Воспоминания о будущем - Элена Гарро

под апельсиновыми деревьями, и их скрипки наполнили листву чудесными предсказаниями. Солнечное свечение струилось из балконов и коридоров на темную улицу.

Прибыли гости, и толпа перед домом раздвинулась, пропуская их.

– Вот и Ольвера!

– Куэвасы тут!

Те, смеясь и громко разговаривая, проходили в ворота с отвагой, будто бросались в костер. Бедняки, «кучки мусора», как называла их Доротея, довольствовались щедростью открытых балконов и с жадностью собирали кусочки праздника. «Изабель в красном! У доньи Кармен веер из белых перьев!» – объявлял кто-то с соседнего балкона. В девять вечера из дома вышла группа девушек, ответственных за то, чтобы торжественно встретить генерала Росаса и его людей у ворот отеля «Хардин» и проводить на праздник.

– Идут!

И мы бросились к воротам, чтобы посмотреть, как девушки возвращаются в сопровождении военных.

– Вон они! Идут! Идут!

Мы расступились, чтобы пропустить почетного гостя.

Генерал Франсиско Росас, высокий, молчаливый, в шляпе с широкими полями, заломленной назад, в начищенных сапогах и в светлой военной форме, вошел в дом Арриеты. Мы смотрели на него так, будто видели впервые. За генералом следовали Хуан Кариньо, капитан Флорес, капитан Парденьяс, уроженец Кокулы, с черными глазами, которыми он зыркал по сторонам. Подполковника Круса среди них не было.

За военными тянулся запах свежести, крема для бритья, лосьона и сладкого табака. Гости замерли на пороге, ожидая появления хозяйки дома. Донья Кармен, дрожа от робости, вышла их встретить. Генерал медленно снял шляпу, натянул на лицо улыбку, больше похожую на ухмылку, и почтительно ей поклонился. Остальные сделали то же самое, и группа двинулась по освещенному коридору, приветствуя гостей короткими поклонами, которые гости доньи Кармен принимали за благосклонность.

Дон Пепе Окампо поспешил договориться с маэстро Батальей, который в недоумении наблюдал за шествием военных из глубины сада. И вдруг раздался звук фанфар.

Память коварна, иногда она нарушает порядок событий или уводит нас в темный угол, где ничего не происходит. Я не помню, что случилось после прихода военных. Я лишь вижу, как стоит генерал, опираясь на одну ногу. Слышу, как он тихо кого-то благодарит. Потом танцует три танца: с каждой из девушек, которые ходили за ним в штаб. Я вижу завороженную Изабель, прижавшуюся к его груди; когда Росас отвел ее к столику и галантно поклонился, она осталась такой же завороженной. Вижу Кончиту, которая не попадает в ритм музыки и бормочет извинения. Потом Микаэлу, болтающую со своим партнером, который снисходительно ей улыбается. И снова его, Росаса, курящего со своими людьми в конце коридора. Праздник вращался вокруг него, перед ним сходились и распадались пары.

Подносы со льдом казались прозрачными. Гости брали морозные бокалы и на миг теряли рассудок, чувствуя в руке холодящую строгость. С балконов других домов бедняки подпевали музыке. Их крики летели на праздник волнами радости.

Изабель укрылась у колонны и села на стул под цветочной гирляндой. Она рассеянно обдирала цветы и жевала лепестки. Томас Сеговия склонился перед ней. Девушка посмотрела на него невидящим взглядом; ее раздражала пустая красота этого маленького мужчины с завитыми волосами и нежными, как у женщины, чертами лица.

– Хочешь потанцевать, Изабелита?

– Нет.

Отказ не смутил Томаса Сеговию. Он пододвинул к ней стул и уселся. Потом выудил из кармана листок бумаги и протянул Изабель. Девушка удивленно взяла его.

– Мое последнее стихотворение… Оно посвящено тебе…

Молодой аптекарь продолжал писать стихи; его любовь к поэзии ничто не могло нарушить. Изабель со скукой прочитала.

– Это я?

– Да, божественное создание, – подтвердил Сеговия, моргая, чтобы придать своим словам больше выразительности.

«Какая разница, она это или другая? Я люблю существо, равнодушное к Поэзии. Да, к Поэзии… с большой буквы…» – с грустью подумал Сеговия.

– «Как перо на границах забвения!» – процитировала Изабель, прерывая его мысли. И засмеялась. Смех девушки прорвался сквозь праздник и заставил ее отца вздрогнуть. Томас не обиделся. Этот смех помог ему выработать сложную теорию о «злом искусстве кокетства».

Изабель замолчала. Погрустнев, Сеговия отошел к соседней колонне, откуда мог наблюдать за девушкой. Ему нравилась «невозможность» любви; она давала ему «изысканный вкус поражения».

Изабель вновь осталась одна, погруженная в свои непраздничные мысли. Подошел отец.

– Почему ты не танцуешь с Томасом?

– Мне не нравятся поэты, они думают только о себе. Кому сейчас захочется его слушать?

– Поэтому тебе и следовало бы с ним потанцевать. Он говорит чепуху, тебя бы это отвлекло от мыслей.

Дон Мартин огляделся, не слышит ли кто его, затем галантно склонился перед дочерью и подал руку. Они промчались, вращаясь в танце, мимо генерала, который оставался таким же сдержанным и неподвижным. Он то ли не хотел, то ли не мог с нами сойтись.

Росас выделялся среди всех. Видя его неподвижным, с горем, застывшим в рысьих глазах, кто бы подумал, что это он устраивал гонения на нас? Ему, пожалуй, не было и тридцати, совсем молодой. На его губах играла легкая улыбка, как будто он сам над собой насмехался.

К нему подошла мать Изабель.

– Я из семьи Куэтара… Помните таких? – Фамилия доньи Аны говорила о ее северном происхождении.

– Да, сеньора, помню…

– Это мои братья, – уточнила она.

Генерал взглянул на женщину, словно почувствовав ее боль.

– Они умерли… Раньше… – сказал он в знак соболезнования.

– Раньше? – уточнила донья Ана.

– Раньше всех нас, здесь присутствующих, – добавил генерал, давая понять, что разговор окончен.

К десяти часам вечера гости расселись за столами, расставленными в саду. Томас Сеговия, отвечавший за организацию праздника, произнес речь, насыщенную латинскими цитатами. Оратор направил похвалы и красноречивые взгляды в сторону генерала.

Наконец он мог говорить на языке патрициев! Росас слушал похвалы с тем же равнодушием, с которым к нам относился. Изабель, сидя слева от генерала, наблюдала за его руками, покоящимися на скатерти, и не шевелилась, обиженная его отдаленностью. Остальные военные смеялись и шутили с гостями.

Только Хуан Кариньо внимательно следил издалека за жестами генерала. Он проявлял явное нетерпение, то и дело посматривая на часы. Разговор, оживленный напитками, извивался между деревьями; по саду разносился смех. Хуан Кариньо продолжал следить за генералом.

После ужина танцы возобновились, и угрюмый Росас вернулся на свое место в конце коридора. Хуан Кариньо присоединился к нему, и вместе они завели тихий разговор. Изабель не сводила с них глаз: она увидела, как Кариньо сделал знак весело танцевавшему Парденьясу, после чего тот остановился и подошел к офицерам. Военные собрались вокруг генерала, который каждые несколько минут смотрел на часы. Изабель, побледнев, пошла искать хозяйку дома.

– Происходит что-то странное … – шепнула она на ухо донье Кармен.

Та вздрогнула