Артур Хейли - На высотах твоих

— Да, он был у меня сегодня утром. Его зовут Крамер.

— И что он сказал об этой возне с Дювалем?

— Заверил меня, что у благотворителей Дюваля не осталось более никаких легальных возможностей предпринять что-либо еще. Дело можно считать буквально усопшим.

“Один только Эллиот Прауз, — мелькнуло в голове у Хаудена, — способен в обычном разговоре употребить слова вроде “буквально усопшим”.

— Ладно, — произнес премьер-министр. — Надеюсь, что на этот раз он не ошибается. Хотя могу признаться вам, что выносу “усопшего” только порадуюсь. Когда отплывает судно?

— Послезавтра вечером.

В тот самый день, когда он в Оттаве объявит новость о союзном договоре, уточнил про себя Хауден.

— Мистер Крамер горел желанием встретиться с вами лично, — проинформировал его помощник. — По-моему, он хотел объяснить вам свои действия в связи с этим делом. Я сказал ему, что это совершенно невозможно.

Хауден кивнул в знак одобрения. Множество чиновников хотели бы объяснить свои действия премьер-министру, особенно если они сплоховали в той или иной ситуации. И Крамер не составлял исключения.

— Можете передать ему от моего имени, — распорядился Джеймс Хауден, решив, что небольшая бодрящая встряска Крамеру не повредит, — что я крайне недоволен тем, как он повел дело в кабинете судьи. Ему не следовало выскакивать с предложением о специальном расследовании. Это всего лишь реанимировало проблему, которая была уже почти закрыта.

— Именно это, как мне кажется, он и хотел объяснить…

— Сообщите ему, что в будущем я жду от него более качественного исполнения служебных обязанностей, — решительно оборвал его Хауден тоном, не оставляющим сомнений в том, что данная тема исчерпана.

Помощник, немного поколебавшись, с извиняющимся выражением на лице вновь обратился к премьер-министру:

— Есть еще одно дело, также касающееся Дюваля. Его адвокат, мистер Мэйтлэнд, ждет встречи с вами. Если помните, вы дали согласие…

— Да помилуйте вы меня, ради Бога! — неожиданно взорвался Джеймс Хауден, грохнув ладонью по столешнице. — Конец этому когда-нибудь будет?..

— Я и сам себя спрашивал о том же, сэр. Год, скажем, назад, когда Эллиот Прауз был новичком, подобные вспышки могли на многие дни повергнуть его в уныние. С недавних пор он научился сносить их с невозмутимым спокойствием.

Премьер-министр рассерженно поинтересовался:

— Это ведь идея той самой чертовой газеты, что всюду сует свой нос?

— Да, ванкуверская “Пост”. Они предлагают…

— Знаю я, что они предлагают… Весьма, кстати, типичный случай, — не унимался вспыливший Хауден. — Газеты уже не довольствуются тем, что сообщают о новостях. Теперь они хотят делать их сами.

— Но вы согласились…

— Сам знаю прекрасно, что согласился! Слушайте, почему вы постоянно твердите и твердите то, что я давным-давно знаю, а?

— Потому что я не был уверен, что вы помните, — ничуть не изменившись в лице, бесстрастно ответствовал Эллиот Прауз.

И Хауден засомневался, на самом ли деле его помощник настолько уж совершенно лишен чувства юмора, как казалось на первый взгляд.

Эту просьбу Джеймсу Хаудену передали вчера в Калгари после того, как ванкуверская “Пост” опубликовала статью, где говорилось, что адвокат Мэйтлэнд намерен добиваться встречи с премьер-министром, когда тот прибудет на Западное побережье. Информационные агентства, конечно же, подхватили такую новость и распространили ее по своим каналам.

После обсуждения по телефону они с Брайаном Ричардсоном пришли к единодушному выводу, что ответ на подобную просьбу может быть только однозначным. И вот Мэйтлэнд пришел и ждет.

— Ладно, пришлите его сюда, — угрюмо скомандовал Джеймс Хауден.

Элан Мэйтлэнд ждал в одной из комнат гостиничных апартаментов, превращенной в приемную, уже три четверти часа, и по прошествии каждых новых нескольких минут его нервозность и нерешительность все возрастали и возрастали. И сейчас, когда его пригласили пройти в гостиную, он уже спрашивал себя, что он вообще здесь делает.

— Доброе утро, — суховато поздоровался премьер-министр. — Мне сказали, что вы хотите меня видеть?

Мэйтлэнд и Хауден оценивающе присматривались друг к другу.

С интересом, быстро взявшим верх над робостью, Элан вглядывался в высокого, слегка сутулившегося человека, утонувшего в удобном, обитом кожей кресле. Тяжелое лицо с орлиным профилем, задумчивые глаза, длинный крючковатый нос — все эти черты были хорошо знакомы по тысячам изображений на газетных страницах и телевизионных экранах. И все же лицо на самом деле оказалось более старым и морщинистым, чем на фотографиях. И очень усталым, что для Элана было совсем уж неожиданным.

