочерью Мэри очень скромно, на вдовью часть наследства; Фладборо, надо сказать, пришло в самое плачевное состояние. Вечером накануне возвращения Финеаса Финна, эсквайра и члена парламента, в Лондон миссис и мисс Флад Джонс пили в доме доктора чай.

– Вот увидишь, он ни капельки не изменится, – обещала Барбара Финн своей подруге Мэри, когда они уединились в спальне Барбары до того, как пригласят к столу.

– Наверняка изменится, – сказала Мэри.

– Уверяю тебя, этого не произойдет, дорогая! Он хороший, порядочный человек.

– Я знаю, что он хороший, Барбара, что до порядочности – я в ней ничуть не сомневаюсь, ведь он ни разу не сказал мне ни единого слова, какого не мог бы сказать любой другой девушке.

– Что за вздор, Мэри!

– Ни разу – это святая правда, такая же, как то, что за нами смотрит Пресвятая Дева… впрочем, ты-то в Пресвятую Деву не веришь.

– Бог с ней, с Пресвятой Девой.

– Но это правда, Барбара, – ни словечка! Меня с твоим братом ничто не связывает.

– Тогда надеюсь, что свяжет – еще до конца вечера. Он гулял с тобой весь день вчера и позавчера.

– Отчего же нет? Ведь мы знаем друг друга всю жизнь. Но, Барбара, молю тебя, умоляю, не говори об этом никому-никому!

– Я-то? Да я скорее себе язык отрежу!

– Не знаю, зачем я позволяю тебе болтать эти глупости. Между мной и Финеасом никогда ничего не было… между мной и твоим братом, я имею в виду.

– Уж я знаю, кого ты имеешь в виду.

– И я совершенно уверена, что никогда не будет! Чему тут быть? Он станет вращаться среди важных людей и сам заделается важным человеком. Я знаю, есть какая-то леди Лора Стэндиш, которой он очень восхищается…

– Какая еще леди Лора?

– Ты же понимаешь, член парламента может обращать свой взор к самым высотам, – промолвила мисс Мэри Флад Джонс.

– Я хочу, чтобы его высотами была ты.

– Скажешь тоже – «высоты». Заняв такое положение, он может смотреть на меня только сверху вниз, а он до того горд, что никогда на это не согласится. Идем к чаю, дорогая, нас уже, наверное, заждались.

Мэри Флад Джонс была миниатюрной девушкой лет двадцати с мягчайшими волосами – иногда можно было поклясться, что они каштановые, иногда же они казались рыжими; невозможно было вообразить существо более прелестное. В Ирландии немало таких девушек: мужчины, неравнодушные к женской красоте, при виде их уподобляются львам, готовым броситься