Лицом вниз. Антология греческой прозы XIX века - Александрос Пападиамандис

Маруса, со словами «сестрой мне станешь, перед Богом и целиком и полностью в твоих руках», кинулась ей в ноги и стала умолять смилостивиться над ней и подсказать ей какое-нибудь снадобье, чтобы уничтожить, если возможно, этот греховный плод, и пусть Бог ей будет судьей! Ведь иначе она, конечно же, бросится в воду — ведь зачем ей такая жизнь? — вот и море совсем близко, вниз по дороге от дома. Коккица утешила ее и стала применять разные мази и делать компрессы, которые нисколько не помогали.

Затем Маруса позвала Стамато, бедную вдову, и ее сестру Кондило, обе говорили на албанском и были родом с одного из островов в Сароническом заливе. Они также делали растирания несчастной девушке. Все три женщины получали вознаграждение из тех денег, которые Маруса находила в кошельке своего приемного отца. И они все мазали да натирали ее, но без всякого результата.

Вечером они втроем собирались во дворе тетки Фомаи, что жила через несколько домов. Туда приходили также баба Хионо и тетка Киранно, переселенки из Македонии, и начинали судачить. Три первые помощницы каждый вечер давали полный отчет перед теткой Фомаи и двумя другими старухами. И они все вместе хохотали.

А то, как Стамато говорила на своем ломаном языке, описывая беременную («Она вся короткий. И ноги у нее короткий!»), только усиливало их смех. И к рассказу Стамато старуха Киранно добавляла свои комментарии на македонском диалекте:

— Они, я тебе говорю, все дряхлые коровы. Самые настоящие черепахи. Да ежели б такое случилось у нас на деревне! Кабы такое случилось, так ее бы выставили на ослином рынке, говорю тебе!

Последней Маруса позвала Франгоянну, что была самой мудрой. Девушка уже почти впала в отчаяние из-за этих трех «шарлатанок» и прибегла к ней как к последней надежде. И в самом деле, старуха Хадула с помощью своих лекарств и снадобий, которые она давала пить бедной девушке холодными и горячими, с помощью растираний, которые она делала гораздо умелее остальных, смогла через несколько дней спровоцировать выкидыш. Анагностакис так ничего и не узнал.

Это была старая услуга, и это была та самая благодарность, о которой они сегодня говорили. Это были «давние страдания» Франгоянну, и это были «мучения» Марусы.

Воспоминания овладели Франгоянну, пока она лежала на кушетке в полной темноте. Ведь хозяйка не оставила ей никакого светильника, лишь одну свечечку да спички. Она все думала о той давно минувшей истории и никак не могла уснуть. Перебирая в голове прошедшие события, она понимала одно: все ее поступки всегда были во благо. Старуха свернулась под шерстяным покрывалом и, лежа на правом боку и склонив голову к груди, попыталась усыпить себя, забыться сном. Тогда же она вспомнила короткую молитву, которую ее давным-давно заставлял повторять духовник: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя».

Молитва, повторенная много раз, наконец усыпила ее, и старуха уснула. И тотчас то ли во сне, то ли наяву (она не была уверена) ей показалось, что в глубине своей души она слышит голос младенца, вой, скорбный плач. Это было похоже на голос ее маленькой внучки, жизнь которой она отняла собственной рукой всего пару месяцев назад.

Старуха, проснувшись в холодном поту, подскочила. Приподнявшись, она почувствовала на сердце невыносимую муку, но в то же время ее тело как будто отдохнуло. Этот короткий сон привел в порядок ее нервы и вернул спокойствие. Поднявшись с кушетки, она нашла спички, зажгла свечку, взяла свой посох, корзинку и, положив туда башмаки, босая, в одних чулках, собралась уходить.

Глава 12

Маруса, отдав старухе ключ от маленького погреба, велела ей выйти оттуда через отдельную дверь, ведущую прямо на улицу, и запереть ее, забрав ключ с собой, если следующей ночью она вдруг надумает вернуться. Если же Марусе понадобится спуститься в подвал, то она воспользуется лестницей внутри дома, по которой и привела свою гостью.

И действительно, на душе у Франгоянну скребли кошки, и тесный подвал с его сыростью наводил на нее тоску. Она непременно должна была вдохнуть горного воздуха, прежде чем жандармы, насильно запрут ее в темную и сырую темницу человеческого правосудия.

Старуха вышла из подвала, и где-то из глубин ее подсознания все еще доносился скорбный плач маленькой внучки, чья жизнь была прервана так жестоко, не успев начаться. Хадула остановилась в дверях и, осторожно выглянув на улицу, посмотрела направо, налево, вниз и вверх по дороге. Вокруг никого не было. Старуха бросилась наутек.

Не в первый раз в глубинах своей души она слышала этот скорбный плач младенца, отдающий мрачным, пещерным эхом. Хадула думала, что бежит от опасности и беды, но на самом деле беду и несчастье она несла в себе. Думала, что бежит от темницы и тюрьмы, но тюрьма и ад были внутри нее.

Ночь стояла безлунной и звездной. Было около двух часов. Начало мая, вторая неделя после поздней Пасхи. Вся округа была наполнена ароматами, благоухал и воздух. Недремлющие птички, сидя на ветках, пели высокими голосами. Франгоянну пошла по хорошо знакомой тропинке, узкой и заросшей, извивающейся позади огородов и проходящей под скалами. Тропинка, едва различимая в свете звезд, была наполовину скрыта под колючими кустами и ежевичником, торчащими из-за изгородей садов. Старуха легкой походкой ступала по траве и ромашкам, по молодым колючкам и поднималась по крутой тропинке шагом юной горной пастушки.

Длинный ряд огородов и садов, находившийся от нее по правую руку, закончился, но слева все еще тянулся невысокий каменный холм, называемый Камни, с тремя живописными верхушками, расположенными одна за другой, увенчанными ветряными мельницами, маленькими белыми лачугами да разбросанными вокруг домишками. Она дошла до пологого подъема, откуда начинались виноградники и рощи с фруктовыми деревьями, а в том месте, где подъем становился круче, простирались оливковые рощи и нивы с высокими колосьями, покачивавшимися от ночного ветерка. Задыхаясь, Франгоянну все бежала и бежала, и ей в лицо дул прохладный бриз, любимое рассветное дитя севера.

Хадула торопилась как можно быстрее дойти до тех мест, которые она хорошо знала, покуда не рассвело. По дороге к северному побережью острова местность становилась труднодоступной и непроходимой: одни пещеры да скалы, где росли дикие травы, колючие каперсы, морской укроп да солонечная трава и где стада коз и овец каждый день приводили в негодность немногочисленные тропинки. Там она сможет найти себе убежище, в местах ее детства. На тех северных берегах, рядом с буйным и лазурным морем, в древней Крепости, построенной на огромной,