— Благодарю, что согласились принять меня, мистер Хауден. Я бы хотел обратиться к вам лично с ходатайством от имени Анри Дюваля.

“Начинающие адвокаты нынче куда моложе, чем в наши дни. — заметил про себя Хауден. — Или это просто так кажется старым адвокатам, которые с каждым днем стареют еще больше? Вот интересно, — мелькнула у Хаудена мысль, — а я сам сорок лет назад казался таким же юным и полным сил, как этот коротко стриженный, атлетически сложенный молодой человек, в нерешительности переминающийся с ноги на ногу?”

— Да вы садитесь, — премьер-министр указал на кресло напротив себя, и Элан послушно уселся на краешек. — Вам придется быть очень кратким, мистер Мэйтлэнд, потому что я могу уделить лишь несколько минут.

— Я так и предполагал, сэр. — Элан все время следил за тем, чтобы его голос звучал достаточно почтительно. — Поэтому решил опустить фактическую сторону дела. Думаю, большинство фактов вы уже слышали.

— Слышал ли я! — Хауден с трудом подавил внезапный приступ истерического хохота. — Силы небесные! Да я неделями, кроме них, ничего больше не слышал.

Элан улыбнулся — мимолетной, но необыкновенно теплой мальчишеской улыбкой. Моментально вновь став серьезным, он начал:

— Однако существует множество обстоятельств, сэр, которые не нашли отражения в фактической стороне дела: ужасающее состояние судна, человек втиснут в отвратительный чулан, который ничем не лучше звериной клетки, человеческое существо лишено свободы и надежды…

— А вам не приходило в голову, мистер Мэйтлэнд, — перебил Элана премьер-министр, — что упомянутое судно не принадлежит Канаде, что некоторые из живописуемых вами условий существовали на нем в течение уже значительного времени и что нашей стране нет до них никакого дела?

— А кому тогда до них есть дело? Сэр, я спрашиваю вас, — глаза Элана разгорелись, вся его первоначальная робость улетучилась без следа, — неужели нам нет никакого дела до тех человеческих существ, что не принадлежат к нашему милому тесному кружку?

— Вот вы говорите о милом тесном кружке, — терпеливо и снисходительно ответил Джеймс Хауден. — А вам известно, что показатели Канады в области иммиграции одни из лучших в мире?

Элан порывисто подался вперед.

— Но и конкурентов у нас здесь не так уж много, не так ли?

“Вот это он меня приложил, — подумал Хауден, — прямо на обе лопатки”. А вслух резко произнес:

— К данному делу это не имеет отношения. Существуют законы и правила, и, если мы хотим, чтобы они имели какой-то смысл, их необходимо соблюдать.

— Но некоторые из этих законов весьма условны и деспотичны, — возразил Элан, — особенно в части прав человека.

— Ну, если вы придерживаетесь подобного мнения, можете вполне легально обратиться в судебные инстанции.

— Ваш шеф иммиграционной службы в Ванкувере считает по-другому. Он сказал мне, что судам нечего вмешиваться в это дело.

— Тем не менее, — язвительно напомнил премьер-министр, — вы все же обращались-таки в суд, но дело свое проиграли.

— Да, мы проиграли. И именно поэтому я здесь, — с беспощадной прямотой признался Элан. Потом на лице его вновь мелькнула та же мальчишеская улыбка. — Пришел вас просить. Умолять. Если нужно, встану на колени.

— Не нужно, — улыбнулся ему в ответ Хауден. — Мне бы этого не хотелось.

— Позвольте рассказать вам, сэр, немного об Анри Дювале. — Элан решил, что, если уж ему отведено так мало времени, надо использовать его с максимальной пользой. — Это славный человечек, крепкий и усердный работник. Я убежден, что он станет достойным гражданином. Он, правда, плохо говорит по-английски, у него нет образования…

— Мистер Мэйтлэнд, — решительно и твердо прервал его премьер-министр, — причина, по которой этому человеку не может быть разрешен въезд в Канаду, очень проста. Мир полон людей, которые на первый взгляд заслуживают помощи и содействия. Но в оказании подобной помощи должен же быть какой-то порядок, какая-то программа, какой-то план действий. Именно поэтому у нас и существует закон об иммиграции…

А кроме того, упрямо подумал Хауден про себя, он не дрогнет перед этой нелепой и несоразмерной существу дела шумихой, поднятой взбудораженной публикой. Унижение в аэропорту Оттавы все еще больно ранило его душу. И даже если бы он решился игнорировать угрозу со стороны Харви Уоррендера, уступка сейчас стала бы смехотворным проявлением слабости. Принимаемые им в качестве премьер-министра решения становятся достоянием гласности и известны всем, и с этим нельзя не считаться.