Дом разделенный - Перл С. Бак

– Ай Лан, следи за языком, дитя мое! Он ведь твой дядя.

– Потому я и говорю, что хочу! – дерзко отвечала она. – А моя тетя, Юань, его первая жена, ненавидит город и мечтает вернуться в деревню. Но оставлять его одного боится: мало ли, вдруг какая-нибудь девица помоложе позарится на его денежки. Современные девушки в наложницы не идут, только в жены, а первая и вторая жена тогда останутся не у дел. Хотя бы в этом они согласны: ни за что не пустят в дом третью… Такой вот женский союз на современный лад, Юань! А три моих двоюродных брата… Ну, про старшего ты знаешь, он женат, и жена в их семье за главного, спуску никому не дает, поэтому моему бедному двоюродному брату приходится тайком искать наслаждений на стороне. Но женщина она умная: то новые духи на нем учует, то пудру на халате приметит, то любовную записку в кармане найдет. Словом, недалеко он ушел от родного отца. А второй мой кузен, Шэн, тот поэт, красавец и умница, пишет стихи для журналов и милые рассказики про любовь и смерть. Он немножко бунтарь – мягкий, нежный, улыбчивый бунтарь, каждый день у него новая возлюбленная. А вот третий кузен – тот бунтарь самый настоящий, Юань. Он революционер, я точно знаю!

Ее мать на сей раз воскликнула с неподдельной тревогой:

– Осторожнее с такими словами, Ай Лан! Он ведь родственник, а в наши дни и у стен есть уши!

– Да он мне сам признался, – отвечала Ай Лан, но уже тише и при этом украдкой косясь на спину человека за рулем.

За время пути она много всего успела рассказать Юаню, и когда Ван Юань вошел в дом своего дяди, он сразу узнал в лицо всех родных, так точно их описала сестра.

Дом этот очень отличался от большого дома, который Ван Лун купил в старом северном городишке и оставил своим сыновьям. Тот был старинный и просторный, с огромными, глубокими, темными залами и крошечными комнатками при дворах. Верхних этажей у него не было, зато он разрастался вширь множеством пристроек, так что места под высокими стропилами крыш хватало для всех. Окна были забраны раковинами каких-то завезенных с юга моллюсков.

А этот новый дом в новом приморском городе стоял на улице среди точно таких же домов, плотно прижимаясь к ним стенами. То были дома, выстроенные по заграничному образцу: высокие, узкие, вытянутые, без садов и дворов, с тесными комнатками, и очень светлые, потому что на стеклянных окнах не было решеток. Ослепительное солнце свободно лилось в комнаты и высветляло все краски на стенах и атласной обивке мебели с цветочным узором, и яркие шелка одежд на женщинах, и алый цвет их губ. Потому Юань, войдя в зал, где собралась вся его родня, сперва зажмурился от блеска – именно от нестерпимого блеска, а не от красоты.

Тут же ему навстречу поднялся, придерживая руками огромное брюхо, дядя. Парчовые одежды свисали с него, как шторы, и он, задыхаясь, приветствовал гостей:

– Здравствуй, дорогая невестка, и племянник, и Ай Лан! Что ж, Юань, ты вырос высоким и ладным мужчиной, совсем как отец… Хотя нет, нет, клянусь… Ты, пожалуй, поласковей Тигра будешь…

Он засмеялся сиплым надрывным смехом и вновь опустился на свое сиденье, а его жена поднялась, и Юань, покосившись на нее, увидел опрятную женщину с белыми волосами, неказистую и очень степенную в своих черных атласных одеждах. Руки, спрятанные в рукава, она сцепила вместе и слегка покачивалась на своих маленьких забинтованных ножках. Поприветствовав гостей, она сказала:

– Надеюсь, у вас все хорошо, невестка и племянник. Ай Лан, ты очень похудела – так нельзя! Нынче все девицы морят себя голодом и носят маленькие узкие платьица, дерзкие, как мужские одежды! Прошу тебя, садись, сестра…

Рядом с ней стояла женщина, которой Юань не знал, с отмытым до блеска румяным лицом, по-деревенски убранными назад волосами и блестящими, но не слишком умными глазами. Никто из присутствующих не подумал представить ему это женщину, и Юань не знал, слуга она или нет, покуда госпожа не поздоровалась с ней по имени, и тогда он понял, что это дядина наложница. Тогда он слегка склонил голову в знак приветствия, и женщина, покраснев, поклонилась ему на деревенский манер, сцепив перед собой руки, но ничего не сказала.

Наконец, когда с приветствиями было покончено, двоюродные братья позвали Юаня в отдельную комнату пить чай, и они с Ай Лан ушли, радуясь возможности отделаться от старших. Юань сидел молча и слушал болтовню родственников, для которых он, даром что двоюродный брат, пока был чужим человеком.

Он сразу понял, кто из них кто: старший двоюродный брат был уже не молод и в теле, с брюшком, как у отца. В своем суконном сюртуке он отчасти походил на чужеземца, и его бледное лицо еще не утратило привлекательности, руки были мягкие, а беспокойный блуждающий взгляд слишком надолго останавливался даже на двоюродной сестре, так что его хорошенькой громкоголосой супруге то и дело приходилось глумливыми усмешками возвращать его внимание к своим словам. Еще там был Шэн, поэт, средний двоюродный брат, с прямыми волосами, тонким лицом, белыми изящными пальцами и рассеянной улыбкой на задумчивом лице. Лишь третий двоюродный брат не отличался приятной внешностью и манерами. То был парень лет шестнадцати, одетый в простую серую школьную форму, застегнутую под горло, и лицо у него было некрасивое, вылепленное наспех и прыщавое, а руки длинные, тощие, угловатые и разболтанные. Он молчал, пока остальные говорили, и только ел арахис из стоявшего рядом блюда, ел жадно, но с выражением такого отвращения на лице, словно его заставляли есть.

По комнате, под ногами у взрослых шныряли дети – пара мальчишек десяти и восьми лет, две девочки и закутанный в отрез материи орущий двухлетка, за которым ходила нянька. На груди у кормилицы висел младенец. То были дети дядиной наложницы и его сыновей, однако Юань стеснялся и не отваживался их приструнить.

Поначалу разговаривали все, а Юань сидел молча – хоть ему и велели угощаться различными сластями, разложенными по тарелкам на маленьких столиках, а жена старшего двоюродного брата велела служанке разлить чай, – казалось, о его присутствии все совершенно забыли, а учтивым обращением с гостями, которому был обучен Юань, никто из них себя не утруждал. Поэтому он безмолвно щелкал орешки, прихлебывал чай, слушал да смотрел по сторонам, время от времени угощая орехами кого-то из детей. Те с жадностью набрасывались на орехи и никогда не благодарили