Укридж. Любовь на фоне кур - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

– Значит, Боевой Билсон готовится к новому матчу и обогатит тебя?

Укридж поморщился, вновь по его лицу скользнуло страдальческое выражение.

– Не упоминай при мне имя этого типчика, старый конь, – взмолился он. – Чуть я о нем подумаю, как все чернеет. Нет, сейчас намечается серьезнейшее деловое предложение. Надежнее государственного займа. На днях я повстречал типуса, с которым познакомился в Канаде.

– А я и не знал, что ты бывал в Канаде, – перебил я.

– Конечно, я бывал в Канаде. Поезжай туда и спроси первого же встречного, бывал ли я в Канаде. Канада! Где-где, а уж в Канаде я побывал. Да, когда я отбывал оттуда, меня на пароход провожали двое полицейских. Ну, так я повстречал этого типуса на Пиккадилли. Он бродил туда-сюда в полной растерянности. Я понять не мог, что он тут делает, ведь в дни нашего знакомства у него и цента за душой не было. Ну, выяснилось, что Канадой он объелся и отправился в Штаты попытать счастья и разбогатеть. И черт возьми, разбогател без промедления. Купил участок земли в носовой платок не то в Техасе, не то в Оклахоме, не то еще где-то, и в одно прекрасное утро, когда он мотыгой рыхлил землю, или сажал репу, или еще что-то, прямо у него под рукой забила здоровущая нефтяная скважина. Там такое, как оказывается, случается каждый божий день. Сумей я сколотить начальный капиталец, провалиться мне, если я сам не отправился бы в Техас. Великие вольные просторы, малышок, где мужчины это мужчины, подходят мне под завязку. Ну, так мы разговорились, и он сказал, что намерен обосноваться в Англии. Уехал из Лондона мальчонкой, но теперь Лондон ему поперек горла стал, до того тут все переменилось. Я посоветовал ему купить загородный дом с приличной рощей для стрельбы по фазанам, а он сказал: «И как тут покупают загородный дом с приличной рощей для стрельбы по фазанам?» А я сказал: «Предоставь это мне, старый конь. Я пригляжу, чтобы тебя не облапошили». Ну, он попросил меня действовать, и я отправился к Фармингдонам, агентам по недвижимости на Кавендиш-сквер. Поболтал с управляющим. Очень приличный старикан с усами, траченными молью. Я сказал, что один мой знакомый миллионер ищет загородный дом. «Найди его ему, малышок, – сказал я, – и комиссионные поделим пополам». И он сказал «заметано», и теперь я со дня на день жду от него известий, что он отыскал что-нибудь пристойное. Ну, сам ты понимаешь, что из этого воспоследует. Эти агенты по недвижимости считают личным оскорблением, если клиент уходит от них с чем-нибудь, кроме запонки от воротничка и одежды, что на нем, а я в доле, вот и посчитай, мой мальчик, вот и посчитай.

– А ты уверен, что у него на самом деле есть деньги?

– Купается в них, малышок. Еще не сообразил, что существуют купюры и монеты мельче пятифунтовых. Пригласил меня перекусить, и когда дал официанту чаевые, тот разрыдался и расцеловал его в обе щеки.

Должен признаться, что у меня стало легче на душе, так как и правда благополучие мисс Мейсон, казалось, покоилось на твердом фундаменте. Мне и в голову не приходило, что Укридж мог оказаться способен на столь солидную финансовую операцию. Я так прямо и сказал. Собственно говоря, я несколько перегнул палку – мое одобрение подбодрило его занять еще пять шиллингов, а прежде чем он ушел, мы договорились об одной сделке, которая потребовала от меня авансировать ему полсоверена в качестве единого взноса. Дело есть дело.

В течение последующих десяти дней Укриджа я не видел. Поскольку такие временные исчезновения составляли одну из его привычек, я не очень тревожился о том, где пребывает мой странствующий мальчик, хотя иногда и гадал с легким удивлением, что с ним могло приключиться. Тайна разъяснилась как-то вечером, когда я шел домой по Пэлл-Мэллу после позднего свидания со знакомым актером, который предполагал специализироваться на водевилях и которому я надеялся (как выяснилось, зря) всучить одноактную пьесу.

Я сказал «вечером», но время шло к двум часам ночи. Черные улицы были безлюдны, повсюду царила тишина, и весь Лондон спал, за исключением Укриджа и его друга, которые, когда я их увидел, стояли перед магазином рыболовных принадлежностей. То есть перед магазином стоял Укридж, а его друг сидел на тротуаре, привалившись спиной к фонарному столбу.

Насколько я мог судить в неверном свете указанного фонаря, это был мужчина средних лет с закаленной внешностью и с сединой на висках. Я смог изучить его виски, потому что – без сомнения, из лучших побуждений – шляпу он носил на левой ступне. На нем был корректный вечерний костюм, но его элегантность несколько портили комок грязи, прилипший к манишке, и то обстоятельство, что несколько раньше он либо сбросил с себя галстук, либо кто-то лишил его такового. Он пристально глядел на шляпу взглядом яйца всмятку и курил одновременно две сигары, чего мне не приходилось видеть ни прежде, ни после.

Укридж приветствовал меня с восторгом осажденного гарнизона, высыпавшего навстречу подоспевшей подмоге.

– Мой дорогой старый конь! Именно тот, кто мне требуется! – вскричал он, точно выбрав меня из толпы жаждущих просителей. – Ты поможешь мне с Хэнком, малышок.

– Это Хэнк? – осведомился я, глядя на полулежащего рыболова-спортсмена, который теперь закрыл глаза, словно созерцание шляпы ему приелось.

– Да. Хэнк Пилбрук. Тот типус, о котором я тебе говорил, типчик, которому требуется дом.

– По его виду не скажешь, что ему требуется дом. Он как будто вполне удовлетворен великими вольными просторами.

– Бедный старичок Хэнк немножко не в себе, – объяснил Укридж, глядя на своего поверженного друга со снисходительной симпатией. – Воздействие обстоятельств. Понимаешь, старичок, со стороны таких типчиков богатеть – большая ошибка. Они перегибают палку. Первые свои пятьдесят лет Хэнк ничего не пил, кроме воды да снятого молока в день рождения, и теперь он наверстывает упущенное время. Он только сейчас узнал, что в мире существуют ликеры, и начал на них специализироваться. Говорит, что у них такие разные и красивые цвета. Все было бы тип-топ, если бы он в каждом данном случае ограничивался каким-то одним, но ему нравится экспериментировать. Он их смешивает, малышок. Заказывает все, какие имеются, и смешивает в пивной кружке. Ну, – рассудительно заключил Укридж, – невозможно выпить пять-шесть кружек смеси бенедиктина, шартреза, кюммеля, крем-де-мент и шерри-бренди, не перебрав чуточку, особенно если запивать шампанским или бургундским.

При этой мысли меня пробрала дрожь. Я взирал на винный погреб в человеческом облике, прислоненный к фонарному столбу, с чувством, близким к