Обед, согревающий душу - Юн Ким Чжи

— Уа-а-а-а! — заплакал ребенок еще громче, словно отвечая на эту угрозу.

Холодный пот побежал по телу. Чони продолжала успокаивать девочку мягкими похлопываниями: «Все будет хорошо. Все наладится. Черт. Да что наладится?»

Дверь резко распахнулась, и хозяйка ворвалась в комнату. Рядом с ней стоял мужчина крепкого телосложения. Видимо, это был ее сын.

Под гневным взглядом женщины, которая придирчиво осмотрела помещение, Чони склонила голову и произнесла:

— Извините. Я выселюсь. Но только завтра утром…

— Завтра утром?! — Женщина пнула детский мобиль с подвешенными к нему черными и белыми зайчиками.

— Не трогайте детские вещи.

— Вы поглядите-ка, какая забота о ребенке. Вообще-то, ты мне должна еще сто девяносто тысяч вон. Но буду считать это милостыней и прощу тебе их. Так что выметайся прямо сейчас. Ох, ну что ты здесь устроила… Не надо было мне заселять беременную. Придется завтра вызывать службу дезинфекции и все тут отмывать. Фу!

— Я не могу уйти. Я непременно заплачу вам. Только дайте мне немного времени. Куда я прямо сейчас пойду?

— Да не нужны мне твои деньги! Просто убирайся отсюда! — Хозяйка еще раз пнула упавший черно-белый мобиль и, видимо, случайно нажала на нем какую-то кнопку, отчего из конструкции вдруг заиграла детская песенка. — Больше повторять не буду. Проваливай по-хорошему, пока я не подала заявление в полицию!

Услышав про полицию, Чони потеряла последние силы сопротивляться: «Точно, я же в розыске…» Она безропотно собрала вещи, хотя с собой у нее был лишь небольшой, едва заполненный чемодан, и больше ничего. На детском мобиле с зайчиками от крепкого пинка хозяйки образовалась вмятина, поэтому Чони оставила его, захватив с собой лишь несколько детских книжек-картинок и памперсы. Под пристальным взглядом хозяйки заведения, которая, скрестив руки, наблюдала за ней, Чони спустилась по лестнице. Проходя мимо стойки регистрации, она хотела было швырнуть деньги в прозрачное окошко-полумесяц, но, увы, бросаться было нечем. Похоже, теперь она и правда превратилась в нищенку, потерявшую остатки самоуважения.

Все это время Чони старалась не попадаться хозяйке на глаза, поэтому сидела взаперти. И вот впервые за несколько дней глотнула свежего воздуха. Ветер показался прохладным, и она, стянув с себя джинсовую рубашку, укрыла ею малышку.

— В больнице нас не примут, болеть нельзя, понимаешь? Только вот куда же теперь идти?..

— Уа-а! Уа-а!

Малышка, не в силах более терпеть голод, снова заплакала. По ночам, пока все спали, Чони очищала от жира железные листы в гриль-баре. Каждый раз, когда она оттирала металлической мочалкой подгоревший до черноты мясной соус, намертво прилипший к листу для жарки, ее желудок сжимался от голодных спазмов, вызванных запахом еды. Бывало, глядя на остатки мяса, она ощущала, как во рту скапливается слюна. И если бы за ее спиной не было ребенка, возможно, она бы сразу оторвала и съела эти соблазнительные кусочки. Но она просто не могла это сделать. Казалось, съешь она хоть кусок — и ее дочь, выпив грудного молока, тоже станет побирушкой, набивающей живот подгоревшими объедками с чужого стола.

В такие моменты, словно прочитав ее мысли, малышка у нее за спиной начинала ерзать. Тогда Чони погружала железный лист глубоко под воду, на самое дно таза, и вверх с характерным бульканьем поднималась пенная волна. Эти звуки быстро успокаивали девочку.

Здесь Чони разрешили работать, не разлучаясь с ребенком, и это было ее единственным заработком. Но то ли из-за вечно включенного газа, на котором по сорок восемь часов варили комтхан[21], то ли из-за пыли на кухне, вскоре малышка начала кашлять. Чони испугалась, и пришлось ей отказаться от этой работы.

