Под знаком незаконнорожденных - Владимир Владимирович Набоков

«А я уж точно рада познакомиться с другом Густава», – с притворной скромностью сказала Мариетта.

Мак и Линда обменялись сияющими улыбками.

«Боюсь, мы не объясняли как следует, лапочка. Упомянутый жених, – это не Густав. Определенно не он. Бедняжка Густав уже превратился в абстракцию».

(«Я вас не пущу!» – гремел Круг, сдерживая двух молодчиков.)

«Что же случилось?» – спросила Мариетта.

«Ну, им пришлось свернуть ему шею. Он, знаешь, был schlapp’ом [неудачником]».

«Schlapp, произведший за свою короткую жизнь множество отличных арестов», – заметил Мак со свойственным ему великодушием и широтой взглядов.

«Это принадлежало ему», – доверительным тоном сообщила Линда, показывая сестре пистолет.

«Фонарик тоже?»

«Нет, это Мака».

«Ого!» – воскликнула Мариетта, уважительно потрогав толстую кожистую штуковину.

Один из отброшенных Кругом юнцов врезался в подставку для зонтиков.

«Ну-ну, ради Бога, прекратите эту неприличную возню», – сказал Мак, оттаскивая Круга назад (бедный Круг исполнил кекуок). Юнцы тут же устремились в детскую.

«Они его испугают, – сдавленным голосом, задыхаясь, сказал Круг, пытаясь вырваться из Маковой хватки. – Сейчас же отпустите меня! Мариетта, сделай милость…»: он отчаянно показывал ей, беги, беги, мол, в детскую и проследи, чтобы мой сын, мой сын, мой сын —

Мариетта посмотрела на сестру и хихикнула. С поразительной профессиональной точностью и savoir-faire[88] Мак внезапно нанес Кругу резкий удар наотмашь ребром своей чугунной лапы: удар пришелся точно по внутренней стороне правой руки Круга и мгновенно парализовал ее; тем же образом Мак обработал Кругу и левую руку. Согнувшись пополам и держа свои мертвые руки в мертвых ладонях, Круг опустился на один из трех стульев (теперь косо сдвинутых и утративших свое назначение) в коридоре.

«Мак просто идеален в таких делах», – заметила Линда.

«Нет слов», – согласилась Мариетта.

Сестры давненько не виделись и сейчас не переставали улыбаться, радостно помаргивать и касаться друг друга мягкими девичьими жестами.

«Миленькая брошка», – сказала младшая.

«Три с полтиной», – сказала Линда, и у нее на подбородке добавилась складочка.

«Стоит ли мне пойти к себе и надеть черные кружевные трусики и испанское платье?» – спросила Мариетта.

«О, по-моему, тебе так к лицу эта мятая сорочка. Как думаешь, Мак?»

«А то», – пробасил Мак.

«И ты не простынешь, потому что в авто есть норковая шубка».

Из-за того, что дверь детской внезапно открылась (чтобы снова резко захлопнуться), на мгновение стал слышен голос Давида: как ни странно, ребенок, вместо того чтобы хныкать и звать на помощь, казалось, пытался урезонить своих невозможных гостей. Вероятно, он все же не уснул. Звучание этого почтительного и мягкого голоса было хуже самых мучительных стонов.

Круг пошевелил пальцами – онемение постепенно проходило. Как можно более невозмутимо. Как можно более невозмутимо он вновь воззвал к Мариетте.

«Кто-нибудь знает, чего ему от меня надо?» – спросила Мариетта.

«Слушайте, – сказал Мак Адаму, – либо вы делаете, что велят, либо нет. Но если нет, то будет чертовски больно, ясно? Встать!»

«Хорошо, – сказал Круг, – я встану. Что дальше?»

«Marsh vniz [Марш вниз]!»

