Владимир Белобров - Арап Петра Великого-2

— Про любовные страдания.

— Ну?! Энто я предпочитаю. Мне немец завсегда перед сном про такие предметы читает. — Меншиков наугад открыл книгу и прочитал по складам, — "… е—му по го—ло—ве и об—нял Кла… Кла… ри—су, Кларису, короче, обнял, дву—мя ру—ка—ми… Хе—хе…О—на за—пе—ча—т… запечатлела на ла—ни—тах не—вин… невинный поца—луй…" Ух ты! Зело забористо написано. Сразу антиресно знать — чем у них закончится… А у нас, Елизавета Федоровна, чем закончится наше позднее рандеву?

— Где же депеша?

— Елизавета Федоровна, будто не понимаете… Какие, к свиньям, ночью депеши?! Давайте лучше про любовь с вами побеседуем. Я — князь, вы — княжна, чаво ж тут непонятно? — Меншиков подошёл к Белецкой и присел перед нею на одно колено.

— Не подходите, окаянный! Я кричать буду!

— Погодите кричать-то… Я ж к вам по-хорошему, — он опустился на второе колено, подполз к стулу и схватил княжну за руку. — Полюбил я вас, Елизавета Федоровна, — зашептал Светлейший. — Сразу как увидел — полюбил. Никакой мочи нету терпеть боле! Уступите, Елизавета Федоровна! Не пожалеете! Я — второй человек опосля царя. — Меншиков принялся осыпать девичью руку поцелуями. — Полюбил я вас, нешто сей аглицкий сэр Снучардсон! Уступите! Лучше меня — нету кавалера!

— Ах, уйдите, уйдите! — Елизавета Федоровна вскочила со стула.

Меншиков обхватил её за ноги и прижался щекой к платью.

— Судьба это наша, Елизавета Федоровна! Уступите, Христом Богом прошу!..

В дверь постучали. Меншиков отпрянул от княжны и замер.

— Кто там?! — дрожащим голосом спросила Белецкая.

— Царь! Кто же ещё!

Меншиков побледнел и заметался по комнате.

— Чаво ж делать?! — бормотал он. — Убьёт же мин херц!.. Спрячь меня куды-нибудь, век не забуду!

— Куды ж я вас спрячу? Говорила я вам — уйдите!

— Да чего теперь про энто… Спрячь, душенька! Всю жизнь за тебя Бога молить стану!

— Лезьте под кровать.

Меншиков спрятался.

В дверь снова постучали.

— Чай откроешь мне али нет?!

— Иду-иду, государь! Не одетая я была, — Белецкая открыла дверь.

На пороге стоял Ганнибал с корзиной цветов.

— Бон жур, мадам! — он улыбнулся. — Это я так просто царём назвался. Опасался, что не впустите. Дай, думаю, царём назовусь — царю, думаю, не откажуть. А енто вам! — Он протянул остолбеневшей княжне корзину.

Белецкая машинально взяла, а Ганнибал тем временем прошёл в комнату.

— Мило у вас… Голландцы на стенах. Я, правду сказать, боле французские картины предпочитаю. Про любовь. Чтобы спереди пастух с пастушкой миловались, а сзади них — вулкан огнедышащий дым из макушки струил. Подходящая для влюблённых аллегория. А у энтих голландцев один провиянт на уме. Кубки да фрухты с гусем. Тоже, конечно, натура, но против любви — чепуха. Без любви в жизни — капут.

— Вы по что пришли-то? — Княжна поставила корзинку на пол и прикрыла дверь.

— Как по что? Вы же мне в записке намёки делали. — Ганнибал вытащил из кармана записку и прочёл, — «… вы гишпанский Дон Кишот, который достоин носить на груди ключи от моей фортификации.» Вот видите? Это же вы мне писали. Кажному енто недвусмысленно ясно. И про пэра в Лондоне жаловались. Эх, попадись мне в Париже этот пэр! Я б его на дуели шпагою заколол!

— Уходите, я вас прошу. Мы с вами завтра об ентом поговорим.

— Ну уж нет! Я так просто от вас не уйду…

— Уходите, уходите! — Белецкая стала подталкивать Ганнибала к двери.

— Нет уж! Я до завтрева не доживу! У меня к завтрему сердце разорвётся, ежли вы меня сегодня выставите!

— Уходите, несносный вы человек! Нас же застать могут!

— Это ж кто же?! Ждёте кого?.. Уж не гундосого ли этого? Меншикова?

Княжна вздрогнула и покраснела.

— А… Угадал, значит! То-то я смотрю — вы с ним в анфиладах шушукаетесь! С ним, значит, можно, а со мною нельзя! И как вам не противно с ентим гундосым?!

— Как вы такое подумать могли?!

— Дык, что тут думать-то?! Всё ясно! А только, если вы меня сей же момент не выслушаете, то я на ваших глазах зарежусь вот ентим вострым кинжалом, как обещал, — Ганнибал вытащил кинжал и приставил его к груди. — Вот мой кинжал и грудь моя!

У княжны Белецкой подкосились ноги, она упала без чувств. Ганнибал отбросил кинжал и, подхватив на руки девицу, перенёс её на кровать.

Меншиков под кроватью скрипнул зубами: «И тут подкузьмил, ефиопская морда! — зло подумал он. — Ну, ладныть, мне бы токмо отседа выбраться — я тебе тогда устрою гримасу феатральную!»

Ганнибал схватил подушку и стал обмахивать ею княжну. Белецкая открыла глаза.

— Где я? — сказала она слабым голосом.

