Миледи Ладлоу - Элизабет Гаскелл

– Вы зовете утку моим именем, я не ослышалась? – осведомилась мисс Галиндо.

– Ой, да, мэм, это муж мой удумал. До чего ж, говорит, любопытная тварь, вечно лезет куда не просят.

– Ха-ха-ха! Ну насмешили! Значит, ваш муж остряк? Ну-ну! Скажите ему, пусть вечером зайдет ко мне, нужно проверить дымоход в гостиной. Никто лучше его не разбирается в дымоходах.

Хозяин утки пришел вечером к мисс Галиндо и был так очарован ее живостью и редкостным пониманием тайн его ремесла, вернее, ремесел (он был и каменщик, и трубочист, и крысолов), что, вернувшись домой, обругал жену, когда та снова назвала утку именем, которым он сам же ее и окрестил.

Хотя мисс Галиндо была, конечно, дама с причудами, она умела вести себя как благовоспитанная леди, когда хотела. И такое желание неизменно возникало у нее в присутствии леди Ладлоу. (По правде сказать, я не знаю никого, будь то мужчина, женщина или ребенок, кто не старался бы предстать перед миледи в лучшем свете.) Соответственно, миледи не имела понятия о тех странностях, которые наверняка заставляли мистера Хорнера думать, что с эдаким помощником не оберешься хлопот, и горько сожалеть, что подобная «идея» пришла в голову ее светлости. Однако делать было нечего, в тот день он уже вызвал недовольство миледи и усугублять его явно не стоило, поэтому он лишь перечислил связанные с ее выбором затруднения – в расчете, что их не удастся преодолеть. Но леди Ладлоу легко разбила все его доводы. «Переписка писем?» Не о чем говорить. Мисс Галиндо будет приходить в Хэнбери-Корт; ей отведут комнату для работы; почерк у нее прекрасный; и писать намного безопаснее для глаз, чем шить. «Умение вести счета?» У миледи и на это был готов ответ, как и на многое другое, о чем мистер Хорнер даже не спрашивал. А главное – мисс Галиндо по своему рождению и воспитанию человек чести и строгих правил; она постарается забыть содержание писем, которые пройдут через ее руки, и уж во всяком случае никому ничего не расскажет. «Вознаграждение?» О, это леди Ладлоу бралась уладить самым деликатным образом – сегодня же пошлет к мисс Галиндо и пригласит ее вечером на чай; от мистера Хорнера требуется только сообщить, сколько приблизительно часов, по его мнению, мисс Галиндо придется выкраивать ежедневно для бумажной работы. «Три? Вот и славно». Когда мистер Хорнер проходил мимо окон комнаты, где я лежала, вид у него был хмурый. Перспектива обзавестись помощником в лице мисс Галиндо его не обрадовала.

Приглашение леди Ладлоу имело силу королевского приказа. К тому же деревня жила очень тихо, и вечерами, за редкими исключениями, все сидели по домам. Лишь иногда мистер и миссис Хорнер устраивали чай и ужин для главных арендаторов; тогда приглашали также местного священника, мисс Галиндо, миссис Медликотт и еще одну-другую старую деву или вдовицу. Украшением стола было роскошное блюдо, приготовленное в замке миледи: холодный жареный павлин с торчащим кверху, как у живого, огромным хвостом-веером. Целое утро миссис Медликотт возилась с перьями, создавая из них правильный полукруг, а наградой ей служили возгласы изумления и восторга. В знак признания ее заслуг мистер Хорнер непременно звал ее к ужину и сажал против царственного блюда, которому она мило улыбалась все время, пока длилось застолье. Но с тех пор как миссис Хорнер разбил паралич, даже эта традиция прервалась, и мисс Галиндо, нисколько не покривив душой, в ответ на приглашение леди Ладлоу написала, что вечером совершенно свободна и почтет за честь и удовольствие посетить миледи.

Всякий приглашенный к миледи трапезничал с нею вместе на подиуме в присутствии всех ее воспитанниц, моих прежних подруг. Я же увидела мисс Галиндо несколько позже, так как после чая девушкам было велено принести ей на просмотр свое шитье и пряжу, дабы выслушать замечания из уст выдающегося знатока. И только потом миледи привела гостью в комнату, где я лежала (помнится, это был один из моих скверных дней), для разговора тет-а-тет. Мисс Галиндо нарядилась, разумеется, в свое лучшее платье, хотя подобный фасон встречался мне только на картинах – до того он устарел. Спереди и с боков платье прикрывал белый муслиновый передник с изысканной вышивкой, но как-то криво надетый – намеренно, вскоре призналась она (ладно бы мне, но – леди Ладлоу!): иначе было бы не скрыть пятно от лимонного сока, обесцветившего ткань. Перекошенный передник производил очень странное впечатление, особенно когда я услышала о причине. Гостью так заботило удержание передника в правильном положении на неправильном месте, что она поспешила объяснить, почему он криво надет, и обеспокоенно спросила миледи, полностью ли закрыто большое линялое пятно, которое тут же и продемонстрировала нам, отогнув муслиновый край.

– Пока жив был мой отец, я всегда брала его под правую руку, если мы шли вместе, и на всех своих платьях для прогулок стала перемещать испорченные куски материи на левый бок. В этом смысле кавалер очень выручает. Но вдовы и старые девы должны изобретать иные способы. Ах, милочка! – обратилась она ко мне. – Когда вы перебираете в уме подарки судьбы – хотя она может казаться вам в чем-то жестокой, – не забудьте, что ваши чулки не нуждаются в штопке, вы же почти все время лежите! По мне, легче связать две пары новых чулок, чем починить одну старую.

– Должно быть, вы и теперь что-нибудь вяжете – новую прелестную вещицу? – любезно поинтересовалась миледи, усадив мисс Галиндо в лучшее кресло и устроившись на маленьком плетеном стульчике с работой в руках, чтобы перейти наконец к занимавшему ее предмету.

– Увы, нет, ваша светлость! Виной отчасти погода, ибо в жару люди не думают о том, что наступит зима; а отчасти то, что все, кто мог бы отдать за пару чулок четыре с половиной шиллинга, вероятно, накупили их впрок.

– В таком случае позвольте вас спросить, не располагаете ли вы свободным временем? – задала миледи вопрос, приближавший ее к предложению, которое она намеревалась сделать, но которое, по-видимому, у нее самой вызывало некоторую неловкость.

– О, не беспокойтесь, ваша светлость! Когда мне не надо ни шить, ни вязать, я всегда найду себе дело в деревне. Как вам известно, вещи, которые я отдаю в лабаз, помечены буквой «К», потому что с нее начинается имя Ксантиппы[64] – непревзойденной ругательницы, насколько я знаю, жившей в стародавние времена. Не представляю, право слово, что было бы с миром, если бы люди прекратили ругаться. Должно быть, он погрузился бы в вечный сон и солнце стало