Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Касслер Клайв

Марк жалел, что не может разыскать ту добрую самаритянку и сказать ей, что он не стоил ее беспокойства: на корабле не нашлось бы менее достойного человека. Лучше бы она приберегла добрый поступок для старика Стеда или кого-нибудь, кто сделал в своей жизни хоть каплю хорошего. А она потратила его впустую на Марка. Стало еще хуже, когда он узнал, что выжил, а его жена и ребенок – нет.

Он был благодарен за одно: дневник Лиллиан уцелел. Ладонь потянулась к нагрудному карману, где Марк всегда его хранил. Дневник чудом пережил часы, проведенные в воде после крушения «Титаника», как будто так и должно быть. Как будто память о Лиллиан должна сохраниться еще долго после того, как все остальное исчезнет. Высохшие странички тихо шуршали под пальцами.

Марк долгое время не мог смириться с новостями, особенно касательно Ундины. Ему хотелось верить, что она еще жива, что ее спасли, но власти, не имея ни малейшего представления о ее личности, передали ее в сиротский приют. И она до сих пор где-то в каком-нибудь унылом заведении, воспитанная без любви, как ребенок из печальных романов мистера Диккенса. Или ее удочерили и она выросла, веря, что она другой человек, потому что приемные родители ничего не рассказывали ей о «Титанике» – ждут, пока она подрастет и будет готова справиться с ужасной правдой. Будь она жива, ей бы исполнилось четыре. Через некоторое время Марк начал понимать, что, представляя дочь живой, он видел ее похожей на Лиллиан: изумительным ребенком, сияющим, как солнце, но с темными, спутанными, непослушными волосами.

Он стал самозванцем в собственной жизни, в собственной шкуре. Его прежнее «я» умерло давным-давно – наверное, даже до того, как он ступил на корабль. Он не знал, кем стал. Может, призраком – а все остальное лишь его чистилище.

Он не потрудился сообщить семье Кэролайн об их браке. Какой в этом был бы смысл? Когда изучили судовой журнал – в конце концов, они с Кэролайн значились там как муж и жена – он поклялся скорбящему отцу Кэролайн, что это лишь канцелярская ошибка, что он даже не был знаком с его дочерью. Марк не хотел унаследовать состояние Кэролайн и не собирался разрушать воспоминания отца о любимой погибшей дочери. Она принадлежала отцу; оглядываясь назад, Марк не был уверен, что вообще когда-либо знал ее по-настоящему.

В итоге Марк перенес путешествие через океан, чтобы вернуться домой, в Лондон, и прятался там в своей маленькой темной квартирке, пока не разразилась война. Как ни странно, для него это стало своего рода облегчением – сама мысль о том, что мир разрывает сам себя на части, словно все сошли с ума. Так он ощущал себя менее одиноким. Может, мир всегда был жестоким, беспощадным местом, и теперь, по крайней мере, вскрылась правда. Это ведь уже не его личное несчастье, не темный секрет, пожирающий изнутри.

Кроме того, ему нравилась идея отправиться на фронт: лучше умереть на поле боя, чем медленно сходить с ума от горечи и одиночества. Вдруг в грязи балканских полей или на холмах Галлиполи он сумеет возродить свою честь?

За четыре года, минувшие после крушения «Титаника», Марку удалось свести жизнь почти к нулю: двухкомнатная квартирка, дни, которые он проводил за работой клерка в бухгалтерии, ночи, когда он мерил пол шагами или гулял, пока не выбьется из сил и не сможет заснуть. Воскресенье стало днем его покаяния: он ходил по разным кладбищам и сидел перед могилами, заменявшими ему пучину, упокоившую Лиллиан, Кэролайн и Ундину.

Как он дошел до такой жизни – почти отшельник, несчастный и одинокий? Он вспоминает самые счастливые времена: несколько месяцев после рождения Ундины, когда они с Лиллиан жили у Кэролайн. Такая жизнь была, конечно, необычной и неловкой: тогда Марк не мог никому рассказать об этом. Но он отдал бы что угодно, лишь бы снова вернуть те дни.

Он пробирается по кораблю, направляясь обратно к своей жесткой узкой койке. Из-за трости получается медленно, особенно на крутых лестницах. Звук шагов и стук трости кажутся слишком громкими в ночной тиши, и Марк чувствует себя чудовищем из кошмарного сна, преследующим испуганного ребенка. Он заглядывает в палату, ожидая увидеть Энни. Ее нигде нет, и эта мысль до боли знакома. Однажды Марк уже был в точно таком же положении.

