Вдали от обезумевшей толпы. В краю лесов - Томас Гарди

Видно, я чересчур горячо говорила о нашем с вами супружестве, и он не понял, что я имела в виду.

– Значит, что-то все же случилось? – Он пристально взглянул ей в глаза и привлек к себе.

Она отпрянула, и поцелуя не получилось.

– Что же произошло? – уже серьезно спросил он, обескураженный неудачей.

– Мистер Фитцпирс, мне пора домой, я еще не завтракала.

– Подождите, – настаивал он, глядя на нее в упор. – Скажите мне все, прошу вас.

На его стороне было преимущество сильного, но Грейс ответила, подчиняясь не столько силе, сколько убеждению, что молчать нечестно.

– Я видела в окно… – проговорила она неуверенно. – Потом расскажу. Мне пора. Я еще не завтракала.

Фитцпирс вдруг понял, что она имеет в виду.

– Да ведь и я не завтракал, – оживленно заговорил он. – Я сегодня встал поздно. Меня разбудили посреди ночи… вернее сказать – на рассвете. Чуть забрезжило, является какая-то девица из деревни – не знаю ее имени… прибежала между четырьмя и пятью, говорит, спасения нет от зубной боли. Звонка ее никто не услышал, тогда она стала кидать камешки в мое окно, пока не разбудила. Я накинул халат и вышел к ней. Стоит вся в слезах и молит выдрать ей злополучный зуб. Я говорю: не надо, она – ни в какую. Так и вытащил: чистенький, ни пятнышка, мог бы прослужить ей еще лет пятьдесят, – а она завернула его в носовой платочек и ушла, предовольная.

Это было так правдоподобно, так исчерпывающе объясняло все! Не зная о том, что случилось в лесу Ивановой ночью, Грейс решила, что ее подозрения беспочвенны и недостойны, и с бесхитростностью чистой души немедленно уверилась в правдивости его слов. На душе у нее стало необычайно легко. Как раз в эту минуту кустарник, окаймлявший сад, зашевелился, и на тенистую лужайку вышел ее отец.

– Надеюсь, все в порядке? – спросил он весело.

– Да-да, – ответил Фитцпирс, не сводя глаз со стыдливо потупившейся Грейс.

– Скажите мне, что вы по-прежнему хотите стать мужем и женой, и я на радостях прибавлю вам две сотни. Ей-богу, – объявил Мелбери.

Фитцпирс взял Грейс за руку:

– Мы так и скажем, верно ведь, дорогая?

Избавившись от подозрений, Грейс затрепетала от радости и благоговейной готовности проявить великодушие, но, оставаясь женщиной, тут же захотела добиться ответной уступки за свое согласие.

– Если мы обвенчаемся в церкви, то да, – сказала она подчеркнуто спокойно. – А если нет, то нет.

Тут пришел черед Фитцпирса проявлять благородство.

– Да будет так, – сказал он с улыбкой. – В святую церковь мы пойдем, и это будет благо.

И они направились домой втроем. Грейс с задумчивым лицом шла посередине, чувствуя, как полегчало у нее на душе от объяснения Фитцпирса и сознания, что она все-таки будет венчаться в церкви.

«Пусть будет так, – говорила она себе. – А там, Бог милостив, все обойдется».

С этой минуты она уже не пыталась идти наперекор судьбе, а Фитцпирс не отходил от нее ни на шаг, парализуя ее волю и вынуждая безропотно подчиняться каждому его слову. Страсть его не потухала, а несколько сот фунтов золотом, назначенные в приданое, представлялись ему недурным приложением к хорошенькому личику и отчасти заглушали опасения, что он погубит карьеру, вступив в брачный союз с дочерью простого лесоторговца.

День свадьбы приближался медленно, но неотвратимо. Порой Грейс изнывала от прежних сомнений, и тогда ей казалось, что время сжимается и само пространство сужается вокруг нее, а порой она снова становилась жизнерадостна и весела. День следовал за днем. Один-два плотника еще захаживали в мастерскую отца в этот нерабочий сезон, что-то пилили, строгали, сбивали, каждое утро отпирали и каждый вечер запирали за собой дверь, ужинали, подолгу простаивали у ворот, вдыхая свежий воздух и обмениваясь новостями из внешнего мира, которые докатывались до Малого Хинтока и замирали в нем, как обессилевшая волна докатывается до самого дальнего грота самой глубокой бухты, но однако ни одна из новостей не затрагивала свадебных приготовлений в доме по соседству. День этот близок, думала Грейс, так близок, что не успеют молодые побеги окрепнуть, не успеет листва пожелтеть, а она уже станет женой Фитцпирса. Все кругом выглядело как обычно; заезжему постороннему человеку и в голову не пришло бы, что здесь, в Хинтоке, есть женщина, чья судьба решится в один из этих августовских дней.

Лишь посвященным было дано знать, что приготовления быстро продвигаются к концу. В отдаленном модном курорте Сэндборне в них участвовало немало разных людей, которые слыхом не слыхивали о Грейс, никогда ее не видели и не знали, хотя тому, что создавалось их руками, суждено было облечь ее в тот день, когда сердце ее забьется если не счастьем, то хотя бы новым волнением, не испытанным ни в один из дней ее прежней жизни.

Почему фургон миссис Доллери, всегда ходивший напрямик к Большому Хинтоку, одним прекрасным субботним вечером вдруг завернул на главную улицу Малого Хинтока и остановился у ворот дома Мелбери? Вечерний свет позолотил большую плоскую, тщательно перевязанную картонку, которую с немалыми предосторожностями извлекли из-под черного верха экипажа. Картонка едва ли была тяжела, если миссис Доллери собственноручно внесла ее в дом. Тим Тенге, столяр, Баутри, Сьюк Дэмсон и еще кто-то понимающе переглянулись и обменялись замечаниями. Мелбери стоял с видом человека, не снисходящего до таких домашних пустяков, как прибытие дамской картонки. Если же говорить правду, он сразу угадал ее содержимое и приятно взволновался этим доказательством того, что все, слава богу, идет своим чередом. Все время, что миссис Доллери оставалась в доме, то есть довольно долго, ибо она была исполнена сознанием важности своей миссии, Мелбери пережидал в сарае, но едва она, умолкнув, получила вознаграждение и удалилась, как он вошел в дом и увидел то самое, что ожидал: жену и дочь, в восхищении склоненных над подвенечным платьем, прибывшим от лучшего портного вышеупомянутого курорта Сэндборна.

* * *

Все эти недели о Джайлсе Уинтерборне не было ни слуху ни духу. Потеряв аренду в Хинтоке, он распродал часть мебели, а остальное – несколько вещей, дорогих как воспоминания или необходимых в работе, – оставил у соседа, сам же уехал. Поговаривали, что он запустил дела, не показывается в церкви, что в воскресенье кто-то видел, как он в грязных башмаках, растянувшись под деревом и опершись на локоть, насмешливо поглядывал на прохожих. Впрочем, добавляли, что он собирается вернуться в Хинток, когда начнут гнать сидр, забрать от соседа давильню, чтобы разъезжать с ней из деревни в деревню.

Однако краткий промежуток, отделявший Грейс от дня свадьбы,