Маурин Ли - На краю Принцесс-парка

Руби вырвала руку:

– Не стоит. Прошлого не воротишь, и какой смысл постоянно вспоминать о том, что случилось почти двадцать лет назад? Лучше смотреть в будущее – я всегда поступаю именно так.

Вскоре после Рождества Мэттью выставил на продажу свой огромный дом в Ормскирке – ему срочно понадобилась наличность – и сказал Руби, что поживет у нее, пока не найдет жилье подешевле.

– А я думала, что у тебя полным-полно домов и квартир! – воскликнула Руби, услышав об этом.

– Я избавился от них еще много лет назад. Доход от них не стоил вложенных денег и хлопот.

– Но ведь от этого дома ты не избавился?

– Это совсем другое дело. Это мой второй дом, место, где я всегда могу укрыться от неприятностей.

Руби почесала затылок:

– Свободна только маленькая спальня, но там даже яблоку негде упасть. Во всех остальных живут студенты. Ты владелец дома, и селить тебя туда было бы нечестно.

– Спасибо, Руб, меня эта спальня вполне устроит. Я ведь ненадолго.

Руби подготовила комнату для временного жильца, покрасив двери и рамы белоснежной краской, а стены – нежно-голубой. Результат понравился ей самой. Кроме того, Руби купила комплект нейлонового постельного белья, которое не нужно утюжить, и ковер, который она повесила на стене рядом с кроватью. Женщина вдруг осознала, что ждет переезда Мэттью с нетерпением. Если бы не ее склочный характер, они могли бы стать друзьями еще много лет назад.

«Наверное, я причинила самой себе больше зла, чем все остальные люди вместе взятые», – в который уже раз сказала себе Руби.

– Очень неплохо, – одобрительно заметил Мэттью в день своего приезда, после завтрака. Все остальные уже разошлись, и они с Руби остались в доме одни. Было первое февраля. Стоял пронизывающий холод, хотя небо было чистым. Над горизонтом висело солнце, слишком слабое, чтобы хоть немного растопить корку льда, покрывшую землю. Сад превратился в морозное царство, а голые деревья, покрытые пушистым инеем, поражали своей неземной красотой. Этот день Руби было суждено запомнить навсегда, и впоследствии она все время вспоминала о нем с сожалением – несмотря на свой принцип «никогда не жалеть о том, что прошло».

– Надеюсь, кровать достаточно длинная для тебя, – сказала она.

– Обычно мне хватает длины.

– Мне кажется, что в последнее время ты стал еще выше, – заметила Руби.

– Я худею, вот в чем дело. Наверное, это какой-то оптический обман.

– Я постараюсь откормить тебя. Надеюсь, тебе нравится обычная еда. Мне некогда заниматься всякими эксклюзивными блюдами. Пойду сделаю чай, – сказала она и повернулась, чтобы уйти, но Мэттью схватил ее за руку.

– Я с удовольствием буду есть то, что ты готовишь, Руби.

– Это то немногое, чем я могу отблагодарить тебя за твою доброту. Ведь ты столько для нас сделал.

– А ты когда-нибудь задавалась вопросом, почему я все это делал?

– Иногда, – неопределенно пожала плечами Руби. – Я решила, что дело в том, что я напоминаю тебе о Фостер-корт и о твоей бабушке. Кроме того, я и мои дочери всегда были твоей второй семьей.

– Ты серьезно так думаешь? – Мэттью слегка нахмурился, а его глаза потемнели. Руби почувствовала, что длинные худые пальцы, державшие ее руку, напряглись.

– А как еще я могу думать?

– Ну, могла быть и другая причина.

Пальцы Мэттью начали едва заметно дрожать.

– И какая же?

Отпустив ее руку, Мэттью сел на кровать:

– Мне всегда было сложно говорить с тобой. Поскольку я был человеком небедным, ты считала, что я пытаюсь покровительствовать тебе. Тебе нравится держаться с людьми на равных, а еще лучше – смотреть на них сверху вниз. Но сейчас положение изменилось.

Он робко взглянул на нее, и Руби сразу вспомнила их первую встречу и то, каким неуверенным в себе он тогда казался. Впоследствии она ни разу не видела в глазах Мэттью такого выражения.

– К концу года я, наверное, стану бедняком, так что сейчас я могу сказать тебе, что чувствую – что я чувствовал всегда, с того самого момента, как ты вошла в дом, вся перепачканная краской. Я…

Зазвонил телефон.

– Секундочку, – сказала Руби и побежала вниз.

Звонил Клинт – ему, разумеется, нужна была Дэйзи.

– Она у зубного, – сообщила Руби. – Разве она тебе не говорила?