Оставалось не так много мест, куда она могла напроситься вместе с ребенком. Какое-то время Чони поработала специалистом колл-центра в службе круглосуточной доставки, но клиенты начали жаловаться на детский плач, доносящийся из трубки, и вскоре ей пришлось отказаться от этой затеи. Доверить ребенка ей было некому, а значит, и найти другую работу не удавалось. Гриль-бар оставался единственным местом, где, несмотря на возникшую от постоянного контакта с бытовой химией экзему, Чони еще могла хоть как-то работать. Но рисковать здоровьем дочери не смела.

Обойдя несколько круглосуточных магазинов, Чони наконец купила треугольный кимпаб[22] с тунцом, отдав за него тысячу шестьсот вон. На сухую смесь и бутылочку денег не хватало, поэтому приходилось заботиться о том, чтобы не пропали остатки молока. Она старалась найти что-то не слишком острое и не слишком соленое. Чони побрела вдоль красной кирпичной стены, что протянулась от станции «Хэхва» до больницы Сеульского университета. Сквозь листву платанов алел закат. А под деревьями примостилась бабушка. Она продавала тток[23], поджаривая длинные рисовые колбаски на мангале. От запаха жареного ттока у Чони потекли слюнки. Даже жуя свой скудный ужин, она продолжала ощущать голод. Проглотив слюну, Чони снова откусила кусочек подсохшего кимпаба и побрела вперед. Одной рукой она ела, а другой тащила чемодан, ребенок же висел у нее на груди в слинге. Малышка умаялась от голода и заснула под стук маминого сердца. Всухомятку дожевывая рис, Чони чуть не подавилась, но не стала стучать по грудной клетке, чтобы не разбудить дочку.

Кымнам в обнимку с младенцем и сумкой с памперсами подошла к дому. Пик-пик-пик-пик. Она набрала простой код 1004[24], и дверь открылась. Кымнам как чувствовала, что вечером к ней пожалует маленький гость, еще с утра запустила стиральную машину. Она достала чистое, хорошо просушенное машинкой одеяло, расстелила его на кровати и уложила ребенка. Легкий аромат кондиционера для белья смешался с запахом кожи девочки. Та чуть шевельнула головкой и тут же крепко заснула.

— Уже спит! В каких же условиях ты все это время засыпала, бедняжка? У меня просто… Ох. Видела бы сейчас мама твое блаженное личико. И все-таки, кто же в наше время вот так оставляет ребенка? Есть же специальные беби-боксы[25], в конце концов!

Она не знала, как ей быть. Правильно ли будет передать незарегистрированного ребенка полиции или же следует дождаться возвращения матери. Это было странно, но Кымнам казалось, что мать непременно вернется. Возможно, ей это подсказывала интуиция. За свои семьдесят лет Кымнам чего только не пережила: и войну, и восстание, и другие потрясения. Прожитые годы развили тонкое чутье, и теперь Кымнам, сама не ведая почему, верила маме этого дитяти. Одна только фраза «Си ю эгейн» — и Кымнам решила не обращаться в полицию. Ей хотелось положиться на порядочность девушки. Вернее будет сказать, она твердо решила поверить ей.

Кымнам глянула на часы. Сколько сейчас в Нью-Йорке?.. Как раз время позвонить Мунчжон.

Она пошла на кухню, поставила планшет на покрытый клетчатой скатертью стол и открыла приложение фейстайм[26]. Крупный шрифт позволял отчетливо видеть каждую букву. На экране планшета появилось лицо Кымнам.

— Ой-ей, сколько морщин! И новые появились!

Она подвинула лицо совсем близко к камере и медленно осмотрела складки у носа и возле глаз.

— Может, пора поправить ботоксом?

— Мама? — позвала Мунчжон, удивившись картинке на экране.

— О! Моя дотер[27]. Ты тут. Уже сделала гет ап[28]?

— Будет правильнее сказать не гет ап, а вейк ап[29]. Не по собственной воле я сегодня встала. И, мам, ты опять разглядывала свое лицо? Подсчитывала морщинки? Тебе же уже за семьдесят, морщины в твоем возрасте — это нормально!