Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Касслер Клайв

В раскрытую дверь каюты он увидел белые двухъярусные койки. На нижнем лежаке сидела девушка и зашивала нижнюю юбку.

А затем кое-что вспомнил…

Сам он с этим не сталкивался, но были в последнее время хитрые дела с переодеванием из мужчины в женщину и обратно. Вспомнить хоть тот случай с… хм… «семейством» мошенников-содомитов, где второй, молодой беглый монашек, довольно искусно выдавал себя за даму… И в самом деле… Немного пудры, помада, румяна – всего в меру, чтобы не выглядеть вульгарной кокоткой, мешковатое платье с ватными мешочкам под корсажем и шляпка с вуалью. В уши клипсы – нынешние от серег и не отличишь. Еще сбрызнуться «Коти» или «Левре», и в двух шагах не опознаешь в незнакомке мужчину. А уж тем более, если, допустим, преступник владеет даже немного актерским искусством и знаком с ремеслом гримера. Или… или имеет сообщника, с ним знакомого.

Ростовцев покачал головой, мысленно поднимая руки пред неизбежностью. Одно утешает – ни Вацек, ни, скажем, Макартур для этой роли не подойдут. Оба мужчины достаточно крупные, так сказать, корпулентные.

Какое-то время он гулял по нижней палубе.

Внезапно тут появилось знакомое лицо – тот самый молодой собеседник Лайтоллера, которому старпом устраивал выволочку за приставания к служанкам пассажиров первого класса.

Офицер был сама элегантность, а об руку с ним шагала полненькая девушка в рыжей шляпке, клетчатом пальто и ботинках с ушками.

– На «Титанике» есть, как вы видите, большая палуба для пассажиров третьего класса, так что вы сможете дышать свежим воздухом, – вещал он. – У нас пассажиры не сидят в трюме, будто арестанты, как на других кораблях.

– Однако, – щебетала девица, – я слышала, что путь опасен. В столовой сегодня говорили об айсбергах высотой с колокольню и волнах, которые могут опрокинуть даже большой корабль.

– Глупая болтовня! – отмахнулся офицер. – Времени у меня не так много, но я могу провести вас, юная леди, по нижним палубам и все показать.

– Было бы очень интересно… – сказала девица, жеманно строя глазки.

Юрий перекусил в огромной столовой третьего класса. Длинные деревянные столы тянулись от одного конца обширного зала к другому в несколько рядов, а стюарды разносили блюда. Даже кресла под стать иному ресторану, разве что клепаные ребра шпангоутов по стенам напоминают, что это все-таки корабль.

Подали яичницу с ветчиной, зажаренного в сухарях тунца, овощной суп, хлеб, сыр и пудинг с мармеладом.

Утолив голод, он оправился к себе.

Шагнул в лифт, решетчатая дверь за ним закрылась, и кабина пошла вверх, вознося его из мира бедняков обратно в высший свет…

Открыв дверь, Ростовцев сперва отметил, что в каюте, пожалуй, жарковато.

А затем несколько опешил. Из ванной вышла Елена – босиком и в махровом халате, какими «Уайт стар» снабдила обитателей кают. Под ним, как можно было легко убедиться, не было ничего.

– Ой, Юрий, – зарделась она, – а я вот решила постирать свои вещи. У меня ведь только то, что на мне…

Стряпчий только кивнул. В самом деле, девушке придется покупать все заново – до носовых платков и шпилек.

– А высушить оказалось и негде, вот в гардеробной кое-как… Там такая штука, через которую идет теплый воздух. Повернул регулятор, заслонка открылась, и тепло пошло…

Она, присев, подобрала валявшееся на полу красное махровое полотенце, отчего отсутствие белья под халатом стало еще более очевидным.

Ему пришлось сделать над собой некое усилие, чтобы подавить желание сделать несколько шагов и распахнуть халат на ее точеных плечах…

– Я вас не смущаю? – Она, наверное, что-то почувствовала. – Я сама конфужусь…

– Ну что вы, Елена. Как говорил Ларошфуко: никто тебя не смутит, если ты сам не смутишься.

Они молча улыбались друг другу, думая каждый о своем. Юрий, например, что надо будет заказать и ужин в каюту, а сам уж как-нибудь в гриль-баре перекусит, во втором классе…

И тут кто-то негромко, но настойчиво постучал в дверь.

Северная Азия, где-то на реке Катанга. Год Синей Свиньи (1227 год от Р.Х.)