– Да, говорила, я просто забыл. – Клинт начал пространно объяснять, что они с Дэйзи должны были встретиться в полдень, но он опоздает, поэтому он предлагает встретиться в «Макдональдсе», а не возле театра. – Если меня не будет, я зайду в «Форум» во второй половине дня.

Возле телефона на стене висело зеркало, и Руби стала рассматривать свое отражение. Она выглядела явно моложе своих пятидесяти семи лет, и ее все еще можно было назвать красивой – но это была красота приближающейся старости. Черные волосы посеребрила седина. Перед Рождеством Руби подкрашивала их, но краска уже почти смылась. Кожа на шее становилась дряблой, и пора было переходить на свитера с высоким воротом. Голос Клинта все жужжал в трубке, и мысли Руби перешли на сказанное Мэттью пять минут назад: она поняла, что именно он не успел ей сказать. Он едва не сказал, что любит ее! Но когда эти слова уже готовы были сорваться с его языка, она пошла отвечать на телефонный звонок.

На лестнице послышались быстрые шаги. Мэттью с каменным лицом спустился в прихожую. На нем был пуховик, и было очевидно, что он собирается уходить.

– Клинт, – торопливо проговорила Руби, – заканчивай, у меня дела.

– Не забудьте передать все Дэйзи.

– Хорошо.

Она положила трубку в тот самый момент, когда Мэттью открывал входную дверь.

– Так что ты хотел мне сказать? – спросила Руби.

Ее охватила дрожь, а сердце готово было выскочить из груди. Надо было обязательно дослушать то, что Мэттью собирался сказать, и послать этот телефонный звонок ко всем чертям!

– Это уже не важно, – с горечью в голосе ответил Мэттью. – Ничего серьезного.

Хлопнула входная дверь. Издав стон отчаяния, Руби опустилась на пол, ее голова упала на грудь. Она сделала в жизни немало ошибок, но та, которую она совершила только что, была самой ужасной.

Элли и не догадывалась, что Рождество может быть таким убогим. Они с Феликсом ходили на ночную службу в деревенскую церквушку, и на следующий день девушка проснулась очень поздно.

«Рождественское утро…» – мрачно подумала она и представила себе такое же утро дома и кучу подарков под елкой. В этот день бабушка всегда готовила изысканный завтрак, и все домочадцы собирались за праздничным столом, а после отправлялись к своим подаркам. Целый день работал телевизор, даже если его никто не смотрел, и рождественские гимны можно было услышать в каждом уголке дома.

Элли решила, что пора вставать, и спустила одну ногу с кровати, но тут же скривилась и забралась обратно под одеяло. Линолеум был ледяным, а тапочек у нее не было. Ей удалось одеться, не выбираясь из постели. Ее животик рос очень быстро, хотя ребенок должен был родиться лишь в мае, и девушке уже приходилось носить одежду для беременных. Расправив плечи и сделав глубокий вдох, Элли пошла вниз.

– Доброе утро, Элли.

Феликс сидел в «гостиной» – темной комнатушке в задней части дома. В камине нехотя горел огонь, а на каминной полке стояло с полдюжины рождественских открыток. Лайам открытку не прислал – а также, вопреки обещанию, не позвонил. Впрочем, у Элли не было ни малейшего желания разговаривать с ним.

– Хочешь чаю? – учтиво предложил Феликс.

– Хорошо бы.

Брат Лайама почему-то относился к Элли почти как к инвалиду – готовил ей еду, убирал за ней посуду, – против чего она особо не возражала. Уж лучше так, чем делать все самой.

Феликс пошел за чаем, а Элли уселась в одно из старомодных кресел и поднесла руки к огню. Кресло было сырым, как и все в доме – стены, полы, мебель, постель… Ничего удивительного, что Лайам с сестрой уехали отсюда при первой же возможности. Даже их мать сбежала сразу после смерти мужа. По словам миссис МакТаггарт, три раза в неделю приходившей стирать белье и убирать в доме, отец Лайама и Феликса был неудачником. Иммону Конвэю принадлежала деревенская аптека, которую можно было назвать золотым дном – ведь она была единственной аптекой на много миль вокруг. Однако он категорически отказывался потратить хотя бы пенни на свою семью. Все свои заработки он просаживал на скачках, поэтому, когда у него случился инфаркт, жене и детям ничего не досталось.

Аптека перешла к Феликсу, но теперь ее уже нельзя было назвать золотым дном – по крайней мере так с грустью в голосе сказала миссис МакТаггарт. Некоторое время назад в деревне открылся супермаркет – очень маленький, но тем не менее… В нем продавались аспирин и пластинки от кашля, таблетки от простуды и лейкопластырь, и все это было намного дешевле, чем в аптеке, – поэтому люди теперь обращались к Феликсу лишь в том случае, если лекарство продавалось только по рецепту или отсутствовало в супермаркете.