Он ее оттолкнул. Увидел в ее глазах замешательство и боль. Он знал, сам не понимая откуда, насколько острым был нож предательства. Как она словно вся сжалась от этого, от его настойчивого требования держаться порознь.

Что ты наделала, Энни?

Могла ли она броситься за борт?

Возьми себя в руки, парень.

Разве она не знает, что он проклят, что любить его – это проклятие? На нем лежит груз ответственности за смерть двух женщин. Удивительно умных и ярких женщин, которых он не заслуживал. Они умерли не после того, как влюбились в него, нет – они умерли после того, как он их сломил, заставил их сердца кровоточить от боли.

Он не возьмет на себя еще один такой груз.

Сна сегодня не будет, это ясно – по крайней мере, без выпивки. Вернувшись к койке, Марк открывает крошечный шкафчик в ногах и достает фляжку. Встряхивает: плещется примерно на четверть. Дежурной сестре, застань она его пьющим, увиденное не понравится, хотя многие мужчины так делают.

Марк делает глоток за глотком, не утруждая себя паузами, чтобы прочувствовать вкус. Он просто хочет вырубиться. Но в такое отчаяние его приводит не беспокойство за Энни. А то, что он не может ни забыть, ни простить себе – то, как он поступил с Лиллиан. И то, что сделал потом, спустя несколько дней, как ее тело выловили из Темзы. Воспоминание прокручивается в голове снова и снова, пока он погружается в глубокий сон.

Как он опустился на одно колено и сделал Кэролайн предложение.

Глава тридцать четвертая

– Тебе не нужно ничего говорить, – шепчет Энни.

Марк вздрагивает, просыпаясь.

От него пахнет виски.

Он ее боится – его глаза полны ненависти. Но на этот раз Энни готова. Пока он спал, она осторожно привязала его руки к кровати, чтобы он не смог возразить или оттолкнуть ее.

– Тш-ш, – спокойно продолжает Энни. – Я понимаю, Марк. Правда. Я понимаю, ты не хочешь заново переживать прошлое, и пусть это причиняет мне боль, я тебя прощаю. Но… дай мне сказать. Я пришла сюда по другой причине: я хотела бы помочь тебе вернуть жизнь. Потому что ты сказал, что ты один в этом мире… но это не так, Марк. Ундина все еще жива. Она пережила крушение. Разве тебе не говорили?

Как будто щелкнул выключатель – и омертвевший, смирившийся мужчина перед ней вдруг оживает.

– О чем ты?

Энни рада, что именно она говорит ему об этом, что это она вернет в его жизнь радость. Ясно, как он страдал с самого крушения. Теперь все наладится, и за это он будет благодарен ей.

– Я была рядом, когда Кэролайн… утонула. Я нырнула в воду следом. Помогла спасти ребенка. Но получила травму и потеряла сознание. Не знаю, что случилось с ней потом, но знаю, что Ундина жива, Марк.

Он смотрит на нее пристально, с недоверием.

– Почему ты говоришь мне это сейчас? Почему не попыталась связаться со мной после случившегося?

Энни кажется, будто он на нее набросился.

– Я же не знала, что ты выжил той ночью. Я же сказала: я получила травму. Я была больна и только недавно поправилась.

Она не хочет вдаваться в подробности про Морнингейт, потерянные годы, голоса, неуверенность. Прошлое есть прошлое. Она решила оставить все это позади, будто ничего и не было.

Энни пытается взять его за руку, но та все еще привязана.

– Я могу помочь тебе найти ее, Марк. Во-первых, мы должны добраться до Нью-Йорка. Там хранят записи о выживших. Там смогут сказать, что случилось с твоей дочерью, куда ее отправили. Я поеду с тобой. Тебе не придется искать ее в одиночку.

Но Марка будто не успокаивает все это. Он все еще сердится на нее.

Обеспокоенная, Энни начинает еще раз:

– Ты должен мне поверить, Марк: я желаю Ундине только добра. Вот и все, чего я всегда хотела. Мне ужасно жаль, что приходится тебе это говорить, но такова правда: есть еще кое-что, о чем ты не знал.