Неизвестный Андерсен: сказки и истории - Ганс Христиан Андерсен

именно оттуда вывели на казнь Длинную Маргрету, которая съела сердца пятерых детей и верила, что если б съела еще два, то смогла бы летать и сделаться невидимкой. В стене было узкое оконце без стекла, скорее, просто отдушина, но живительное благоухание лип в подземелье не проникало, здесь пахло гнилью и тленом и стояли только голые нары, однако тот, у кого совесть чиста, везде спит спокойно, и жесткие нары стали Йоргену мягкой постелью.

Толстая дощатая дверь была заперта на железный засов, но кошмары суеверий заползают в замочную скважину что в господской усадьбе, что в рыбачьем домишке, а уж проникнуть в застенок, где сидел Йорген, размышляя о Длинной Маргрете и ее злодействах, им вообще легче легкого. Последние мысли преступницы до сих пор наполняли это помещение. Юноше вспомнились и чудеса, которые случались тут в старину, при помещике Сванведеле, ведь поныне всем хорошо известно, что собаку, которая стерегла мост, каждое утро находили подвешенной на ее же цепи к перилам. Этакие думы леденили Йоргену душу, лишь один солнечный лучик согревал его изнутри – воспоминание о цветущем бузинном кусте и липах.

Сидел он в Нёрре-Восборге недолго, вскоре его перевезли в Рингкёбинг, и тамошнее заключение оказалось не менее суровым.

Время тогда было не чета нынешнему, бедняку жилось ох как тяжко. Еще не забылось, как новые господские усадьбы поглощали крестьянские дворы и целые деревни; кучер и слуга в те поры частенько становились судьями и за пустячную провинность могли отсудить у бедняка имущество да еще и запороть до полусмерти; подобные судьи покуда не перевелись, а в ютландском краю, далеко от королевского Копенгагена и просвещенных, милостивых чиновников, закон нередко ковылял кое-как, так что надеяться Йоргену было почти не на что.

В тюремном застенке царил нестерпимый холод – когда же это кончится? Волею судьбы он повержен в несчастье, и теперь у него было время поразмыслить, что суждено ему в этом мире и почему с ним стряслась этакая беда. Что ж, «в другой жизни», которая, без сомнения, ждет каждого из нас, все уладится! Эту веру взрастили у него в бедном домишке; мысль, которая его отцу в изобильной солнечной Испании даже в голову не приходила, стала для него в холоде и мраке светом утешения, милостью Божией, а она никогда не обманывает.

Но вот зашумели весенние бури. Гул Северного моря слыхать за много миль от побережья, правда уже после шторма; кажется, будто тяжелые ломовые телеги сотнями катят по твердой кочковатой дороге. И Йорген в своей тюрьме тоже слышал рокот волн – хоть малое, но разнообразие; никакие давние мелодии не трогали сердце глубже, чем этот напев – шум моря, привольного водного простора, который несет человека по свету, мчит с ветром, и где бы ты ни был, повсюду с тобою дом, как ракушка улитки, – ты всегда стоишь на родной почве, в родном доме, даже когда находишься на чужбине.

Как Йорген вслушивался в этот рокот, сколько воспоминаний он будоражил в мыслях! «Свобода, свобода! Какое счастье – быть свободным, пусть и в рваных башмаках, в латаной-перелатаной рубахе!» Порой он загорался гневом и с размаху бил кулаком по стене.

Шли недели, месяцы, целый год миновал, и вот схватили одного негодяя – Нильса Ворюгу, известного также под прозваньем Конокрад, тогда-то и выяснилось, как несправедливо обошлись с Йоргеном, и судьба его переменилась.

К северу от Рингкёбинг-фьорда, в сельской корчме, повстречались Нильс Ворюга и Мортен, а было это аккурат накануне Йоргенова отъезда, тем вечером, когда случилось убийство. Выпили, конечно, но от двух-трех рюмок мужчины не хмелеют, только вот язык у Мортена чересчур развязался, он болтал без умолку и похвастал, что приобрел усадьбу и скоро женится, а когда Нильс полюбопытствовал насчет денег, Мортен важно хлопнул себя по карману:

«Там они, где им должно быть!»

Это хвастовство стоило ему жизни: когда он пошел домой, Нильс последовал за ним и воткнул ему в горло нож, чтобы завладеть деньгами, которых не было.

Все было установлено подробнейшим образом, ну а нам достаточно знать, что Йорген вышел на свободу. И чем же возместили ему целый год страданий в тюрьме, в холоде, в отринутости от людей? Ему просто сказали, что, на его счастье, он невиновен и может идти. Бургомистр отсчитал десять марок на дорогу, а кое-кто из местных снабдил его пивом и порядочными харчами – все-таки свет не без добрых людей! Не каждый колет острогой, режет на куски да швыряет на сковородку! Но самое замечательное вот что: скагенский торговец Брённе, тот, к кому Йорген год назад хотел наняться на службу, аккурат в это время приехал по делам в Рингкёбинг и узнал про Йоргеновы злоключения. Сердце у него было отзывчивое, он хорошо понимал и чувствовал, сколько юноша выстрадал, и решил хоть немного помочь ему, пусть знает, что не перевелись на свете добрые люди.

Из тюрьмы путь лежал к свободе, к Царству Небесному, к любви и доброте сердечной, хотя, понятно, будут и испытания. Ни одна чаша в нашей жизни не бывает горькой вся, до последней капли, ни один добрый человек не поднесет ее другому, а уж всемилостивый Господь тем паче!

– Давай-ка забудем обо всем об этом! – сказал Брённе. – Перечеркнем минувший год жирной чертой. Сожжем календарь, а через два дня отправимся в мирный, богатый и веселый Скаген! Его называют дальним углом, а это чудесный, теплый запечный уголок, с окнами, распахнутыми в широкий мир.

Ах, какое путешествие! Наконец-то дышать полной грудью! После промозглого тюремного холода порадоваться теплому солнечному свету. Вереск на пустоши стоял в пышном цвету, пастушонок сидел на кургане, играя на свистульке, которую смастерил из овечьей косточки. Фата-морганы, прекрасные пустынные миражи, с висячими садами и плавучими лесами, являлись взору, как и диковинное легкое волнение воздуха, про которое в народе говорят, что это Локи гонит своих овец.

Путь лежал по венсюссельским землям к Лим-фьорду и дальше, к Скагену, откуда в незапамятные времена началась дорога длиннобородых, сиречь лангобардов, когда в голодные годы при короле Снио они, по преданию, хотели перебить всех своих детей и стариков, но благородная женщина по имени Гамбарук, владевшая там землями, сказала, что будет лучше, если молодежь покинет эти края. Йорген об этом знал, ведь кой-чему, что ни говори, выучился; а коли страна лангобардов за высокими Альпами и была ему незнакома, он все же знал, как ей положено выглядеть, ведь корабельным юнгой бывал на юге, в Испании, и хорошо помнил высоченные горы фруктов, алые цветки граната, немолчный гул и колокольный звон в огромном городском улье. Хотя лучше всего, конечно, дома, на