Великий Гэтсби. Ночь нежна - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

– Семье это чести не сделает.

Хэннан громко ударил по клавишам, чтобы привлечь к себе внимание.

– Я и ранние его опусы не считал выдающимися, – сказал он. – Даже если оставить в стороне европейцев, найдется не меньше дюжины американцев, которые ничем не уступят Норту.

Только тут Дик понял, что речь идет об Эйбе Норте.

– Однако ж разница состоит в том, что Эйб был первым, – возразил Томми.

– Не согласен, – упорствовал Хэннан. – Своей репутацией превосходного музыканта он обязан друзьям: надо же им было чем-то оправдывать его беспробудное пьянство…

– О чем это вы? Что случилось с Эйбом Нортом? У него неприятности?

– А вы не читали сегодня утром «Геральд»?

– Нет.

– Эйб мертв. Его забили до полусмерти в каком-то нелегальном нью-йоркском кабаке. Он еле дополз до своего Рэкет-клуба и там скончался…

– Эйб Норт?!

– Ну да, там пишут, что он…

– Эйб Норт?! – Дик встал. – Вы уверены, что он умер?

Хэннан повернулся к Маккиббену:

– Он дополз вовсе не до Рэкет-клуба, а до Гарвардского. Я точно знаю, что в Рэкет-клубе он не состоял.

– Так в газете написано, – не сдавался Маккиббен.

– Значит, в газете ошибка. Я-то точно знаю.

«Забили до полусмерти в каком-то кабаке».

– Я знаком почти со всеми членами Рэкет-клуба, – не унимался Хэннан. – Это должен быть Гарвардский клуб.

Дик вышел из-за стола, Томми тоже. Князь Челищев, очнувшись от каких-то смутных раздумий ни о чем – быть может, он взвешивал свои шансы выбраться из России, эти размышления одолевали его так долго, что, вероятно, он и по сию пору не мог от них избавиться, – последовал за ними.

«Эйба Норта забили до смерти».

Дик почти не помнил, как они дошли до отеля. По дороге Томми говорил:

– Мы ждем лишь, когда портной закончит наши костюмы, чтобы можно было отправиться в Париж. Я собираюсь заняться маклерством, а в таком виде меня на биржу не пустят. В вашей стране теперь все делают миллионы. А вы в самом деле завтра уезжаете? Нам даже не удастся поужинать с вами. У князя здесь, в Мюнхене, была старая подружка. Он ей позвонил, но оказалось, что она умерла пять лет назад, так что мы ужинаем с двумя ее дочерьми.

Князь согласно кивнул.

– Вероятно, я смогу организовать приглашение и для доктора Дайвера.

– Нет-нет, – поспешно отказался Дик.

Спал он крепко, его разбудили звуки похоронного марша под окном. Выглянув, он увидел длинную процессию мужчин в военной форме, с касками образца 1914 года на головах, толстых мужчин во фраках и шелковых цилиндрах, бюргеров, аристократов и простолюдинов. Это было местное общество ветеранов, направлявшихся возложить венки на могилы павших товарищей. Колонна двигалась медленно и торжественно, отдавая дань утраченному величию, былым заслугам и почти забытому горю. Скорбь на лицах была лишь предписанной приличиями формальностью, но у Дика невольно вырвался тяжкий вздох сожаления об Эйбе и о собственной молодости, минувшей десять лет назад.

XVIII

В Инсбрук он прибыл к концу дня, отправил багаж в отель, а сам пешком отправился в город. В лучах закатного солнца император Максимилиан, преклонив колени, молился, возвышаясь над своими бронзовыми подданными, скорбевшими о нем; в университетском саду четверо новичков-иезуитов расхаживали по дорожкам, уткнувшись в книги. Как только солнце зашло за горизонт, мраморные свидетельства былых осад, бракосочетаний и юбилеев померкли, и Дик благополучно насладился erbsensuppe с нарезанными wurstchen, [51][52]выпил четыре бокала пильзнера и отказался от гигантского знаменитого десерта под названием «kaiser-schmarren».[53]

Несмотря на то что горы, казалось, нависали над городом, Швейцария была далеко. И Николь была далеко. Позднее, уже в темноте, гуляя по парку, он думал о ней отстраненно, с любовью к ее лучшему «я». Он вспомнил, как однажды, когда роса уже пала на траву, она выбежала к нему в тапочках на тонкой подошве, которые моментально промокли, и стояла на его ступнях, тесно прижавшись к его груди и подняв лицо, на котором все ее чувства читались, как в открытой книге.

– Запомни, как ты меня любишь сейчас, – прошептала она. – Я не прошу тебя всегда так меня любить, но прошу помнить этот миг. Где-то в глубине меня всегда будет жить та девушка, которая стоит сейчас перед тобой.

Но во спасение собственной души Дик ушел от нее и сейчас задумался об этом. Он потерял себя, не зная точно, когда это произошло: в какой час, день, неделю, месяц или год. Было время – он умел проникать в суть вещей, самые трудные жизненные уравнения решать как простейшие проблемы своих самых несложных пациентов. В промежутке между тем моментом, когда он впервые увидел на берегу Цюрихского озера Николь – словно цветок, пробивавшийся из-под камня, – и тем, когда он встретился с Розмари, эта способность в нем притупилась.

Вечная борьба отца за выживание в бедных приходах привила его изначально бескорыстной натуре желание иметь деньги. И дело было не в здоровом стремлении обеспечить себе надежное положение в жизни – он никогда не чувствовал себя более уверенным и независимым, чем в ту пору, когда женился на Николь. И все-таки его поймали на удочку, как какого-нибудь жиголо, и он незаметно позволил Уорренам запереть его арсенал в своих банковских сейфах.

«Нужно было, как принято на континенте, составить брачный договор, но еще не все потеряно. Восемь лет я потратил впустую, обучая богачей азам человеческой порядочности, но это не конец. У меня еще много неразыгранных козырей».

Он бродил среди неряшливо разросшихся розовых кустов и влажных душистых папоротников, сливавшихся в темноте. Октябрь выдался теплым, но Дику не было жарко в толстой твидовой куртке. От дерева отделилась темная женская фигура, он узнал в ней даму, которую, выходя, обогнал в вестибюле отеля. Сейчас он влюблялся во всех встречных хорошеньких женщин, в их силуэты, видневшиеся вдали, в их тени на стенах.

Она стояла спиной к нему, лицом – к городским огням. Он чиркнул спичкой, она наверняка услышала звук, но не обернулась.

Следовало ли считать это приглашением? Или свидетельством отрешенности? Он так долго пребывал вне мира простых желаний и их исполнения, что стал неумелым и неуверенным. Должно быть, у одиноких странников темных курортных аллей есть особая система сигналов, по которой они быстро находят друг друга. Вероятно, следующий ход – за ним. Так незнакомые друг с другом дети улыбаются при встрече и говорят: «Давай поиграем».

Он шагнул ближе, тень качнулась. Что, если его сейчас отбреют, как тех повес-коммивояжеров, о которых он слышал в молодости? Сердце громко стучало от близости чего-то не исследованного, не препарированного,