Земной странник - Жюльен Грин

В одно мгновение я понял, что никогда еще не испытывал столь горькой тоски, и эти простые слова открыли для меня мир неведомый. Я выронил деньги. Я даже не помышлял спросить Поля, почему он уничтожил все мои книги. Думаю, я не мог даже обидеться. Я всего лишь смотрел на пепел. Он поднял деньги и положил их в карман жилета. «Приберегите их, — молвил он. — Они вам еще понадобятся». Глядя в ответ, я вдруг вспомнил, что именно его я и видел, гуляя в роще кладбища Бонадвенчер.

Он взял меня за руку и усадил на стул.

(Здесь заканчивается первая часть рукописи.

Вторая была написана через день.)

9 сентября

Я многое сейчас вспоминаю, но мне следует торопиться. Посоветовав сберечь деньги, Поль поднялся и вышел, и более в тот день мы не виделись. Дабы отвлечься от пронзившей меня тоски, я решил написать о том, что происходило со мной в детстве и позже, до сего дня. Казалось, в моей жизни действительно было что-то необычайное и я смогу во всем разобраться, изложив воспоминания на бумаге. Я трудился над ними весь день и, поскольку мне не спалось, ночь напролет. Чем дольше я писал, тем больше мне это нравилось. Утром следующего дня я написал, казалось, последние строчки моей истории, как вдруг обнаружил нечто, глубоко меня потрясшее.

В день приезда я отослал прачке небольшой сверток с бельем. Его вернули через два дня, и я полез в карман за кошельком, в котором лежали все мои деньги: кошелька не было. Я принялся искать, но напрасно, у меня была лишь та небольшая сумма, которую дал мне Поль. Прачка, присутствовавшая при сцене и видевшая мое беспокойство, сказала, что может несколько дней подождать, и ушла. Я мог бы ей заплатить из тех денег, которые еще оставались, однако силы меня покинули и какое-то время я оставался словно в оцепенении.

Вскоре пришел Поль. К тому времени я немного оправился от случившегося и размышлял, что же мне делать. Получалось, он пришел как раз вовремя, дабы помочь советом. Однако я оказался во власти странных противоречий. Я был почти уверен, что это он украл деньги в тот день, когда сжег книги. (И в самом деле, я припомнил, что забыл кошелек в кармане одежды, которую отложил в сторону, дабы надеть костюм поновее). Почему же я не чувствовал возмущения? Почему, наоборот, так радовался его приходу? Я даже решился поведать ему о своих неприятностях, словно злая ирония всей сцены не была для меня очевидной. Вор стоял прямо передо мной, я был в том уверен, и что же я тем временем себе говорил? «Он человек хороший, у него-то и нужно просить помощи. Совершенное им не имеет никакого значения». Подобные мысли теснились у меня в голове в таком количестве, что я был почти оглушен, как на базаре.

— Что же мне делать? — спросил я.

— Существует множество способов заработать, книги ничему вас не научили?

Мне этот вопрос показался жестоким, но при том столь справедливым, что я погрузился в раздумья. Он словно проливал свет на всю мою жизнь. Я ничего не умел, я потерял столько времени, потратив его на чтение и не получив с того никакой пользы. Прошли долгие годы, а я прожил их, как если бы дядя должен был жить вечно, присматривая за мной до конца дней. Я был поражен своей беспомощности, о которой прежде не задумывался, мне хотелось прокричать Полю: «Не оставляйте меня. Я во всем вам покоряюсь. Прикажете — пойду куда захотите!» Но гордость меня удержала. В отчаянии я озирался по сторонам и вдруг мой взгляд остановился на зеркале: никогда прежде таким я себя не видел. Это было воплощение неуверенности и страха. Глаза увеличились, рот приоткрылся, я почти задыхался. Я хотел отвернуться, но, казалось, голову кто-то держал насильно, дабы я смотрел в зеркало, и против воли глядел я в лицо, которое не желало отвести взгляда. Получается, я доселе не замечал, что губы мои настолько невыразительны, что они почти белые и безжизненные? Щеки были бледны, широко посаженные глаза придавали лицу вид странный, пугающий. Неужели я никогда не видел собственного лица? Неожиданно я самого себя испугался и закрыл глаза руками.

Поль сидел передо мной. Опустив руки, я увидел его с той же ясностью, с какой только что смотрел на свое отражение. Однако описать его мне не по силам, и все слова, что приходят на ум, по отношению к Полю кажутся неточными и неверными. Черты его крупные и неправильные, при этом во взгляде присутствует что-то настолько особенное, настолько спокойное и ужасное, что лицо будто светится. Я чувствовал, он не может ошибиться, не может причинить зла. Еще я чувствовал, что в нем нет презрения, при этом он видит всю мою слабость, он единственный, кто может меня направить.

Сделав над собой усилие, я обратился к нему: «Если вы согласитесь помочь мне, я выполню все, что вы скажете». Он погрузился в раздумья и несколько минут царила полная тишина. Сердце мое страшно билось, и в мыслях я восклицал: «Поверяю тебе все свои планы. Сделаю все, что ты скажешь». Наконец он вновь посмотрел на меня и молвил: «Полагаю, вы сами найдете выход из положения». Я ничего не ответил, и Поль вскоре ушел.

Оставшись один, я был в полном отчаянии. Стало быть, я ошибся и единственный человек, на которого я мог положиться, от меня отстранился. Гордость моя жестоко страдала, я унизился перед незнакомцем, лишенным всякого милосердия. Однако с отчаянием поневоле свыкаешься, человек вынужден покориться судьбе, и происходит это довольно быстро. Я решил, что заслужил претерпеваемые мной обиды и буду претерпевать их до той поры, пока не покончу с самолюбием и самодовольством. Повторяя эти слова, я ощутил горькую радость и, если можно так выразиться, осознал весь масштаб постигшего меня бедствия.

Внезапно моя тоска показалась мне беспричинной, поскольку все вызывавшее ее было иллюзией. Не в силах описать, насколько действенна была эта догадка, в душе будто вспыхнул ярчайший свет, перевернувший всю прежнюю жизнь. Как мог я ошибаться столь долго, завися от книг, денег, самого себя и собственного спокойствия? Подлинную тоску вызывало то, что я чувствовал себя жертвой тех благ, которых так жаждал. Я был настолько потрясен этим откровением, что простерся на кровати, дабы не рухнуть наземь. Теперь не страшен и конец света. Теперь я мог бы спокойно проститься с жизнью.