Обед, согревающий душу - Юн Ким Чжи

— Я знаю, и вовсе необязательно так грубо отчитывать. Внутри этой бабули по-прежнему живет восемнадцатилетняя девушка. Понимаете, учитель? Вы доживите до моего возраста, и посмотрим на вас. Хотя, быть может, через тридцать лет появятся новые технологии и выпустят какое-нибудь лекарство, избавляющее от морщин?

— Ага, «учитель». Ты даже не сделала задание, которое я тебе дала. И как собираешься проходить иммиграционный контроль? Там же так дотошно расспрашивают. Ты же знаешь: сама намучилась в прошлый раз.

— Знаю, тичер[30]. Оцените, как я теперь стараюсь. На этот раз я справлюсь с интервью сама. И даже в «Старбакс» пойду, сама закажу себе американо. В прошлый-то раз везде таскалась с тобой, как кенгуренок в сумке. И только ты пропадала из виду — сердце уходило в пятки. Все боялась: вдруг со мной кто-нибудь заговорит. Так что теперь надо все выучить, и буду смело болтать без чьей-либо помощи.

— Ха-ха, что ж, тогда давайте постараемся, моя ученица. В этот раз нам еще статую Свободы из твоего списка желаний нужно увидеть.

— Конечно! Нельзя умирать, не взглянув на статую Свободы!

— Надо было еще два года назад, до переезда в Нью-Йорк, когда ты прилетала к нам в Лос-Анджелес, отправить тебя туда. Извини, что не вышло.

— Да за что ты извиняешься? И так пришлось аж на полмесяца закрывать магазин, и все посетители остались без обедов.

— Мама, люди спокойно покупают еду в других местах. Или думаешь: у тебя единственной магазин-кафе?

Кымнам кивнула:

— Это, конечно, так. Но, когда я закрыла мой магазин, на душе было как-то скверно. Словно детей своих оставила голодными. Ты же знаешь, что закусочные, где продают ланч-боксы или ттокпокки[31], называют «домом ттокпокки», «домом ланчей» и так далее? Мне кажется, это потому, что двери таких заведений, как двери дома, должны быть всегда открыты.

— И все же в этот раз приезжай на месяц. Спокойно побываешь везде, где хотела.

— Месяц? Это же так долго… Мои друзья-пенсионеры совсем соскучатся без меня.

— Все равно давай на месяц! Проведешь побольше времени со мной.

Кымнам рассмеялась и ответила:

— Ладно, уговорила! Месяц так месяц. Поживу немного как жительница Нью-Йорка. Прогуляюсь до дома, где жила Кэрри из «Секса в большом городе», да погляжу на школу, где учились герои «Сплетницы». Ух, жди меня, Нью-Йорк! Кымнам едет к тебе!

— Мам, ты что, и «Сплетницу» посмотрела? Когда успела? Ты же еще на прошлой неделе говорила, что смотришь сериал «Побег»?

— Ночами, конечно. Потом ходила, зевала — чуть не померла. Но как тут остановиться, если уже включила? Ладно, дочурка, целую-обнимаю.

Так закончился разговор Мунчжон, что проживала в доме с мягкими кистями да холстами, и Кымнам, живущей в изысканной трехкомнатной квартире. Кымнам приоткрыла дверь комнаты, где лежала малышка. Спала она без задних ног, словно пыталась восполнить накопившийся недосып.

«Где же она жила все это время? Судя по тому, что посторонние звуки ее не будят, наверное, в каком-то шумном месте. Ох беда».

С жалостью поглядев на ребенка, Кымнам закрыла дверь.

«Мама придет. Немного подождем, и она обязательно вернется. Все-таки мне кажется, она тебя не бросила, а лишь доверила мне на время».

На рассвете Кымнам отправилась в свой магазин, чтобы к утру успеть приготовить ланчи на продажу. Сегодня она не надела маленькие жемчужные сережки. Они были ее визитной карточкой: подражая любимым Одри Хепберн и Скарлетт О’Харе[32], она не выходила из дома без этого украшения. Но сегодня она оставила сережки на туалетном столике, беспокоясь, как бы случайно не поцарапать ими лицо малышки.

Слинг, который оставили вместе с ребенком, оказался довольно удобным. В нем малышка, как кенгуренок, висела спереди, и можно было обнимать ее, глядя ей в лицо.

