Миледи Ладлоу - Элизабет Гаскелл

Заметив, что Жак пробудился и вяло приступил к завтраку, Виргиния поднялась с низкого деревянного табурета (который откуда-то принесла себе), подошла, протянула ему обе руки и, не позволяя старику встать, сердечно поблагодарила за добрую заботу о месье. Вслед за Виргинией подошел и сам месье нетвердой походкой человека, у которого кружится голова и все плывет перед глазами. Бедный старый садовник, не смевший сидеть в присутствии господина, стоял между ними и со слезами слушал, как оба наперебой превозносили его верность, столь естественную для него, почти что невольную, ибо в старые добрые времена, пока в моду не вошло пресловутое народное образование, верность слуги была сродни инстинкту.

Прошло два дня. Единственным событием в каземате было ежеутреннее оглашение списка жертв – тех, кого выкликали на суд. Предстать перед судом означало быть осужденным. Оглашения списка все ждали с мрачной серьезностью. В большинстве своем люди шли на суд с унылой покорностью, и после их ухода воцарялась относительная тишина. Но через некоторое время разговоры, а то и шутки постепенно возобновлялись. Такова природа человека: он не может бесконечно выносить гнет страха и пытается сбросить его, заставляя себя думать о чем-то ином. Жак рассказывал, что месье и мадемуазель беспрестанно говорили о прошлом, только и слышалось: „А помните то?“, „А помните это?..“ Порой казалось, будто они забывали, где находятся и что ожидает их. Но Жак не забывал и раз от раза дрожал все сильнее при оглашении списка.

На третье утро тюремщик привел с собой человека, которого Жак никогда раньше не видел и потому не заострил на нем внимание. В ту минуту он по старой привычке прислуживал своему господину и милой молодой барышне (как он всегда называл Виргинию в своем рассказе). Жак подумал, что вошедший, должно быть, хорошо знаком с тюремщиком: тот еще несколько минут говорил с посетителем, прежде чем оставить его в темнице и выйти за дверь. Каково же было удивление Жака, когда, обернувшись, он перехватил яростный взгляд незнакомца, устремленный на месье и мадемуазель де Креки. Молодая пара расположилась завтракать – Жак, как умел, накрыл им на скамье, приделанной к тюремной стене. Виргиния сидела на своем низеньком табурете, рядом с ней на полу полулежал Клеман, охотно позволяя ее изящным белым пальчикам кормить его. По словам Жака, Виргиния, щадя больную руку кузена, непременно желала все делать для него. А Клеман таял день ото дня. Помимо изувеченной руки, у него были другие, более серьезные, внутренние повреждения, которые он получил во время ареста. Жак обернулся неспроста: у себя за спиной он услыхал тяжкий вздох незнакомца, больше похожий на стон. Вместе с Жаком обернулись и молодые господа. Лицо Клемана не выразило ничего, кроме презрительного равнодушия, но на лице Виргинии застыла холодная ненависть. Жак уверял, что в жизни не видел подобного выражения и не дай ему Бог увидеть!.. Впрочем, после первого безмолвного проявления чувств девушка отвела взгляд в сторону от посетителя, по-прежнему не сходившего с места и неотрывно смотревшего на нее. Наконец он шагнул к ней.

– Мадемуазель… – (Она и бровью не повела, словно не слышала его.) – Мадемуазель! – повторил он с такой мольбой, что Жак, не ведая, кто этот человек, поневоле пожалел его, когда увидел в чертах „милой барышни“ суровую непреклонность.

На несколько минут (Жак потерял им счет) воцарилось гробовое молчание. Затем нерешительно прозвучало:

– Месье!..

Клеман не мог, по примеру Виргинии, хранить ледяную непроницаемость – он с досадой и отвращением повернул голову к посетителю. Тому и этого было довольно.

– Месье, попросите мадемуазель выслушать меня… всего два слова.

– Мадемуазель де Креки сама знает, кого ей слушать.

О, представляю, как надменно ответил ему мой Клеман!

– Мадемуазель!.. – понизив голос и приблизившись еще на шаг, снова начал посетитель. Виргиния смотрела в сторону, однако почувствовала его приближение и слегка отодвинулась, увеличивая пространство между ним и собой. – Мадемуазель, пока не слишком поздно!.. Я мог бы спасти вас – завтра ваше имя будет в списке. Я еще могу спасти вас, только выслушайте меня!

В ответ по-прежнему ни слова, ни жеста. Старый Жак не понимал, что происходит. Отчего барышня так непреклонна? Возможно, этот человек согласился бы выручить из беды не только ее, но и месье Клемана.

Незнакомец отошел от них и остановился, не сводя страдальческих глаз с Виргинии. Казалось, ему было мучительно больно.

Жак собрал посуду из-под завтрака и намеренно, думается мне, прошел очень близко от посетителя.

– Тсс! – тихо окликнул его незнакомец. – Ты ведь Жак, садовник, тебя схватили за пособничество аристократу. Я знаю здешнего тюремщика. Ты выйдешь отсюда, если поможешь мне. Тебе нужно только передать мадемуазель… Ты все слышал. Меня она слушать не желает. Я не хотел, чтобы она оказалась здесь. Я не знал, что она здесь… И завтра она умрет. На ее белую шею падет нож гильотины! Скажи ей, старик, заклинаю, скажи ей, как сладостна жизнь, скажи, что я мог бы спасти ее, что взамен я прошу лишь позволить мне видеть ее иногда. Она еще так молода, а смерть… это конец всему, дальше нет ничего. Откуда в ней столько ненависти? Я же хочу спасти ее, я не сделал ей ничего плохого. Скажи ей, старик, как страшна смерть… И завтра она умрет, если не выслушает меня!

Жак не видел ничего дурного в том, чтобы передать его слова. Клеман слушал молча, глядя на Виргинию с неизъяснимой нежностью.

– Почему, в самом деле, не довериться ему, моя милая? – произнес он. – Кажется, вам он и вправду желает добра. – (Из чего я делаю заключение, что Виргиния не пересказала Клеману разговор в привратницкой, подслушанный ею в последний вечер у мадам Бабетты.) – Ваше положение не стало бы хуже, чем прежде.

– Не стало бы хуже, Клеман! Когда я знала бы, каков был мой кузен… когда потеряла бы вас навеки! – воскликнула она с укоризной. – Спросите его, – сказала она, внезапно поворотившись к Жаку, – может ли он спасти также месье де Креки? Может ли?.. О, Клеман, тогда мы бы вместе бежали в Англию, мы молоды, вся жизнь впереди… – Она уткнулась лицом в его плечо.

Жак снова пошел к незнакомцу и передал ему вопрос Виргинии. Глаза незнакомца были прикованы к юной паре. Он стоял белый как мел и весь сотрясался от нервной дрожи; должно быть, в минуты волнения по телу его пробегали судороги. После долгого молчания он ответил:

– Я спасу их обоих, если она согласна из тюрьмы прямиком отправиться в мэрию и стать моей женой.

– Вашей женой! –