Лексикон света и тьмы - Странгер Симон

Никаких молоденьких красавиц, Гершон на работе, работает. Эллен резко тормозит, норовит сбежать, пока её не заметили, но поздно – Гершон уже увидел её. И удивился, однако и обрадовался тоже, и даже поднял руку, чтобы помахать ей, но так и замер. Заметил, какое у неё перекошенное недовольное лицо, как-то сжался и с вымученной улыбкой отвернулся к даме и её шляпке.

Эллен застыла на месте. Сперва она думает перейти дорогу и зайти в магазин, поговорить с ним, но что ему сказать? Зачем она пришла? Соскучилась? Повидаться? Тогда она не стала бы подкрадываться из засады, думает Эллен и ругает себя: какая же я дура. Поворачивается и уныло бредёт прочь.

Дома она пробует навести красоту и уют. Хочет поговорить с девочками, но им недосуг, да и странно: с чего вдруг она решила включиться в их жизнь? И зачем лезет обниматься? Они уворачиваются и спешат вернуться к своим делам.

Наступает вечер. Гершон возвращается поздно, он навеселе, но отказывается отвечать, где был. Идёт в туалет, а потом прямиком в кровать, хотя Эллен дожидалась его, сидя на диване, и с улыбкой встала навстречу, едва он появился в дверях. Но он избегает её, и в его глазах погас свет, с которым он всегда смотрел на неё.

Они ложатся в постель. Она протягивает руку и в темноте кладёт её ему на плечо, но он бормочет, что устал, хочет спать, и поворачивается к ней спиной.

Эллен закрывает глаза. Слушает его ровное и спокойное дыхание. Чувствует расстояние между ними и чувствует, как всё превращается в труху.

Спустя несколько дней Гершон приходит домой рано и, пока дети гуляют, коротко уведомляет её, что ему предложили работу в Осло. Что он не видит продолжения их совместной жизни. Что он готов снимать квартиру для неё и детей, но хочет развестись.

Т как Телефонный разговор с Риккой о прощении. Она позвонила, когда я ехал через Трёнделаг, и сказала, что есть и другая причина, почему в семье замалчивали всё связанное с войной и той историей. Они не уклонялись от неприятных разбирательств, считает она, наоборот. Ими двигало желание простить и идти дальше. Поэтому они так и говорили: что было, то было, этого уже не исправить. Не в смысле подрихтовать прошлое, вытеснить или забыть. А потому, что единственное, что мы исправить можем, – это дорога вперёд. Наверно, та же идея была главной в миссии выжившего в Освенциме Юлиуса Палтиэля. Не осуждать, преследовать и обвинять, а прощать и смотреть вперёд.

«Мы живём в эпоху словесных баталий. Пусть лучше этот роман станет призывом смотреть вперёд. Пусть он лучше станет возможностью для примирения и прощения», – написала она вдогонку в эсэмэске.

Мне кажется, что в последние годы эта же позиция смутно обозначилась и в наших разговорах с Гретой о её матери. Постепенное смещение фокуса бесед в сторону от обвинений Эллен в том, что она чего-то не сделала, не смогла. И появление на этом месте нового: медленно вызревающего примирения, понимания, что мать была сломлена войной, что та искорёжила и её саму, и всё её будущее, каким оно могло бы для неё стать. Разговоры, крупицы воспоминаний, переживаний – они постепенно привели к примирению. Война перечеркнула будущее многих юных мечтателей, не дала им реализовать себя. И тем не менее именно из этого перечёркнутого и нереализованного произросла моя семья. Время и прощение. Прощение. Прощение.

T как Телефон, который звонит на письменном столе Риннана в ночь на 7 мая 1945 года. В последнее время Германия проигрывает на всех фронтах, и надежда на контрнаступление, которое развернёт ход войны, становится всё призрачнее. Теперь сотрудник «Миссионерского отеля» говорит в трубке, что всё – Германия капитулировала. Война кончена.

Господи.

Всё кончено.

– Что такое? – спрашивает Карл. По Риннану он видит: что-то случилось. Но Риннан не в силах отвечать. Всё тело онемело, прямо как при параличе. Может, надо покончить с собой? Пойти в подвал и застрелиться? Нет, решает он, додумав мысль, ему рано сдаваться. Пока ещё их не поймали. Возможно, ему удастся сбежать, скрыться, думает он и кладёт трубку. Поднимает глаза на Карла.

