Джон Ирвинг - Последняя ночь на Извилистой реке

Кожа Юн была молочно-белого цвета. Свои черные волосы она стригла коротко, и чёлка, нависая над ее темно-карими глазами, делала кореянку похожей на беспризорного ребенка. Юн была одного возраста с Дэнни. Она не желала жить с мужем, навязанным ей родительским выбором, но ее попытки развестись с ним без «корейской канители» с бракоразводным процессом давали хороший материал для творчества. Тонкостей этого дела, которые она пыталась объяснить Дэнни, он не понимал, как, впрочем, не слишком понимал и сюжет ее романа, напоминавший лабиринт.

Он не знал, верить ли ее настоящей истории или роману. Когда Дэнни впервые встретил кореянку и прочитал начальные главы ее произведения, ни писательница Юн, ни женщина Юн не вызвали у него доверия. Однако она понравилась Дэнни с первого взгляда, и нарастающий интерес к Юн заглушил у писателя неуместные фантазии насчет подруги его отца и ее облегающих пижам.

— Что ж, если у нас есть китайская медсестра, две японские няньки, почему бы не быть и корейской писательнице? — риторически заметил повар, когда Дэнни познакомил его с Юн.

Но ведь все они что-то скрывали. В первую очередь сам повар и его сын — они ведь до сих пор оставались беглецами. У Тони сложилась ощущение, что и китаянка чего-то недоговаривает. Что касалось корейской писательницы, у нее и в романе, и в жизни отсутствовала ясность. Дэнни понимал: она намеренно запутывает сюжет и там, и там.

Пожалуй, только у сестер-японок не было «задней стенки». Они по-настоящему любили Джо и так же по-настоящему, без намеков на флирт, восхищались поваром. Пожалуй, сдержаннее всего они относились к Дэнни, которого видели меньше, чем Джо и Тони.

Нельзя сказать, чтобы заботливое отношение И Ин к Джо было наигранным. Китаянка вела себя с ним очень искренне. Сложность вызывали ее отношения с поваром, причем для них обоих. Возможно, при других обстоятельствах И Ин не потерпела бы его периодических измен с заезжими писательницами, которых повар встречал на вечеринках в Писательской мастерской. Но у нее не было никаких прав на этого человека, зато была цель, к которой она давно и упорно шла. И китаянка принимала повара таким, какой он есть. И Ин нравилось заботиться о мальчике, ровеснике ее дочери, которую она знала лишь по фотографиям. Возможно, жизнь в чисто мужской семье была для нее неким богемным приключением. Сейчас она относительно свободна, а когда к ней переедут дочь и родители, места для приключений уже не останется.

Кое-кто из молодых врачей Больницы милосердия пытался лезть в ее личную жизнь и спрашивал, замужем ли она или просто живет с каким-нибудь мужчиной. Ее ответ заставал их врасплох.

— Я живу с писателем Дэнни Эйнджелом, — говорила китаянка.

Такой ответ был испытанным способом прекратить дальнейшие расспросы. Своим немногим друзьям она поясняла:

— В общем-то, я встречаюсь с отцом Дэнни. Он повар из ресторана «Мао», но не китаец.

На какой-то вечеринке Дэнни попался врач из Больницы милосердия, и тот похвастался:

— А я знаю вашу подружку.

— Какую подружку?

(Разговор этот происходил еще до появления Юн, когда они жили в своем первом доме на Корт-стрит.)

— И Ин, китайскую медсестру.

— Она подруга моего отца, — быстро ответил писатель.

— А-а.

— Вот уж не ожидал от И Ин, — сказал он отцу, вернувшись с вечеринки. — Некоторые думают, что она живет со мной. Зачем она говорит такие вещи?

— Я ни о чем не расспрашиваю И Ин, а она ни о чем не расспрашивает меня, — ответил повар. — И потом, она потрясающе ладит с Джо.

Дэнни понял намек: тот же аргумент он приводил отцу в Патни, когда тот спросил о Фрэнки. Не был ли повар накануне своего пятидесятилетия более богемным, чем его сын-писатель (по крайней мере, пока в их доме не появилась Юн)?

И потом, разве им было тесно в том, втором доме? Комнат там хватало, так что каждый мог спать по отдельности. Юн заняла одну из комнат, где писала и где держала свои вещи. Для женщины старше тридцати, у которой не было детей и которая проходила через немыслимую корейскую бракоразводную процедуру (во всяком случае, в ее романе эта процедура представала «немыслимой»), она обходилась на удивление малым количеством вещей. Может, в Сеуле остался не только ее жуткий муж, но и все ее вещи?

— Я — просто студентка, — сказала она Дэнни. — Это так здорово — снова стать студенткой. Зачем мне вещи? Мне достаточно свободы.

Разумный ответ. Только вот правдивый ли?

