Финеас Финн - Энтони Троллоп

которые ее любовь и гордость могли подсказать. «Ты, конечно, приедешь к нам, – писала она, – если и впрямь решишься пойти на выборы. Мы будем так рады тебя видеть!» Финеас успел было погрузиться в сомнения и попросить у Баррингтона Эрла неделю на раздумья, но благодаря совместному эффекту двух писем вновь преисполнился уверенности. Он понял главное: мать и сестры поддерживают его смелое начинание всей душой, и даже отец не расположен чинить ему препятствия.

– Я решился поймать вас на слове, – в тот же вечер сказал он в клубе Баррингтону Эрлу.

– На каком слове? – переспросил тот, ибо одновременно преследовал слишком многих зайцев, чтобы постоянно думать о Лофшейне и Финеасе Финне, а быть может, не желал обнаруживать по их поводу излишнего нетерпения.

– Насчет Лофшейна.

– Прекрасно, старина. Мы непременно проведем вас в парламент. Указ о выборах в Ирландии выйдет третьего марта, и чем скорее вы окажетесь на месте, тем лучше.

Глава 2

Финеас Финн избран депутатом от Лофшейна

Одна большая трудность, связанная с выборами, чудесным образом испарилась при первом же соприкосновении. Доктор Финн был человеком храбрым и отнюдь не робел перед своими родовитыми друзьями. Едва получив от сына второе письмо, где тот подтверждал, что решился действовать, чем бы это ни обернулось, он отправился в Каслморрис поговорить со старым графом. Лорд Тулла имел вспыльчивый нрав, и доктор ожидал ссоры, но готов был ее перенести. Он не чувствовал себя обязанным графу, за время длительного знакомства сделав тому не меньше добра, чем получил, и теперь соглашался с сыном в том, что, если уж от Лофшейна должен идти либеральный кандидат, то никакие воспоминания о назначенных пилюлях и притираниях не должны помешать Финеасу стать этим кандидатом. Другие соображения могли быть помехой, но никак не это. Граф, вероятно, придерживался иного мнения, и доктор счел своим долгом сообщить ему о новостях самолично.

– Черт подери! – воскликнул, выслушав его, лорд Тулла. – Тогда вот что я вам скажу, Финн: я его поддержу.

– Поддержите?!

– Именно! Почему нет? Надеюсь, в округе меня не так сильно ненавидят, чтобы мое вмешательство ему навредило. По крайней мере в одном я уверен: я нипочем не стану стараться для Джорджа Морриса.

– Но, милорд…

– Ну-ну, продолжайте.

– Как вы знаете, сам я всегда был далек от политики, но мой Финеас идет от другой партии.

– Черта с два я буду на это смотреть. Взять мою партию: разве она для меня хоть что-то хорошее сделала? Поглядите на моего кузена Дика Морриса. Во всей Ирландии не найдется священника, который так поддерживал бы консерваторов! И что же? Они отдали приход в Килфеноре какому-то выскочке без роду и племени, хотя я не погнушался замолвить за кузена словечко. Чтоб я еще когда попросил их о чем-нибудь!

Доктор Финн, который знал о долгах Дика Морриса и был знаком с его манерой проповедовать, отнюдь не удивился решению представителя консервативной партии, распределявшего приходы Ирландской церкви, однако счел за лучшее промолчать.

– Ради Джорджа я больше и пальцем не шевельну, – продолжал граф. – О том, чтобы он баллотировался от Лофшейна, не может быть и речи. Мои арендаторы за него все равно не проголосуют, даже если бы я их лично уговаривал. Питер Блейк (мистер Питер Блейк был управляющим старого графа) сказал мне всего неделю назад, что это будет бесполезно: времена уже не те. Что до меня – я бы хотел, чтобы округ лишили представительства. Да пусть всю Ирландию лишат представительства и назначат военного губернатора! Какая польза от таких депутатов, как наши? На десять человек не сыщется ни единого джентльмена. Пусть идет ваш сын. Я сделаю для него что смогу – хотя, видит бог, могу я немного. Передайте ему, пусть заглянет ко мне с визитом.

Пообещав, что Финеас приедет в Каслморрис, доктор распрощался с лордом Туллой – не особенно, впрочем, польщенный, ибо чувствовал: старик едва ли сочтет его сына, буде того изберут, исключением, способным уравновесить никчемность остальных представителей графства. Тем не менее самое серьезное препятствие на пути Финеаса было устранено. Доктор ехал в Каслморрис не для того, чтобы агитировать за сына, однако вышло именно так, и притом весьма успешно. Вернувшись домой и рассказывая о произошедшем жене и дочерям, он – вопреки себе самому – не мог не торжествовать. Точно Валаам, он отверзал уста, чтобы проклясть, – но вместо этого благословлял. Вечер еще не кончился, а доктор уже рассуждал о перспективах Финеаса в Лофшейне с откровенным энтузиазмом, и на следующий день Матильда написала брату, что граф готов принять его с распростертыми объятиями. «Папаˊ был там и все уладил», – сообщала она.

– Я слышал, Джордж Моррис на выборы не пойдет, – сказал Финеасу Баррингтон Эрл в последний вечер перед отъездом.

– Старый граф не будет его поддерживать. Он хочет поддержать меня.

– Едва ли!

– Уверяю вас. Мой отец знаком с графом двадцать лет и сумел договориться.

– Вы, часом, не собираетесь сыграть с нами шутку, Финн? – с некоторым беспокойством спросил мистер Эрл.

– Какую шутку?

– Переметнуться к нашим противникам?

– И в мыслях не было, – гордо ответил Финеас. – Поверьте, я не стал бы менять своих убеждений ни ради вас, ни ради графа, держи вы хоть полные карманы депутатских мандатов. Если я пойду в парламент, то лишь как убежденный либерал – делать все, что в моих силах, для страны, а не просто поддерживать партию. Я говорю это вам и то же самое скажу графу.

Баррингтон Эрл с досадой отвернулся. Подобная риторика ему претила – так же, как любому порядочному человеку, пожившему в этом мире, претит фальшивый пафос. Мистер Эрл был человеком вполне порядочным. Никакие земные блага не заставили бы его предать Уильяма Майлдмэя, своего дядюшку по материнской линии и прославленного в то время министра-вига. Он был готов работать за вознаграждение или без, по-настоящему ревностно относился к делу и не просил слишком многого для себя. У него имелось некое смутное убеждение, что для страны будет куда лучше, если у власти будет мистер Майлдмэй, а не лорд де Террьер. Он верил, что либеральная политика для англичан полезна, а партия Майлдмэя и либеральная политика – одно и то же. Было бы несправедливо отказывать Баррингтону Эрлу в патриотизме. Но идею о независимых депутатах в парламенте он ненавидел всей душой и, когда ему говорили о ком-либо, что тот голосует за меры, а не за людей, считал такого человека обманчивым, как вода, и переменчивым, как ветер. Хорошего от подобных политиков ждать не приходилось, зато плохого – с превеликой вероятностью. Они были для Баррингтона Эрла данайцами, от которых он побоялся бы принять в дар даже голоса. Парламентские отшельники, то есть депутаты, не присоединившиеся ни к одной