И тут Давид начал кричать. Линда поцокала языком («эти болваны-мальчишки все-таки наломали дров»), и Мак посмотрел на нее, ожидая указаний. Круг, шатаясь, двинулся в детскую. В тот же миг Давид в светло-голубой пижаме, беспомощный малыш, выбежал оттуда, но был немедленно пойман. «Пустите меня к папе!» – крикнул он за сценой. Мариетта за открытой дверью ванной, напевая, подкрашивала губы. Кругу удалось добраться до сына. Один из негодяев прижимал Давида к кровати. Другой пытался ухватить его отчаянно брыкавшиеся ноги.

«Оставьте его, merzavtzy! [жестокое оскорбление]», – закричал Круг.

«Они хотят только, чтобы он вел себя тихо», – сказал Мак, снова взяв ситуацию под контроль.

«Давид, милый, – сказал Круг, – все хорошо, они тебе ничего не сделают».

Мальчик, все еще удерживаемый двумя скалящимися юнцами, схватил Круга за полу халата.

Эту ручку придется разжать.

«Все в порядке, я сам, господа. Не трогайте его. Душка моя —»

Мак, которому все это надоело, без дальних слов ударил Круга по голени и вышвырнул из комнаты.

Они разорвали моего единственного малыша надвое.

«Послушай, скотина, – сказал он, стоя на согнутых ногах и хватаясь за платяной шкап в коридоре (Мак тащил его за ворот халата), – я не могу оставить моего ребенка на растерзание. Дайте ему пойти со мной, куда бы вы меня ни отвели».

В ватерклозете спустили воду. Сестры присоединились к мужчинам и наблюдали за происходящим, как скучающие зрители.

«Дорогуша, – сказала Линда, – мы прекрасно понимаем, что это ваш ребенок или, по крайней мере, ребенок вашей покойной жены, а не фарфоровый совенок или что-то в этом роде, но нам приказано забрать вас, а прочее нас не касается».

«Пожалуйста, пойдемте уже, – взмолилась Мариетта, – становится ужасно поздно».

«Дайте мне позвонить Шамму (один из членов Совета старейшин), – сказал Круг. – Только это. Один телефонный звонок».

«Ох, да пойдемте же!» – повторила Мариетта.

«Вопрос в том, – сказал Мак, – пойдешь ли ты тихо-мирно, на своих двоих, или мне придется тебя покалечить, а потом скатить по ступенькам, как мы делали с бревнами в Лагодане?»

«Да, – сказал Круг, внезапно приняв решение. – Да. Бревна. Да. Поехали. Давайте поскорее доберемся туда. В конце концов, выход прост!»

«Погаси свет, Мариетта, – сказала Линда, – чтобы нас не обвинили в краже его электричества».

«Я вернусь через десять минут», – во всю силу своих легких крикнул Круг в сторону детской.

«Ох, Бога ради», – пробормотал Мак, подталкивая его к двери.

«Мак, – сказала Линда, – боюсь, ее может просквозить на лестнице. Пожалуй, ты лучше снеси ее вниз на руках. Слушай, пусть он идет первым, за ним – я, а потом вы с Мариеттой? Давай-ка, подними ее».

«Знаешь, я совсем не тяжелая», – сказала Мариетта, выставляя локти в сторону Мака.

Густо покраснев, молодой полицейский запустил одну вспотевшую лапу под благодарные ляжки девушки, а другой обхватил ее за ребра и легко поднял вверх. Одна из ее туфелек слетела.

«Это ничего, – быстро сказала она, – я могу просунуть ногу тебе в карман. Вот. А Лин понесет туфельку».

«Ты и впрямь не тяжелая», – сказал Мак.

«А теперь прижми меня покрепче, – сказала она. – Прижми покрепче. И дай мне этот фонарик, он больно давит».

Маленькая процессия спустилась по лестнице. В доме было тихо и темно. Круг шел впереди, на его склоненной непокрытой голове и коричневом халате играл ореол ручного фонаря, и он выглядел участником некой таинственной религиозной церемонии, написанной мастером светотени, или скопированной с такой картины, или скопированной с этой или какой-то другой копии. За ним, нацелив пистолет ему в спину, шла Линда, ее изящно изогнутые ступни грациозно попирали ступени. Затем шел Мак, несущий Мариетту. Преувеличенные части перил, а иногда и тень от волос и