Завтра будет лучше - Бетти Смит

– Я тебе вот что скажу: была бы жива моя мать, упокой Господь ее душу, мне бы было куда податься.

При слове «мать» Хенни, как по сигналу, открыл дверь и устремился вниз по ступеням. Марджи медленно вытерла руки.

– Ты, конечно, тоже уходишь? – спросила Фло.

– Нет, мама.

Вообще-то Марджи собиралась в библиотеку, сдать одну книжку и взять другую, но ответила: «Нет, мама».

– Удивительно! Значит, тебе просто некуда пойти.

Марджи внутренне застонала.

– Думаю, я бы нашла куда, – сказала она вслух.

– Ха! – воскликнула Фло торжествующе. – Значит, ты не уходишь из жалости. Потому что твой отец каждый вечер бросает меня одну.

Марджи знала: мать хочет, чтобы они с отцом остались дома в доказательство того, что любят ее и рады быть с нею.

– У меня много дел дома – вот почему я остаюсь.

– Это какие же у тебя дела?

– Комбинацию нужно прополоскать, голову надо бы помыть, хотя, наверное, не успею – просто соберу в пучок. В общем, есть чем заняться, – и Марджи для убедительности вздохнула.

Вешая полотенце, она увидела в зеркале мать, которая в тот момент думала, что на нее никто не смотрит. Лицо Фло было почти счастливым. Марджи поняла, что опять потерпела неудачу. Вообще-то она считала себя вправе сходить куда-нибудь после долгого рабочего дня. С другой стороны, мать видела в жизни так мало хорошего, что грех было не остаться дома, если это доставит ей удовольствие. «В конце концов, – подумала девушка, – у нее ничего нет, а у меня все еще впереди».

Золотая надежда на то, что все еще впереди – такова была основа жизненной философии Марджи.

Переодевшись в халат из ткани, имитирующей индейский плед, она постирала комбинацию, чулки, бюстгальтер и трусики, накрутила намоченные концы волос на алюминиевые бигуди, обработала ногти пилочкой и, хоть лак еще не облупился, сняла его и нанесла новый. Потом погладила еще влажное полупрозрачное белье. Все это Марджи старалась проделывать как можно медленнее, тем не менее к половине девятого все дела закончились. Спать еще не хотелось. Да и вообще день казался каким-то незавершенным, как будто что-то еще должно было произойти.

Марджи вошла в гостиную и зажгла свет. Комната казалась знакомой и незнакомой одновременно: знакомой, потому что в ней никогда ничего не менялось, и незнакомой, потому что ее мало использовали. Как и другие комнаты квартиры, она содержалась в безжизненной чистоте. Кружевные занавески были жестко накрахмалены. На подставке между окнами растопырил блестящие листья неизменный фикус. Мягкий диван и два кресла, обтянутые унылым коричневым велюром, стояли в своем углу, а наискосок от них громоздилась «Виктрола» с отполированным матовым раструбом.

«Виктрола»! В квартире Шэннонов этот граммофон был единственным предметом роскоши. Его купили в рассрочку (платили по доллару в неделю) с двенадцатью бесплатными пластинками в придачу. Марджи помнила, какая это была радость, когда после выплаты последней части суммы «Виктрола» наконец-то стала собственностью семьи. Но однажды ручка треснула и развалилась на две части. Хенни отнес ее в починку и не забирал так долго, что за это время она успела потеряться. Мастер с такой горячностью утверждал, будто никакой граммофонной ручки в его подвал никогда не приносили, что Хенни и сам засомневался в том, существовала ли она.

Несколько лет «Виктрола» молчала, символизируя тщету их жизни. Сломанную ручку Хенни воспринял как очередное доказательство того, что таков его удел: все его «шпыняют». А для Фло этот случай стал еще одним поводом для бесконечных упреков в адрес мужа. По-своему она даже радовалась разгильдяйству Хенни, как филателист радуется редкой марке. В цепи обвинений, которую она не покладая рук ковала, появилось новое звено! Странно, до чего удачно сломанная ручка вписалась в то, что составляло суть семейной жизни Шэннонов.

Марджи поставила «Миссурийский вальс»[12]. Она знала, что без ручки граммофон играть не будет, однако вопреки разуму надеялась на чудо, которое все же заставит музыку зазвучать. В отчаянии сунув в отверстие мизинец, она попыталась прокрутить механизм ногтем. Потом начала крутить саму пластинку. Раздалось несколько ворчливых звуков. Марджи принялась крутить быстрее. Вальс хромал и прерывался. Она тихонько подпевала, заполняя пробелы, и вдруг остановилась: Фло, неслышно войдя, стояла у нее за спиной. Марджи молчала, ожидая первых слов матери.

– Думаешь, мы тут деньги печатаем? – начала та.

– Я включила свет только на минутку.

– Свет на кухне, свет в гостиной… прям не дом, а рождественская елка! – Марджи щелкнула выключателем, и материнский голос зазвучал из темноты. – Я не скряга, но у нас каждый пенни на счету.

– Я знаю.

– Моя бы воля, во всех бы комнатах было светло. Но как бы мы тогда концы с концами сводили? Показать тебе счет за электричество за прошлый месяц?

– Не надо, мама. Я и так знаю.

Вернувшись в кухню, Марджи попыталась сосредоточиться на чтении, но Фло не могла долго оставаться без внимания. С трудом вытерпев несколько минут тишины, она заговорила опять:

– Думаешь, мне это нравится? – Марджи недоуменно подняла глаза, не успев вернуться в свою квартирку на Моджер-стрит из мира «Зеленой шляпы»[13]. Фло продолжала: – Нет, не нравится. Мне тоже противно над каждой крошкой трястись. – Она вздохнула. – А ведь какие идеи у меня были! Воображала себя разодетой, как с картинки, и тебя тоже.

– Мама, мне нужно новое зимнее пальто, – сказала Марджи внезапно.

– Новое пальто нам не по карману, – последовал машинальный ответ. – Твое нынешнее, если носить его поверх пиджака, еще одну зиму вполне протянет.

– Мне уже восемнадцать лет, и…

– Восемнадцать? А ведь как будто только вчера ты была совсем крошкой, – сказала Фло, но в следующую секунду на ее лице появилось выражение чистого испуга. «К чему это Марджи клонит? – спросила она себя. – Нарисовался мужчина? Замуж собралась?» – Почему ты говоришь, что тебе восемнадцать?

– Потому что мне действительно восемнадцать.

– Всем когда-нибудь бывает восемнадцать.

– Рини, с тех пор как стала совершеннолетней, платит матери за проживание.

– Эта девчонка плохо на тебя влияет. Одни наряды чего стоят! Чем меньше ты с ней будешь иметь дело, тем лучше для тебя.

– Рини платит пять долларов. Я буду давать тебе семь.

– О чем это ты?

Марджи выпалила скороговоркой:

– Я хочу вносить свою долю за квартиру и стол, а не отдавать тебе все жалованье. Тогда я смогу накопить себе на пальто и время от времени покупать платья.

– С чего тебе это вдруг занадобилось?

– Ну, меня пригласили на танцы, хочется прилично одеться. Вот я и решила…

Фло как будто бы задумалась над просьбой дочери, а потом