Иржи Кратохвил - Бессмертная история, или Жизнь Сони Троцкой-Заммлер

— И вот мой погибший Бруно все возвращается и возвращается ко мне, но всякий раз только в звериных обличьях.

— Правильно ли я вас поняла, госпожа Соня? Значит, вы занимаетесь сексом с животными?

— Надеюсь, я не шокировала вас, мой ангел? Ведь Овидий Назон написал не только «Науку любви», но и «Метаморфозы», которые, можно сказать, как раз об этом. Но на самом деле мы с Бруно всегда понимаем, что все эти животные просто надеты на него, как перчатка на руку.

Инженер Слезина, который в отличие от инженера Морица понимает каждое слово в этом дамском щебете, смотрит на них, вытаращив глаза, но тут Ангелика переводит ему изумленный вопрос инженера Морица:

— У вас что, и впрямь всего три зала ускоренного откорма? Но нам только для начала понадобится не меньше тридцати!

— К сожалению, фабрике некуда больше расширяться, тут же рядом дома.

— Вам не хватает размаха. Людей можно переселить. У нас тут цехам конца-края не будет!

— Да нет же, госпожа Соня, я вовсе не шокирована, наоборот, я вам завидую! Как это прекрасно: пасть жертвой страсти какого-нибудь хищника!

— Учтите только, что чаще всего это были совсем не хищники. Например, однажды Бруно родился шимпанзе.

— Настоящим шимпанзе? — с замиранием в голосе спрашивает Ангелика.

Но тут они заходят в предбанник первого зала ускоренного откорма. Их встречает пищанье такой густоты и вонь такой громкости, что Соня покачивается, как морской бакен. Но Ангелика и Мориц идут вперед твердым шагом, поскольку для Морица вонь и шум, издаваемые бойлерами, являются составными частями профессии, а для жены швейцарского птичьего фабриканта эти вонь и шум — нечто вроде «фамильного столового серебра».

— И когда же, когда закончится это путешествие Бруно из одной звериной шкуры в другую, скажите мне, госпожа Соня? Когда же вы обниметесь по-человечески?

— Если бы только я могла это знать, золотко мое! Да не смотрите вы на меня так, Ангелика, я действительно этого не знаю! Проклятье, как же орут эти куры! — И Соня набирает в грудь побольше воздуха, чтобы их перекричать: — Единственное, что я точно знаю (и она опять набирает в грудь воздуха)… точно знаю, что меня эта цепь Бруновых реинкарнаций… этот его путь… приведет в следующее тысячелетие! Ведь я еще обязана передать… послание самых умных людей девятнадцатого века!

— Какое послание?! — кричит Ангелика.

— В том-то и закавыка!!! — вопит Соня. — Послание я получила на палубе дирижабля! Когда мне было пять лет! А что в нем… что оно в себе заключает… я узнаю, только когда буду передавать его в 2005 году! Какому-то пятилетнему молокососу! А до тех пор послание скрыто во мне… под пятью замками!!!

— Дамы, дамы, проходим, проходим!!! — кричит инженер Мориц, а инженер Слезина тем временем придерживает двери, отделяющие их от самого цеха. Все еще раз оглядывают мешки с гранулированным кормом, сделанным из какой-то рыбьей муки и громоздящимся до самого потолка, и толстую птичницу, чей вид свидетельствует о том, что она привыкла есть с бройлерами из одной миски, что пока она сидит там, вся из себя жирная, ее рука то и дело ныряет в один из мешков, а потом полная горсть корма отправляется в рот. Когда рядом оказывается инженер Слезина, он всегда дает ей по лапам, но порок укоренился настолько глубоко, что помочь может разве что циркулярная пила.

Едва наша компания заходит в цех ускоренного откорма, как дает себя знать эффект Лейбница-Митчела: крик и вонь здесь, в самом их эпицентре, удивительным образом уменьшаются. На полу стоят длинные металлические кормушки, в которые все добавляют и добавляют гранулы и по которым непрерывно течет вода, а с потолка день и ночь светят лампы. Кормят цыплят круглые сутки, бройлеры от природы наделены жуткой прожорливостью.

— Пока, милая Ангелика, я не знаю, что содержится в послании наимудрейших, но могу строить по этому поводу разные предположения. Возможно, там идет речь об очередной людоедской утопии. А возможно, я их недооцениваю. Вдруг там звучит истинный и чистый язык человечности, язык, не освоенный пока никем из людей?..

По залу они идут, ступая по специальным бетонным дорожкам, с обеих сторон огороженным прочной металлической сеткой. За нею бешено суетятся бройлерные цыплята, они толкаются, топчут друг друга, падают в кормушки и все время клюют, клюют, клюют, и то и дело кто-нибудь из них валится замертво, поперхнувшись гранулами.

