В Кэндлфорд! - Флора Джейн Томпсон

в неделю наведывался в мастерскую, друзья по-прежнему беседовали, и даже больше, чем раньше, – но на новую тему. Мистер Мостин подумывал о том, чтобы сменить веру, «перейти в римскую», как выражался дядя Том, который, что удивительно для человека, верившего в абсолютную свободу мысли, не одобрял этого шага.

Было странно видеть, насколько серьезно он к этому относится; ведь, хотя дядя Том посещал церковь каждое воскресенье, раньше он как будто не слишком интересовался религией. А мистер Мостин, вероятно, и того меньше. Лора часто слышала, как он говорил, что по воскресеньям предпочитает хорошенько прогуляться, вместо того чтобы идти в церковь. Теперь же его что-то расшевелило; он уже несколько месяцев штудировал католическое вероучение и был близок к принятию католичества.

Дядя Том, должно быть, тоже когда-то изучал вероучение, потому что явно знал авторов, которых цитировал его друг.

– Это Ньюмен, – заметил он однажды. – Сдается мне, его светлость слишком много протестует.

А в другой раз сказал:

– Он может писать как ангел, признаю, но это все приманки.

Мистер Мостин заскрипел зубами.

– Том, Том, твое второе имя Дидима![23]

– Послушай-ка, – ответил Том. – Пора нам с этим разобраться. Если ты хочешь, чтобы все было просчитано за тебя, чтобы тебе говорили, что́ надо думать и делать, отдать свою совесть на сохранение какому-нибудь священнику, тогда переходи в римскую веру. Так будет лучше всего. Не отрицаю, ты обретешь покой, ведь на твою долю выпало много бед, столь же многочисленных и тяжких, как у большинства людей; но если, как существо разумное, ты предпочитаешь самостоятельно нести ответственность за собственную душу, ты выбрал не ту дорогу – воистину, не ту!

Мистер Мостин сказал что-то про душевное спокойствие, но Том возразил:

– Спокойствие в обмен на свободу!

И больше Лора ничего не услышала – или не поняла.

– Вот и еще одного хорошего человека приворожила дряхлая колдунья, – проговорил дядя, когда дверь за его другом закрылась; и Лора, которой тогда почти сравнялось четырнадцать, спросила:

– Вы считаете, что быть католиком неправильно, дядя?

Прошло некоторое время, прежде чем он ответил. Девочка решила, что дядя забыл о ее присутствии и говорит сам с собой. Но, протерев очки и снова взявшись за работу, Том ответил:

– Неправильно? Вовсе нет, если ты родился католиком или подходишь для этого. Когда-то я знавал нескольких добрых католиков; им эта религия приходилась впору, как перчатка по руке. Для них она годилась, но не для него. Мостин больше года размышлял о католичестве, изучал книги, но если ты вынужден целый год мыкаться и убеждать себя в чем-то, значит, это противоречит твоей натуре. Будь он создан для католичества, он бы просто погрузился в него много месяцев назад, как в пуховую перину, и ему не пришлось бы метаться, изводиться и портить себе глаза над книжками. Но, несмотря на все это, напрасно я пытался на него повлиять; повлиять, чтобы он не поддавался влиянию. Никогда не пытайся ни на кого влиять, Лора. Это неправильно. Жизнь других людей – это их жизнь, и они должны проживать ее сами; часто нам кажется, будто они делают что-то не так, тогда как они поступают верно – верно по их разумению, хоть и вопреки нашему. Поди возьми книгу и узнай, как Люси Сноу поладит с этим французом[24], а я займусь делом, как подобает всякому хорошему обувщику, и больше не буду высказывать свое мнение – до следующего раза.

Однажды в мастерскую заглянул коммивояжер, чтобы немного подлатать ботинки. Лоре он был незнаком, но не дяде, потому что тот почти сразу осведомился:

– Как ваша жена?

– Стала еще ленивее и строптивее, – последовал неожиданный ответ.

Дядя Том посерьезнел, но ничего не ответил. Посетитель, однако, не нуждался в дальнейшем ободрении; вскоре он разразился длинной историей о том, как утром принес жене завтрак в постель – столько-то ломтиков сыра, столько-то яиц и тостов с джемом. Завтрак, принесенный в постель человеку, который не болен, был для Лоры в новинку; но дядя Том, по-видимому, считал его обычным знаком внимания, который может оказать жене любой хороший муж, потому что лишь заметил:

– Это весьма любезно с вашей стороны.

– И что я получил в ответ на свою любезность? – почти вскричал посетитель. – Отнюдь не «спасибо», как вы могли бы подумать! Лишь угрюмый взгляд и приказ сегодня вечером хотя бы раз в жизни явиться домой вовремя. Вовремя! Я, которого, как ей пора бы уже знать, клиент может не отпускать целыми часами! Из всех злобных, противных мегер эта…

Дядя Том явно огорчился.

– Тише! Тише, мой друг, – перебил он коммивояжера. – Не говорите того, о чем потом пожалеете. Давно вы женаты? Два года, а ребенка до сих пор нет? Что ж, погодите, пусть пройдет десять лет, прежде чем вы начнете так говорить, и если до того времени вы сами будете поступать как до́лжно, десять к одному, что вам не будет нужды в подобных разговорах. Некоторые женщины просто не способны понять, что такое работа, пока не увидят все своими глазами. Почему бы вам разок-другой не взять ее с собой в поездку в этой вашей шикарной коляске, запряженной рысаком? Вижу, на сей раз в этом отношении фирма вам угодила. Великолепное животное, сколько я могу судить! Если последуете моему совету, она сама все увидит, а прогулка пойдет ей на пользу. Молодой женщине скучно торчать весь день взаперти, и когда вечером мужний ужин сохнет в печи, это действует ей на нервы, так что радушный прием – это, пожалуй, не то, чего вправе желать муж, явившийся после трудного дня без новых заказов в своем блокноте. Когда в вас поднимется раздражение, поразмыслите об этом, поразмыслите, мой мальчик; не открывайте рот, чтобы наброситься на окружающих. После этого они не станут лучше к вам относиться. Правда в том, что у большинства женатых пар бывают небольшие трения, особенно в первые годы брака; но им удается притворяться, что все хорошо, что супружеский сад цветет и благоухает, и в девяноста девяти случаях из ста прежде чем они осознают, что происходит, все становится хорошо, настолько хорошо, насколько вообще можно ожидать в этом несовершенном мире.

Во время этой длинной речи у молодого человека несколько раз вырывались восклицания вроде «Все это очень хорошо» и «Еще как», но он был избавлен от необходимости как-либо комментировать прослушанное наставление, почти лекцию, поскольку с улицы донеслись звуки какой-то возни и крики «Тпру-у!» и «Сто-ой!», заставившие его быстро натянуть ботинок, которым занимался Том, и выскочить наружу. Однако через несколько минут, весь