Айрис Мердок - Монахини и солдаты

Питер поднял глаза. Мгновение его худое напряженное умное лицо было обращено к ней, как острая мордочка лисы.

— Анна? — произнес он.

— Простите…

— Я не расслышал, что вы сказали.

— А, пустяк… Питер, если увидите Тима, не могли бы вы поговорить ним или просто передать письмо?

Лицо Питера расслабилось и вновь приняло мальчишеское и озабоченное выражение.

— Мне обязательно говорить с ним?

— Он тоже нуждается в помощи. Как вы сказали, все осуждают его, и он, наверное, очень подавлен. Знаю, вы будете с ним доброжелательны. Возможно, стоит посоветовать ему уйти от той женщины. Это лишь пойдет на пользу им обоим. Наверняка он чувствует себя ужасно виноватым, и если он просто отдался на волю случая…

«Бедный Тим» Питера вызвал в ней легкое сочувствие и раскаяние. Она достаточно наговорила Гертруде о грехах Тима. Может быть, даже слишком много.

— Гертруда безусловно будет довольна, узнав, что он порвал с любовницей.

— Это правда, — согласилась Анна.

Конечно, Питер тут же увидел в этом средство для облегчения боли Гертруды. Его собственная ревность прекрасно поняла ревность Гертруды.

— Если он порвет с любовницей… попытается он тогда вернуться к Гертруде?

— Не знаю. — Что она такое говорит, подумала Анна, она неожиданно для себя старается развернуть все назад, в другую сторону, назад в ее сторону, пока не поздно? — Нет, Гертруда никогда не примет его обратно.

Анна и Граф посмотрели друг на друга. Как все сложно и странно, думала Анна. Она любит Питера, Питер жалеет Тима, она начинает понимать Тима… До чего же ей хочется, чтобы можно было отбросить всю таинственность и сложность и чтобы все сердца были открыты и чисты!

— Вы правы, он обязан порвать с ней, — сказал Граф.

— В мире столько боли, Питер, но человек может полюбить боль, если еще ничего не потеряно. Ужасен конец. То, что можно потерять кого-то навеки. Что приходится решать. Есть вечная разлука, Питер, ничего не может быть страшней ее. Мы живем со смертью. О, с болью, конечно… но в действительности… со смертью.

На миг перед глазами Анны встало кроткое прекрасное лицо, заключенное в белое сияние: «Прощай! Благослови тебя Бог».

Граф был взволнован, смущен.

— Да, — сказал он, — бедная Гертруда. — И добавил: — Я отнесу письмо.

Дорогой Тим,

от тебя нет никаких известий, и мне сообщили, что ты живешь со своей любовницей. Это, возможно, говорит само за себя. Я не прошу встречи, но хочу, чтобы ты написал мне.

Наш последний разговор был так сумбурен. Ты, быть может, хочешь что-то сказать в свою защиту, и я готова выслушать тебя. Мы оба совершили ошибку. Лично я сожалею об этом. Скоро я буду консультироваться с Мозесом относительно будущего нашего незадавшегося брака. Если в ближайшее время не дашь о себе знать, я сочту, что тебе нечего мне сказать.

С этим письмом в кармане Граф отправился на поиски Тима.

Письмо стоило Гертруде некоторых усилий и немалых мучений. Это, вспомнила она, было ее первое письмо Тиму. Первое и последнее. Она много раз начинала и отбрасывала написанное. То выходило зло и мстительно, то мягко и укоризненно, то слишком длинно. Но ни разу она не предлагала встретиться и не намекала на возможность прощения. В конце концов решила ограничиться короткой бесстрастной деловой запиской. И показала окончательный вариант Анне и Графу, но Манфреду не стала.

Найти адресата оказалось непросто. Граф, нервничая, подошел к дому в Шепердс-Буш, где жила Дейзи, обнаружил, что парадная дверь открыта, поднялся по лестнице и, осторожно прислушавшись, постучал. Он побаивался склочных женщин. Ответа не последовало. Из квартиры напротив выглянул человек и сообщил Графу, что Дейзи Баррет и ее молодой рыжий приятель ушли неизвестно куда. Граф, успокоившийся и растерянный, вышел на улицу и позвонил из ближайшей будки Анне. Был уже полдень, серый, прохладный, на работу идти бессмысленно. Анна была на Ибери-стрит, на посту (что еще ей было делать?). Гертруда, теперь очень переживавшая по поводу своей затеи, ушла учить смышленых, одетых в сари, женщин, как общаться с продавцами в магазинах. Анна посоветовала Графу заглянуть в «Принца датского» до перерыва, потом в мастерскую Тима, адрес которой Гертруде удалось вспомнить. Тим как будто говорил Гертруде, что съехал оттуда, но это могло быть неправдой.