— За каждым залом есть грузовая платформа, — объясняет Слезина Морицу, и Ангелика переводит, а потом Слезина открывает задние ворота, и все выходят на платформу, к которой, когда надо увозить бройлеров, подъезжает специальный грузовик, и его набивают длинными клетками с цыплятами.

— Вот еще, — кривит губу Мориц, — нет, так не пойдет! Никуда бройлеров отвозить не надо, мы станем обрабатывать их прямо здесь.

И инженер Мориц решительными движениями рисует в воздухе цеха по разделке цыплят.

После осмотра птицефабрики Слезина приглашает всех к себе, мол, его жена приготовила небольшое угощение. Они рассаживаются в комнате, стены которой оклеены фотообоями, изображающими файф-о-клок где-то на крыше мира: со стен на гостей смотрят вершины Гималайских великанов, Эверест, Канченджанга, Макалу, Аннапурна, Дхаулагири, Нангапарбат, и Соня чувствует легкое головокружение от этих морозных высот, на которых они все с удобством расположились. Подают моравский яблочный струдель, инженерша скачет вокруг стола, а оба инженера заводят разговор на излюбленную тему всех птицеводов — на японскую. Ангелика и Соня снова переводят и одновременно продолжают свою более чем интересную беседу.

— Можно я вас кое о чем попрошу, госпожа Соня? Вы не могли бы стать гувернанткой моей дочери? Гувернанткой и домашней учительницей?

— Разве у вас есть дочь? — удивляется Соня — ведь до сих пор и речи не было ни о какой дочери.

— Да нет, дочери у меня нет, — улыбается Ангелика, — но чего пока нет, то может появиться. Мы в Швейцарии научились такие вещи очень точно рассчитывать по времени. Мальчик или девочка — нет ничего проще, день и час, шесть, пять, четыре, три, два, один, старт!

— В прошлом году я был в Токио, купил путевку в турфирме ВМК, или «Весь мир в кармане», и там не удержался и зашел на гигантскую японскую птицефабрику, так что я собственными глазами видел, как эти потрясающие японцы сидят у конвейера, — рассказывает инженер Слезина, — и мгновенно определяют, кто вырастет из свежевылупившихся цыплят — петушки или курочки. Будущих курочек они посылают дальше по конвейеру, а будущим петушкам сворачивают шеи, словно нажимают на желтую кнопку, и бросают их на бегущую ленту с отходами.

И тогда Ангелика объясняет Соне, что бройлерами могут стать только курочки. Петушки тут не годятся, поэтому главное — с самого начала отличить курочек от петушков, чтобы сэкономить корм. А различать их, когда они только вылупились, умеют лишь японцы. Таков особый дар, особый талант этих замечательных людей из страны восходящего солнца.

— Мы в Цюрихе, — говорит инженер Мориц, — специально держим целую стайку таких вот ловких японцев, и они для нас просто благословение Божие. Со временем мы и сюда нескольких выпишем.

— А знаете, госпожа Соня, почему я вам все это говорю? — спрашивает Ангелика. И тут же сама отвечает: — Мое предложение нацелено и дальше, и выше. А теперь, пожалуйста, послушайте меня хорошенько. Сейчас я уже могу гарантировать с высокой степенью точности и надежности следующее: у меня родится дочь, ее будут звать Альжбетка, и на свет она появится в ночь с 31 декабря 1999 года на 1 января 2000 года. Вы меня понимаете? Вы же в качестве гувернантки Альжбетки станете воспитывать ее до 2005 года, когда она уже будет в состоянии принять от вас бессмертное послание мудрейших из людей.

— Речь, разумеется, о японцах! — с воодушевлением восклицает инженер Слезина, но Ангелика, окинув его холодным взглядом, продолжает беседовать с Соней, и в ее голосе звучит такая убежденность, словно не зачатая еще Альжбетка должна стать праздничным ароматным тортом на торжествах по случаю встречи третьего тысячелетия, тортом, который Ангелика вот-вот испечет внизу, в этой своей портативной печи.

— Но, дорогая Соня, вы должны приехать как можно скорее, чтобы успеть обосноваться в Швейцарии до того, как у меня родится Альжбетка! Дорогая Соня, поторопитесь, вот именно, поторопитесь!

После чего наше уже хорошо сыгранное трио, инженер Петер Мориц, Соня Троцкая-Заммлер и Ангелика Гоффманн, вновь возвращается в Брно. Они решили все вопросы, которые намеревались (правда, каждый на свой лад, например, Мориц Слезине покамест ничего не обещал — какое там… и мы еще посмотрим, пообещает ли он ему что-нибудь вообще), и вот теперь мчатся по шоссе, причем от них слегка пованивает рыбьей мукой, гранулированным бройлерным кормом. Летний день потихоньку угасает и остывает, и по лобовому стеклу автомобиля уже стекает холодная солнечная слюна, но в сердцах Ангелики и Сони никогда больше не погаснет пламя, которое они обе зажгли в этот день.