— Не волнуйтесь, Елизавета Федоровна, вы у себя в спальне. Вы маленько чувств лишились, так я вас на кровать и затащил.

— А—ах! — выдохнула княжна и снова лишилась чувств.

— Еттить твою! — Ганнибал ещё быстрее замахал подушкой. — Очнитесь же, очнитесь, Елизавета Федоровна! Нельзя же так!

Белецкая открыла глаза.

— Где я?

— Только не волуйтесь, — Ганнибал медленно отложил подушку. — Вы у себя в спальне. На кроватке. Не извольте беспокоиться. Я вас на енту кроватку затащил.

— А—ах! — Княжна потеряла сознание.

— Вот ведь! — Ганнибал чертыхнулся. — Вот ведь припадочная! Эдак чего же она — целую ночь в обморок ударяться будет?! — Он схватил подушку и замахал.

В дверь постучали.

Ганнибал замер и на цыпочках подкрался к двери. Стук повторился.

— Лиза, Лизонька! — послышалось из коридора. — Открой мне, душенька. Это я — твой государь. Открой, мой аглицкий цветочек.

Ганнибал узнал по голосу царя Петра.

«Надо тикать! С царём шутки плохи!» — Он подбежал к окошку, рывком открыл раму. Горшки с цветами попадали с подоконника на пол. Ганнибал выглянул на улицу. «Второй этаж… Эх—ма!» — Арап сиганул вниз и, удачно приземлившись, рванул через пустынную площадь.

Белецкая очнулась от оглушительного стука. Дверь ходила ходуном. Княжна слезла с кровати и, пошатываясь, пересекла комнату.

— Кто там? — спросила она слабым голосом.

— Открывай, Лизка, тебе говорят! Царь это! Пётр Алексеевич!

— Много вас тут царей шастает! Оставьте меня, бесстыдники!

— Каких-таких много?! Аз есмь царь! Открывай! А то дверь разнесу!

Белецкая присела и заглянула в замочную скважину. Она увидела царские кожаные штаны на ремне с золотой пряжкой.

«Господи! И вправду царь!» — Девушка всплеснула руками.

— Сейчас, сейчас… Ваше Величество, спала я!.. — Она открыла дверь.

Царь ворвался в комнату и налетел на корзину с цветами. Корзина отскочила под кровать.

— Доннер-веттер! — выругался он. — Ты, почто не открывала?!

— Дак спала я, государь, — Белецкая сделала книксен.

— Ну ты и спишь! Я весь кулак об дверь отбил! Слона разбудить можно было! — Царь огляделся вокруг. — А это чего у тебя за руины египетские? — он указал на открытое окно и на валявшиеся под ним черепки.

— Это… — Белецкая смешалась. — Это… Это у меня под окном вторую ночь один мужлан марширует в сапогах с подковами, и прикладом по мостовой молотит. Спать не даёт, окаянный! Мне ваш любимый ефиоп Занзибал присоветовал в него горшком цветошным бросить. Вот я и бросила. Слышите, вроде притих теперь. — Белецкая сделала книксен.

— Понятно. А чего у тебя горшки на полу валяются?

— Енти не докинула, — нашлась княжна. — Тяжёлые весьма для девицы.

— Так-так… — Пётр заложил руки за спину и прошёлся по комнате. — Неплохо ты тут устроилась. Уютное гнёздышко. Художниками увлекаешься? — Царь остановился перед голландской картиной. — Недурно селёдка нарисована. И гусь вот этот хорошо вышел. Я гуся с кашей обожаю… Так вот… Удивляешься наверно — почему я к тебе так поздно визит сделал? Не догадываешься, зачем я к тебе заявился? А?

— Всегда рада вас видеть, государь, — княжна сделала книксен.

— Это хорошо… — царь покрутил ус. — Ну ты мне енто по этикету… говоришь… А ты по сердцу мне ответь — рада меня видеть али как?

Белецкая потупилась.

— Ну так что скажешь?

— Знамо, государь, вам любая девушка рада.

— Ты за других молчи! Ты за себя ответствуй… Правду сказать, как объявилась ты во дворце — места себе не нахожу. Люба ты мне, Лиза!..

Белецкая вздрогнула, уронила на пол платочек. Пётр нагнулся за платком и тут увидел на полу кинжал.

— Ого! Откудова это у тебя кинжал Ганнибалов?! — Царь поискав глазами, заметил торчавший из-под кровати сапог со шпорой. — Ага! Вот он где, змеёныш! А ну вылазь! — Он дёрнул за сапог и выволок Меншикова.

На ухе у Меншикова висел цветок.

— Вот те на! — Опешил Пётр. — Полез за одним, а вытащил другого! Ты чего здесь делаешь, Алексашка?!

— Так что, мин херц, — невозмутимо отряхивая штаны, начал Меншиков. — И я тут по тому же, что и вы вопросу. — Царь вскинул брови. — Ганнибала, то есть, здесь подкарауливаю. Упреждал я вас, мин херц, что арапы ваши недоброе задумали. А вы меня тогда в шею изволили палкой… А меня хучь бы и палкой! Всё одно, я тебе, мин херц, преданный как собака! Прослышал я, что Ганнибал супротив Елизаветы Федоровны дурное замыслил, вот я к ней заранее под кровать и влез, чтобы злодея, в случае надобности, упредить. Только он изготовился над княжною надругаться, как полез я с-под кровати. А тут вы, мин херц, в дверь долбите. Тоже, видать, беду почуяли. Ентот ваш ефиоп с перепугу в окошко-то и сиганул.