На небольшой поляне, зажатой между изломанными горами и непроходимыми дебрями, у ночного костра устроился старик. Возле него небольшой охотничий лук и тощий заплечных мешок. Человек понимающий угадал бы по одежде и нашитым бубенцам, что перед ним шаман, но не здешних лесных бродячих племен, а из народов, живущих к югу от тайги – степной шаман. Человек знающий – что этот шаман не последнего посвящения. А человек проницательный догадался бы, что шаман здесь не просто так, и предпочел бы обойти его костер стороной – мало ли?

Однако вокруг никого не было да и вообще уже седьмой день – с тех пор как он выбрался из ветхого челнока на плесе реки Катанги, он не встречал живых людей.

Дайян Дэрхе сидел у огня, глядя на пляшущие языки пламени, освещающие его смуглое лицо, изрезанное глубокими морщинами. Непонятно было, куда устремлен его взгляд – в огонь или сквозь него. Он словно дремал – вернее, и в самом деле дремал с открытыми глазами.

Ведь Дэрхэ шел по тайге сегодня весь день и очень устал, хотя и был еще крепок для своих лет.

Он смотрел на то, как в пламени являются и исчезают причудливые силуэты – образы самых разных людей, встреченных им за долгую жизнь. Вот грузный полуседой мужчина с шаманским посохом – не раз этот посох гулял по его спине и плечам – суров был наставник Эрдэн и не прощал ошибок. Вот сгорбленная старуха в яркой шелковой одежде и древних серебряных монистах – мать, какой он запомнил ее в последнюю встречу. Вот низенькая круглолицая молоденькая женщина в белой шубке протягивала ему укутанного в меха младенца… Жена Чечек и их сын Ламсан – их унес черный мор.

…Тэб-Тэнгри явился неслышно. Вот его не было – и вот уже вышел из за кривой лиственницы и молча присел на землю – поближе к неяркому отсвету углей, и золотисто-красный отсвет растекся по острым скулам и высокому лбу, пятная негустую бородку… Сейчас перед старым Дэрхэ был не Великий Шаман Степи времен своего величия и могущества – в роскошной собольей шубе и кафтане с золотыми пуговицами. И не голый, бледно-синий мертвец, являвшийся так часто в ночных кошмарах; такой, каким его перекинутого через седло привезли к стойбищу пьяные нукеры Субудая и как тушу застреленного сайгака швырнули наземь.

А совсем другой: молодой, худой, жилистый и веселый – в рваных сапогах-чорохах и облезлой лисьей шапке – такой, каким старый Дэрхэ его увидел впервые.

Вот он ударил в свой дунгур[172], и старику почудилось, будто он проваливается в небытие. Вот Тэб-Тэнгри пустился в пляс, колотя в бубен…

Дайян открыл глаза. Это не было похоже на обычный сон… Должно быть, это странное место – место силы – из тех, в которых линии судеб переплетаются по своим невероятным законам, которыми управляет разве что шаманский бубен и завывающий северный ветер. Сама судьба словно напоминает старику, как все начиналось. Как начиналась эта история, что опрокинула прежний мир и сокрушила многие царства, унеся невесть сколько людских жизней.

…Когда Тэмуджин – сын Есугея взял хорезмийские богатые города, обрушил в прах чжурчженские твердыни… нет, еще раньше – когда подмял под себя Степь, в кочевьях – с оглядкой и полушепотом – стали говорить, что дело нечисто с этим рыжебородым. Говорили разное – что отцом его стал некий мангус[173], принявший облик Есугея и проникший на ложе Оэлун-хатун, оттого мол и был он жесток с братьями, убив Бектера и унизив Хасара. Говорили и иное: что в юности, грабя курганы среди таких же разбойников – «людей длинной воли», раскопал он могилу колдуна времен давних и древних, и скованные тем демоны вырвались на свободу и вселились в него. И еще – что на горе Бурхан-Халдун, скитаясь, одинокий и разгромленный, нашел он пещеру, а в ней капище народа без следа сгинувшего во тьме времен. И забытые боги умершего народа пообещали ему помощь в обмен на жертвы и поклонение. И поклялся он семью страшными клятвами, что всякий убитый его нукерами станет их жертвой! Разное болтали, пока страх не запечатал рты. Но правды не знал никто. Никто, кроме Тэб-Тэнгри и него – Дайян Дэрхэ.