Осенью семьдесят третьего года Джо пошел в третий класс. Повар держал на заднем крыльце ящик с яблоками. Крыльцо выходило к узкому переулку, куда выходили также задворки всех домов, тянущихся по этой стороне Корт-стрит. Обычная боковая дорога, нужная лишь для вывоза мусора. Машины здесь ездили крайне редко и всегда на малой скорости. Зато окрестная ребятня обожала гонять по переулку на велосипедах. Песчано-гравийное покрытие позволяло упражняться в прыжках и прочих велосипедных пируэтах. Один из пируэтов закончился для Джо неудачно, и китайская медсестра потом промывала и перевязывала ему коленку.

Дэнни заметил, что кто-то повадился таскать яблоки из ящика, оставленного поваром на заднем крыльце. Он подумал было на енота, но любителем яблок оказался опоссум. Как-то вечером Джо вышел на крыльцо за яблоком. Он опустил руку в ящик и тут же отдернул ее. Выскочивший оттуда опоссум настолько испугал мальчишку, что Джо толком не понял, укусил его этот отвратительный зверек или нет.

— Так он тебя покусал? — без конца спрашивал у сына Дэнни.

(Сам он в который уже раз осматривал руки мальчика, ища следы укуса.)

— Не зна-а-ю! — хныкал Джо. — Он был белый… с розовым… такой противный! Это кто?

— Опоссум, — терпеливо отвечал отец, который собственными глазами видел зверя, опрометью бросившегося с крыльца.

Конечно, симпатичными опоссумов не назовешь.

Позже, когда Джо заснул, Дэнни пришел к нему в комнату, откинул одеяло и внимательно осмотрел сына с головы до ног. Если бы И Ин сейчас была дома! Но китаянка, как всегда, дежурила в больнице. Она наверняка знает, попадаются ли здесь бешеные опоссумы. В Вермонте попадались. К тому же опытная медсестра знает, что нужно делать, если зверь все-таки укусил Джо. Правда, сколько писатель ни вглядывался, он не видел на стройном, красивом теле сына ничего, что хотя бы отдаленно напоминало след от зубов.

Юн вышла из своей комнаты и стояла в дверях, наблюдая за Дэнни.

— Джо уже большой мальчик. Неужели он не понял, покусал его опоссум или нет? — удивилась она.

— Он просто оцепенел от испуга и потому ничего не мог сказать, — ответил Дэнни.

Юн смотрела на спящего ребенка, как на неизвестное, диковинное животное. Дэнни не впервые замечал этот удивленный взгляд. Неужели корейские дети так отличаются от американских? Писатель чувствовал: дело не в этом. Когда И Ин возилась с Джо, чувствовалось: эта женщина — мать, скучающая по своей дочке и пока отдающая все тепло души чужому ребенку. Юн взирала на Джо с каким-то недоумением, будто ей вообще не приходилось общаться с детьми любого возраста.

И здесь тоже не было ясности. Если верить ее истории (или сюжету ее романа), успех в получении развода от мужа (причем его еще нужно было заставить начать эту якобы усложненную и запутанную процедуру) зависел от ее неспособности забеременеть и родить ребенка. Вокруг этого вращался весь душераздирающий сюжет ее романа. Муж считал, что она старается забеременеть, тогда как она принимала противозачаточные таблетки и вставила маточный колпачок. Словом, делала все, чтобы не беременеть и не рожать.

Роман Юн писала на прекрасном английском языке. Дэнни нравилось, как она строит фразы и диалоги, однако все, что относилось к корейской действительности, было загадочным и непонятным. (Например, что из себя представляло корейское бракоразводное законодательство? И почему женщина обязательно должна изображать эти старания забеременеть? Сама Юн утверждала, что ненавидит противозачаточные таблетки.)

Муж (Дэнни мысленно называл его бывшим мужем) в романе Юн занимался криминальным бизнесом. Возможно, он был высокооплачиваемым наемным убийцей либо нанимал для своих грязных дел других, классом пониже. Юн и здесь напускала тумана. Ясно было только одно: реальный или литературный, этот человек был опасен. О сексуальных подробностях оставалось только догадываться. Тем не менее вопреки стараниям Юн измазать мужа черной краской что-то в нем вызывало сочувствие. Он искренне считал: это по его вине жена-обманщица не могла забеременеть.

Ночью, в постели, Юн рассказала Дэнни самые скверные подробности ее ужасного брака, в числе которых была и неуемная потребность мужа в сексе. («Но ведь он честно старался, чтобы ты забеременела», — хотел возразить ей писатель, однако промолчал. Возможно, Юн и ее несчастный муж считали секс какой-то обязанностью. Все, о чем она говорила Дэнни в темноте, как и детали сюжета, было размытым. Или взаимозаменяемым?)