Ледяные объятия - Мэри Элизабет Брэддон

одно и то же: затхлый пруд, на одном берегу которого стоят три тощих тополя, на другом – несколько ветел. Эта картина – поворот дороги, пруд, тополя и ветлы – впечаталась ей в память, не отпускала на протяжении бесконечного сна, столь близкого к ночному кошмару.

Констанция проснулась вконец разбитая и унылая; перед ней был еще один тягостный день. Уже смеркалось, когда она, утомившись вышивать, встала и открыла шкафчик, куда спрятала письмо сэра Филиппа. Ей пришла пустая фантазия вновь прочесть письмо, пока не вернулся Хамфри; тогда она, пожалуй, найдет в себе силы уничтожить сей бесценный документ. Констанция взяла письмо, и взгляд ее побежал по столь знакомым строкам, но почти сразу вздрогнула от тихого звука, похожего на подавленный вздох, который раздался где-то совсем рядом. Констанция подняла глаза, прижала письмо к груди, и в зеркале, что висело напротив распахнутой двери, вдруг увидела мужа. Хамфри стоял на пороге. В великом смущении Констанция обернулась ему навстречу: показалось, что муж глядит с упреком, – но прежде, чем успела вымолвить хоть слово, он растаял в воздухе.

Констанция бросилась вон из комнаты – но за дверью не было ни души. Значит, ей явился призрак. Осознав это, молодая женщина упала в обморок прямо у подножия лестницы, где не менее часа спустя ее обнаружила горничная. Письмо сэра Филиппа она сжимала в руке. Едва придя в себя, Констанция со страхом подумала, не прочел ли кто письмо. Нет: вот же в ее пальцах смятый комок бумаги – она так и не разжала хватку.

– Мой супруг приехал? – спросила она у горничной.

– Нет, мэм.

– Ты уверена?

– Уверена, мэм, – ответила удивленная девушка.

Минула ночь, но от Хамфри Мардайка не было никаких вестей, хотя его грум, приведший домой коня, на котором охотился господин, думал, что застанет его в Холмвуде.

– Сэр Хамфри уехал прежде меня, – твердил грум. – Не иначе как к Скарсдейлу свернул. Когда джентльмены после охоты разъезжались – в понедельник то бишь, – сэр Филипп его зазывал в замок переночевать, я сам слышал.

Все казалось вполне логичным, и столь долгое отсутствие хозяина никого в Холмвуде не насторожило; правда, Констанция не могла изгнать из памяти бледную призрачную фигуру. Как похож и в то же время как непохож был призрак на ее мужа! Слугам она не решилась сказать о своем видении, полагая, что оно есть плод нечистой совести. Чего доброго в лакейской ее поднимут на смех или, боже упаси, догадаются о ее грехе. Констанция с трепетом ждала мужа, настроившись встретить его приветливо и употребить все усилия для борьбы с роковой страстью, которую внушил ей сэр Филипп. Увы, бедняжке не дано было искупить свою вину. Следующий день прошел в тщетном ожидании, а к вечеру стало известно, что Хамфри убит. Его обнаружили застреленным прямо в сердце на берегу затхлого пруда, который Констанция видела во сне.

Вся округа поднялась, чтобы сыскать и покарать злодея. Хамфри Мардайк был столь же любим в своих владениях, сколь и богат, и каждому не терпелось увидеть, как убийцу приведут к ответу. Лорд Скарсдейл оказался среди свидетелей и сообщил, что сэр Хамфри в полдень покинул его дом, намереваясь ехать прямо в Холмвуд. У него гостил еще один джентльмен, который откланялся в то же самое время, но поехали джентльмены по разным дорогам, ибо сэр Филипп Стэнмор направлялся в город за двадцать миль от его замка по лондонскому тракту, где собирался сесть в почтовый дилижанс, что курсирует между этим городком и столицей.

Больше лорд Скарсдейл ничего сообщить не имел. На его глазах у ворот джентльмены расстались, а он вернулся в дом.

Таким образом, недолгое следствие пролило ничтожно мало света на обстоятельства, при которых Хамфри Мардайк принял смерть. Карманы его были опустошены, причем явно в спешке – их просто вывернули. Конь обнаружился на лугу неподалеку от места преступления: судя по плачевному состоянию одежды, роковой выстрел застал несчастного Хамфри Мардайка в седле. И кто бы усомнился, что убийство совершено разбойником с большой дороги? Хамфри Мардайк в целом свете не имел ни единого недоброжелателя – какой мотив, кроме низменной жажды наживы, мог спровоцировать кого бы то ни было на столь гнусное деяние?

За поимку злодея назначили крупную сумму, но шли дни и недели, а новых сведений не поступало ни в Холмвуд, ни в городок, где велось расследование. Новости в те времена распространялись медленно: минуло целых три недели, прежде чем Констанция получила от сэра Филиппа Стэнмора письмо с соболезнованиями, – и как же он превозносил добродетели погибшего, и сколь предусмотрительно воздерживался от намеков на свою страсть к той, которая теперь имела право на эту страсть ответить! Что до самой Констанции Мардайк, она, несмотря на свою слабость и вину, искренне оплакивала мужа. Мысль о греховном предпочтении другому мужчине преисполняла ее угрызениями совести, а поскольку теперь слишком поздно было исправлять ошибку, эта ошибка казалась Констанции вдвое страшнее. Впрочем, недолго она скорбела в сельском уединении. Через два месяца после смерти мужа визит ей нанес сэр Филипп: опять прискакал верхом от своего друга лорда Скарсдейла, чтобы у обитателей Холмвуда создалось впечатление, будто заглянул сюда просто заодно, раз уж оказался поблизости.

И уже через считанные часы сэр Филипп стал говорить и вести себя как любовник, и отнюдь не потерпел фиаско, отвлекая юную вдову от ее покаянной скорби. Правда, при старом дворецком, человеке наблюдательном, сэр Филипп держался куда как церемонно. Не пришло еще время раскрыть карты кому-либо, кроме бедной девочки, сердцем и рассудком которой он владел уже давно. Его глаза победно поблескивали всякий раз, когда озирал благородное убранство покоев или в тюдоровское окно глядел на просторный парк и обширные лесные угодья. Единственная преграда между ним и поместьем со всем его содержимым рухнула. Зная, что надо выждать положенный срок, прежде чем предъявлять права на вдову и ее наследство, сэр Филипп, однако, перед отъездом из Холмвуда взял с Констанции два обещания. Во-первых, она должна поспешить в Лондон, где перемена климата и образа жизни поможет ей справляться с гнетущими воспоминаниями, а во-вторых, она станет леди Стэнмор, как только кончится срок траура. Констанция, рассказывая сэру Филиппу о покойном муже, упомянула, пусть и с усилием, призрака на пороге своей спальни. Сэр Филипп заявил, что призрак не что иное, как игра расстроенного воображения.

– Неудивительно, что вам мерещатся призраки: ведь этот старый дом так мрачен, и вы тут совсем одна, – сказал сэр Филипп, и этот-то аргумент стал решающим – Констанция