Держа в одной руке продуктовую сумку, Кымнам прошла мимо кирпичной стены, протянувшейся вдоль больницы Сеульского университета.

— Эй, миссис Тток! — помахала она рукой пожилой женщине, что готовилась к продаже ттока, выставляя стул перед мангалом.

— О, Кымнам! Идешь открывать магазин? А что за ребятенок с тобой? У Мунчжон же бесплодие. Неужели она родила?

— Не бесплодна она, у них с мужем просто пока не получается! Сколько можно объяснять?!

— Дак это почти одно и то же.

Женщина положила колбаску ттока на огонь.

— Что значит — одно и то же? Это совершенно разные вещи! Просто не складывается пока что-то… Врачи уверяют: со здоровьем у Мунчжон все в порядке и у ее мужа тоже. Ну да ладно. Давай-ка по одной!

Кымнам вынула из сумки две бутылочки с питьевым йогуртом, проткнула крышку желтой трубочкой и протянула знакомой.

— Держи. Девять-девять, восемь-восемь, один-два-три-четыре! Чокнемся! — звонко выпалила Кымнам, и малышка в слинге рассмеялась во весь голос.

— Да, девять-девять, восемь-восемь, один-два-три-четыре! — повторила за Кымнам продавщица ттока, и они чокнулись баночками йогурта.

Это была особая кричалка-тост, популярная среди пожилых людей, в которой зашифровали следующее послание: «Желаю жить нам до девяноста девяти лет, оставаясь бодрыми и энергичными, болеть всего один-два дня и умереть на третий!»[33]

— Что ж, хэв э найс дэй тебе.

Что бы Кымнам ни говорила, ребенок на все отзывался громким смехом.

«И как можно было бросить такую улыбчивую кроху? Ну твоя мама дает. Что же за беда с ней приключилась?..»

Чони зашла в детское отделение больницы Сеульского университета. Многие дети плакали, но встречались и те, кто, казалось бы, смирился со своей участью: малыши с длинными носовыми катетерами и ребятишки в инвалидных колясках.

Утешая хнычущую малышку, Чони огляделась в поисках свободного места. Наконец в конце коридора, рядом с туалетом, она заметила столик с микроволновкой и кулером.

Водрузив чемодан на сиденье перед столом, она выдохнула:

— Потерпим здесь недельку.

Но все пошло не по плану. Уже на второй день уборщица заподозрила неладное. Ей показалось странным, что девушка никуда не уходит со своего места, и она пожаловалась медсестрам на стойке регистрации.

Одетая в розовую униформу медсестра с волосами, собранными в аккуратный пучок, подошла к Чони. На свисающем с шеи бейджике значилось: «Чон Хэён, педиатрическое отделение».

В отличие от уборщицы, которая глядела на Чони и малыша с недоверием, медсестра дружелюбно обратилась к ним:

— Добрый вечер. Подскажите, пожалуйста, вы ожидаете госпитализацию?

— М-м.

— Говорила же, странная она! Давно здесь сидит. Уже несколько дней. Мне вызвать полицию? — наседала на Хэён уборщица.

— А! Вы опекун Санни? Я должна была раньше провести вас в палату. Извините, пожалуйста. Госпожа, пройдемте со мной.

Хэён тихонько подмигнула Чони, чтобы уборщица не заметила, и, уведя девушку, завела ее на пожарную лестницу. На самом деле медсестра уже давно наблюдала за Чони и в общих чертах догадалась, в чем дело. Обычно мамы или опекуны неустанно бдят за своими детьми, не обращая внимания ни на что другое. А Чони, наоборот, постоянно наблюдала за окружающей обстановкой. Это было странно, и Хэён то и дело поглядывала на необычную девушку, в конце концов догадавшись, что той просто некуда идти.

Стоя перед Хэён, Чони рассеянно глядела на зеленый огонек надписи над дверью запасного выхода.

— Чем я могу вам помочь? Может, что-то принести?..

— Нет, не нужно. Спасибо за доброту.

— Подождите. — Хэён остановила Чони, которая уже собиралась уходить. — Буквально одну минуту подождите здесь.

Медсестра куда-то убежала, а вскоре вернулась с зеленым кардиганом в руках. Под ним что-то лежало.