Как читать книги? - Вирджиния Вулф

условие: сначала попотеть над книгами, докопаться до трудных вопросов, и только потом идти к консультантам за советом. Иначе, если мы собьемся в стаю и будем смотреть им в рот послушными овечками, ничего не выйдет. Чтобы оценить по достоинству их взгляд на вещи, мы должны противопоставить им собственную точку зрения: только так рождается истина.

Получается, что читать книги – дело весьма ответственное: оно требует таких редких качеств, как богатое воображение, интуиция, трезвость суждений; из чего вы можете заключить, что литература – очень сложное искусство, которому учатся всю жизнь, и все равно нет никакой гарантии, что, даже положив жизнь на чтение книг, мы сумеем добавить новое слово к литературной критике. Нет, действительно, нам не стоит добиваться лавров, по праву принадлежащих тем немногим редким личностям, которые, занимаясь литературой, обладают еще и даром критика. Нет, мы останемся читателями. Тем более что быть читателем – не менее почетная и ответственная обязанность, чем быть критиком. Те критерии, которые мы вольно или невольно задаем, те мнения, которые высказываем, создают ту общую атмосферу, в которой работают и которой дышат писатели. Напечатают наши отклики, не напечатают – это не важно: главное, мы задаем тон, и не учитывать его писатели не могут. Чем просвещеннее, активнее, самостоятельнее, искреннее этот общий тон читательской аудитории, тем более ценен он, особенно сегодня, когда критика вынужденно молчит; когда книги проходят стройными рядами по колонкам ревьюеров и у критика на все про все есть одна секунда – зарядил, прицелился, выстрелил – все! Отстрелялся, а что уж там получилось в конечном итоге, никого не интересует: ну обознался – принял кролика за тигра, орла за курицу, а может, вообще промазал и всадил пулю не в мишень, а в мирную буренку, что пасется на соседнем поле, – что с того? Так вот, если бы за беспорядочными выстрелами прессы автор слышал другую критику – читательскую, то есть мнения людей, которые читают, так сказать, из любви к искусству – искусству чтения; читают без спешки, не профессии ради; чей суд доброжелателен, а приговор суров, разве не сказалось бы это на состоянии литературы, не обогатило бы ее, не укрепило, не разнообразило? Помочь книгам – что может быть лучше, благороднее такой цели?

Впрочем, кто ж читает книги с какой-то целью, пусть самой что ни на есть похвальной? Ведь не все же в человеческих устремлениях определяется целью – есть занятия, которые интересны сами по себе, удовольствия ради, и разве чтение – не одно из таких бесцельных и приятных времяпрепровождений?.. Мне часто снится сон: и вот грянул Судный день, и выстроились в очередь за наградами великие мира сего – завоеватели, законники, государственные мужи, все жаждут получить из рук Всевышнего причитающиеся им венцы, лавровые венки, мраморные таблички с их именами на вечную память, для потомков. И тут Господь замечает нас, скромно стоящих в сторонке, – у каждого под мышкой книга; поворачивается он к святому Петру и говорит с легкой завистью: «Смотри, эти не требуют наград, и мы для них ничего не припасли. Наградой им – любовь к чтению».

Джейн Остен

Существует вероятность, что из творческого наследия Джейн Остен до нас могли бы дойти только ее романы, – это в том случае, если бы у ее сестры мисс Кассандры Остен хватило духу довести начатое ей дело до конца. Мы знаем, что откровенной Джейн Остен была только с нею, своей старшей сестрой: говорят, в письмах ей одной поверяла она свои самые заветные желания и историю своей единственной великой любви, обернувшейся и самым горьким разочарованием в жизни. Так вот, когда дожившая до преклонных лет мисс Кассандра Остен убедилась, что с течением лет посмертная слава ее младшей сестры не только не глохнет, а, наоборот, растет и ширится, она предположила, что не за горами тот день, когда в доме появятся чужие люди – журналисты, ученые – и начнут рыться в бумагах, читать письма; и тогда она, обливаясь слезами, решила сжечь всю личную переписку, содержащую хоть малейшие подробности их частной жизни, оставив только те письма, в которых, как она полагала, не было ничего важного или интересного для чужих глаз. Так она и поступила.

Поэтому сегодня в нашем распоряжении три источника сведений о Джейн Остен: несколько сплетен, дюжина писем и ее книги. Если кто-то сомневается насчет сплетен, то это зря: хорошая сплетня дорогого стоит – если оказалась жизнестойкой, то в сплетне определенно что-то есть, из нее можно извлечь пользу, если, конечно, подойти к ней умно. Например, маленькая Филадельфия Остен сплетничает о своей кузине: Джейн «вовсе не хороша собой и очень надменна, так двенадцатилетние девочки себя не ведут: Джейн капризна и жеманна»1. А вот своими воспоминаниями делится миссис Митфорд2: она знавала женскую половину семейства Остен, когда те были еще совсем юными,– так ей Джейн всегда казалась «прехорошенькой, глупенькой, влюбчивой бабочкой, у которой на уме одно только замужество». Дальше – больше: пожелавшая остаться неизвестной знакомая мисс Митфорд сообщает, что «нынче Джейн не узнать, она превратилась в чопорнейшую педантшу: держит спину, словно проглотила аршин, слова лишнего не скажет, в общем, чистейшей воды „одинокая невинность“3, что до выхода в свет „Гордости и предубеждения“ никто и предположить не мог, что у этой прямой как палка, неразговорчивой особы за душой большой талант,– в свете на нее обращали не больше внимания, чем на кочергу или каминную решетку… Теперь же все переменилось,– продолжает доброжелательная дама,– она хоть и осталась кочерга кочергой, только теперь все ее боятся!…Одно дело, когда человек острит, это нормально, но когда он поддевает тебя на странице, выводя в образе какого-то смешного персонажа, это хоть кого напугает!» Опять же, не забудем про семейство Остен,– этот народ редко когда себя расхваливал, и тем не менее говорят, что братья «души не чаяли в сестре и очень ею гордились. Она для всех них была образцом для подражания – талантлива, добродетельна, обаятельна, и каждый из братьев втайне про себя мечтал о том, что какая-то из его дочерей или племянниц наследует черты его дорогой сестры, понимая при этом, что полного сходства все равно не добиться»4. Итак, что мы имеем? Очаровательно-чопорную особу; любимицу дома и пугало для посторонних; обаятельного, острого на язык и доброго в душе монстра – сплошные противоречия, которые тем не менее как-то уживаются в словесном портрете, и, что самое удивительное,