– Разбуди всех. Германия капитулировала, придурки!

Карл пялится на него. Подруженция Карла, Ингеборг, смотрит мрачно.

– Давайте! Быстрее! Надо собрать и сжечь все документы. А потом убираться отсюда. Живо! – кричит Риннан и хлопает ладонью по стене.

Достаёт ликёр, наливает стакан и принимается составлять список того, что надо уничтожить в самую первую очередь, пока остальные насельники Обители ходят как сомнамбулы из комнаты в комнату, хватают какие-то предметы, потом кладут их обратно. Стучат в дверь, будят кого-то. Он наливает ещё стакан, выпивает и идёт в архив. Достаёт папки с секретными документами и вытаскивает из них планы, списки агентов, негативных контактов и тех, кого он запытал и убил. Потом закидывает всю пачку в камин. Некоторые листы разлетаются по сторонам, но тяжёлая стопка всё-таки плюхается в камин, вздымая огромное облако пепла и золы, оно заволакивает комнату, Риннан отворачивается, не дыша, потом оглядывается в поисках спичек. Нет, там слишком много чего жечь, параллельно думает он и велит Карлу принести канистру керосина, а сам тем временем подбирает с пола разлетевшиеся бумаги. Ингеборг помогает ему. Потом он поливает керосином стопку бумаг, по комнате растекается резкий запах, и Риннан поджигает бумаги. Раздаётся хлопок, когда вспыхивают горючие пары, звук на удивление громкий, и Риннан начинает смеяться. Но думает он уже о том, какие вещи взять с собой. Еда. Питьё. Сигареты. Им надо только добраться до гор в Вердале, а оттуда они уже сумеют перейти через границу в Швецию. И растворятся там, скроются, исчезнут.

Такой план может выгореть. Он годами отслеживал и наносил на карты маршруты эвакуаторов. Знает местность наизусть. Им нужно просто поторопиться. Он подсчитывает, сколько у них машин. Потому что дополнительных сейчас не добыть.

– Внимание всем! Берите оружие, еду и воду. Мы уезжаем в Швецию. Отправление через пять минут. Всё ясно?

– Да, – отвечает Карл. Ингеборг тоже кивает. Котёнок, бедная, стоит у стены в полной растерянности, видимо, в шоке, что неудивительно, думает Риннан и идёт к ней, но она отворачивается и говорит, что ей надо упаковать вещи. Ишь ты, неужто кинуть решила? А он-то уж думал, что они будут вместе. Ну и пошла она куда подальше, шлюха моржовая. Так, ладно, надо собираться. Он находит вещмешок и набивает его сигаретами, пулями и деньгами. Берёт автомат. Проходит по коридору не оглядываясь. И в последний раз покидает Бандову обитель, в темноте, в ночи, накрывшей город.

У

У как Узник.

У как Убийство.

У как Y, рисунок женских гениталий в их самой простой и мультяшной форме, который кто-то вырезал на двери туалета в Фалстаде, потому что в природе не бывает пауз. Беременная женщина рожает, даже если с неба дождём сыплются бомбы. Тот, кому приспичило в сортир, бежит туда, даже когда в стены летят пули. Дыхание, пищеварение, голод и вожделение. Всё не так, как раньше, но ничто не выключается полностью, пока в жилах течёт кровь и несёт с собой всё то, что поддерживает в тебе жизнь.

У как Урвать минутку сна, иногда тебе удаётся.

У как Уши солдат, когда они торчат из-под каски, то больше всего похожи на моллюсков, или на нерождённых детей, на муляжи эмбриона, скрючившегося внутри пузыря.

Ф

Ф как Фалстад.

Ф как Флеш.

Ф как Фанатизм.

Ф как Фашизм, растущий в культуре по-прежнему, как опухоль, как прошлое, которое тоже тут.

Х

Х как Хирш Комиссар.

Х как Холод зимой, когда смерзается чёрная земля и белые хлопья ложатся на поля, крыши, даже цепляются за колючки проволоки, превращая их в мягкие комочки, похожие на зайчиков или плюшевых зверюшек, так что у неё даже вид становится более дружелюбный.