Лесли Уоллер - Семья

Какое-то мгновение Палмер вглядывался в ее лицо. Он начал было говорить, что это как раз она отказывает ему в помощи, ибо утверждает, что они настроены на разные волны. Он хотел сказать ей, что ее слова о том, что репортеры телевидения могут поспеть к одиннадцатичасовому выпуску новостей, разозлили его своей бессердечностью. Но вместо этого он просто улыбнулся и взял ее под руку. Они подошли к углу Сорок девятой улицы.

— А как же твое пальто?

Палмер пожал плечами.

— Куда тебя отвезти?

— Ко мне домой.

Глава семьдесят восьмая

Шон и Оги сидели на одном из обитых малиновой кожей угловых диванов в глубине кафе вместе с приятелем из Бостона, оптовиком женской одежды одного из самых дорогих тамошних универсальных магазинов. К ним присоединился примерно в половине одиннадцатого другой приятель, закупщик из большого специализированного магазина в Вашингтоне.

Они решили хорошо погудеть, и тут к ним присоединился третий, управляющий местного универсама, они уже пропустили, по крайней мере, по четыре стаканчика и чувствовали себя превосходно.

Это праздничная гулянка, подумал про себя Шон, мы как бы отмечаем День независимости.

— Ну, так как, друзья? За День независимости? Четвертое июня?[127]

Оги скорчил гримасу:

— Перестань дурачить. Сейчас июль, крошка, и ты знаешь это.

— Июль? — спросил сбивчиво Шон. — Июль или июнь?

Это вызвало у всех пятерых припадок хихиканья.

— Серьезно, парни, — Шон стал пытаться имитировать веселый протяжный техасский говор, — моя жена, леди Бигль и я, мы предлагаем отпраздновать нашу эмансипацию сегодня вечером в настоящем техасском стиле.

— Пощади нас, дорогуша, — протянул оптовик из Бостона.

— Вы ведь не допустите, друзья, непочтительности к начальникам? — настаивал Шон, продолжая ломать язык по-техасски. — М-да? — Он сузил глаза, пытаясь разглядеть кого-то возле стойки бара. — Я говорю… — Он с трудом поднялся на ноги и нетвердыми шагами направился к Бену Фискетти. — Я говорю, приятель, я говорю, старина, пип-пип… — Он захихикал, стоя возле него и не соображая, что произнесет дальше.

— Привет, Шон! — Бен взял от бармена свое виски с содовой. — Ты как тут очутился?

— Я всегда здесь. Это один из моих маленьких приютов.

Бен отпил половину своего хайболла. Сделал паузу и начал осторожно формулировать фразу.

— Х-хочешь… — он остановился и переждал, потом закончил: — Х-хочешь выпить?

Шон взял стакан из его рук и поплелся обратно к своему дивану.

— Девочки, — сказал он, — это Бен. Хороший малый, но не голубой, пока.

Оптовик из общенациональной столицы взглянул на Бена и зазывно улыбнулся.

— Что ж, — медленно протянул он, — у нас у всех недостатки.

Глава семьдесят девятая

Эдис вернулась домой к одиннадцати часам. Она включила телевизор как раз вовремя: закончилась реклама какого-то желудочного средства, и диктор начинал освещение событий дня. Три минуты она слушала о событиях во Вьетнаме, минуту — о новом законопроекте президента о налогах, две минуты — о циклоне, который пронесся над Арканзасом и Миссури, потом была реклама средства от головной боли.

— Мам?

Она испуганно вздрогнула и повернулась. В дверях босиком и в ночной рубашке стояла ее дочь Джерри.

— Ты должна была заснуть еще час назад.

Джерри кивнула.

— Я не могла спать. Можно мне посмотреть с тобой телевизор?

— Только новости.

Эдис подвинулась в покрытом мягком кресле, и Джерри устроилась рядом. Девочка показалась Эдис худой как щепка. Она обняла ее.

Две минуты они наблюдали, как пожар пожирает мотель в Провиденсе, минуту — крушение поездов в Орегоне, еще минуту — подготовку к новому космическому полету на мысе Кеннеди, а потом еще две минуты — эффектное свадебное торжество двух кинозвезд, для каждой это была четвертая свадьба. Последние полминуты новостей были посвящены репортажу о демонстрации моделей в Париже. На манекенщицах поверх шифонового нижнего белья были только совершенно прозрачные платья ярких цветов. Все кадры были сняты дальним планом.

— Давай посмотрим местные новости, — предложила Джерри.

— Давай! — Эдис и забыла, что первая четверть часа обычно была посвящена так называемым международным новостям. — Но только потом — в постель. Почему ты не могла заснуть?