Граф с большой неохотой направился в «Принца» и просидел там до закрытия. Съел сэндвич. На колени ему вспрыгнул черно-белый кот. Граф нервно поглядывал на дверь, ожидая Тима, или Дейзи (которую Анна описала ему), или Джимми Роуленда (которого описал Эд Роупер). Все попытки Эда и Манфреда раздобыть адрес Джимми или узнать о нем побольше пока ничего не дали. Улучив момент, когда гомон в пабе стих, Граф, сделав беззаботный вид, назвал бармену три имени, но тот лишь подозрительно покосился на него и ничего не ответил. Когда паб закрылся на перерыв, Граф с чувством облегчения покинул его и прямиком отправился в мастерскую Тима. Даже взял такси (поскольку пошел дождь), что редко себе позволял.

Он доехал до гаража, поднялся по расшатанной лестнице к зеленой двери и робко постучал. За дверью послышались какие-то звуки и стихли. Он снова постучал. Потом крикнул:

— Тим, это я, Граф, я один!

Тим открыл дверь.

От неожиданной встречи оба на миг ошеломленно застыли. Тим залился краской. Граф, который никогда не краснел, побледнел. Бледно-голубые глаза встретились с лазурными. Графа вдруг охватило чувство жалости и симпатии к Тиму.

— Входите, — сказал Тим.

Было удивительной удачей или случайностью, что Граф застал Тима в студии. Тим и Дейзи не жили здесь. Тим просто забежал за шерстяным свитером, поскольку похолодало.

Граф вошел и, быстро оглядевшись, увидел, что, кроме них двоих, в мастерской больше никого. В продолговатом помещении чердака, освещаемом стеклянным фонарем, было холодно и сыро. В мастерской царил хаос: кругом картины, рамы, куски досок, старые газеты, строительные пластиковые мешки, раскрытые чемоданы и разбросанная одежда. На матраце, положенном прямо на пол, скомканные одеяла. Запах растворителя, скипидара, краски и нестираной одежды. По стеклу фонаря застучал мелкий дождик. С улицы доносился приглушенный гул машин.

— Тим… — начал было Граф.

— Извините за беспорядок, — сказал Тим. — Видите ли, я здесь не живу. Больше того, я вообще съезжаю отсюда. Не хотите чего-нибудь выпить? Тут, наверное, найдется пиво.

— Нет, благодарю.

Тим стоял, сунув руки в карманы незастегнутого плаща, и смотрел в пол. Он был небрит. Рыжие волосы растрепаны, румяные губы опущены.

— У вас ко мне дело? — спросил он.

Граф на миг забыл о письме. Он был ошеломлен встречей с Тимом, реальностью всего случившегося, ужасом конкретного его проявления. Момент был упущен. Тим замкнулся, Тим пришел в себя.

— Тим… прости… но как это могло случиться… какой кошмар…

— Вам, наверное, все и так известно.

— Да.

— Тогда вам известно больше, чем мне. Вы не против, если я выпью пива?

— Я искал тебя в Шепердс-Буш и в «Принце датском».

— Мы больше не бываем в тех местах.

— «Мы»?..

— Да, я и Дейзи Баррет. Моя любовница, как вы знаете. Раз уж вы знаете так много.

— Значит, вы… до сих пор вместе?

— Да.

Граф только теперь начал чувствовать себя свободнее, уловив, что ему дают понять, что это даже желательно. Он не надеялся, что Тим заплачет, станет просить отвести его к Гертруде. Он старался вообще ни на что не надеяться. Отвернувшись от Тима, он начал разглядывать разбросанные по полу рисунки скал, потом картины, на которых был изображен черный кот с белыми лапами. И неожиданно сказал:

— Я видел этого кота.

— Да, это котище из «Принца датского».

Граф с удовольствием смотрел на картину, и морщины на его лбу разгладились, как тогда, в пабе, когда кот вспрыгнул ему на колени. Потом он вспомнил о письме и помрачнел. Все его опасения вернулись вместе с сочувствием.

— Совсем забыл… у меня письмо от Гертруды для тебя. Вот, возьми. Она хотела, чтобы я передал его тебе из рук в руки. — И он протянул конверт.

Тим едва слышно охнул и взял письмо. Отошел, отшвырнув ногой валявшуюся на дороге кучу одежды. С несчастным и неприязненным видом взглянул на Графа, раздраженно скривил губы.

— Можешь прочесть его прямо сейчас, — сказал Граф. — Оно коротенькое.

— Значит, вы уже прочли?

— Ну… да… — признался Граф, тверже обыкновенного.

Тим сжал губы, чуть ли не насмешливо, и резким движением вскрыл конверт, смяв письмо. Быстро прочитал и протянул обратно Графу, сказав:

— Спасибо.

— Но оно твое, — сказал Граф.

Шагнул к Тиму, наступив на кучу рубашек. Письмо упало на пол между ними, и он поднял его.