— Думала.

— О чем?

Джерри съежилась и спрятала голову на груди Эдис.

— О разном.

— Думала о разном. Понятно.

— О войне. О том, что, может быть, призовут Вуди. О том, что ты и папа поссорились.

Эдис судорожно два раза глотнула, но понадеялась, что дочь не заметила этого.

— Почему это тебя беспокоит? Это была вовсе не ссора, дорогая. Мы просто обсуждали наши дела.

— Вы в последнее время очень часто обсуждаете, не так ли?

Эдис подняла за подбородок голову Джерри и посмотрела ей в лицо.

— Это сарказм? Я считаю, что мы просто не очень ладим.

Джерри, скорчив глупую гримасу, усмехнулась.

— Мягко выражаясь.

— Да. Я знаю, тебе этого не понять, знаю. Но это иногда случается у женатых людей. — На мгновение Эдис остановилась и посмотрела на рекламу дезодоранта. — Иногда все это очень серьезно и приводит к разрыву, иногда нет. Я не знаю, какой из двух вариантов у нас.

На телеэкране промелькнул какой-то зубной эликсир, а потом началась программа местных новостей. Эдис увидела вашингтонского политика, призывавшего к эскалации войны. Против таких, как он, она пикетировала несколько часов назад.

— Между тем перед гостиницей в центре города, где выступал министр, полиция разогнала демонстрацию, — сообщил диктор.

На телеэкране появилось лицо вашингтонского политика, губы его двигались, но слышно ничего не было. Затем появилось изображение патрульной полицейской машины, движущейся по Парк-авеню.

— Сообщается о том, что многие получили ранения, — произнес диктор, на экране все еще видна была машина. — По неподтвержденным данным, серьезно пострадал офицер полиции. — На экране появился диктор, он читал текст, написанный на листе бумаги. Он остановился и посмотрел в камеру. — Сегодня мэр призвал жителей Нью-Йорка помочь в борьбе с преступностью на улицах…

Эдис выключила телевизор.

— Так нечестно, — сказала Джерри. — Или ты больше не хочешь смотреть?

— Просто не хочу смотреть очередную рекламу о том, как лечить саму себя.

— Но еще будет много новостей.

— Мне неинтересно.

— Интересно смотреть только мирную демонстрацию? — спросила Джерри.

— Да.

— Ты и за обедом горячо обсуждала эту тему.

— Да.

Джерри выпрямилась в кресле рядом с ней.

— Ты была там сегодня, правда? — вдруг спросила она.

Эдис пыталась найти подходящий ответ. Она слишком устала, чтобы говорить уклончиво.

— Да, — сказала она. — Я принимала участие в пикете.

— Вот так так!

— Вот так так. — Эдис кивнула. — Было страшно и скучно одновременно, Этим людям никто не верит, Джерри. Они чересчур торжественные и мрачные, все было похоже на собрание религиозной секты.

— Не было никакого избиения и никаких воплей?

— Несколько старых лозунгов. Несколько песен, довольно глупых.

— Ты просто не понимаешь смысла, — сказала Джерри. — Там совершенно другие женщины, мама. Бабушкины очки, длинные платья, волосы с пробором посередине, туфли, которые можно украсть только у монахини. Это торжественно. Ты, должно быть, сильно выделялась. У тебя же юбка выше колен.

Эдис слегка улыбнулась.

— Думаю, да.

— Полицейские тебя не тронули?

— Нет.

— А кто пострадал?

— Я… не знаю. — Эдис встала, и между ней и дочерью пролегло некоторое расстояние. — Я убежала, когда стало казаться, что дело принимает неприятный оборот.

— Ничего себе.

Эдис не поднимала на Джерри глаз. А когда все же посмотрела, то увидела, что девочка пребывает в задумчивости.

— Но твои друзья остались, правда?

— Друзья?

— Люди, которые привели тебя?

— Думаю, что да. — Эдис покачала головой. — Но я не очень уверена. Как только дело стало принимать неприятный оборот, я взяла такси. Спасибо шоферу такси, что остановился.

— Ну и ну.

Они помолчали.

— Не пытайся представлять это хуже, чем было на самом деле, — наконец сказала Эдис. — Я бросила своих друзей. Допустим, это так. Возможно, у меня просто нет права бывать в таких местах. Если бы я пострадала, какой же матерью была бы я тебе? А если бы мое имя было предано гласности, то это могло повредить работе твоего отца и нашему будущему.

— Ты помнишь ту женщину с юга? — спросила девочка. — Ту, которую застрелили, когда она вела машину? У нее была семья.