Дмитрий Липскеров - Осени не будет никогда

— Что шинель?! — заголосила от ужаса Ева Мирославовна.

— Чистить! — криком приказывал генерал. — Чистить ночью!.. Воняет!.. Воняет!!!

Рахмиля пожала полными плечами и поплыла в гардеробную.

Наконец, силы как духовные, так и физические, оставили полководца, он опрокинулся на подушки и заснул убитым.

А с Душко случилось следующее. На смотре, перед самым дембелем, где должны были присутствовать целых пять генералов, из них один по фамилии Грозный, старший сержант Душко вдруг отказался исполнять свой фирменный номер.

— Плохо себя чувствуешь? — поинтересовался майор.

— Да нет…

— Тогда что же?

— Не хочу, — попросту объяснил Душко.

Слово за слово: «Я тебе приказываю», «Я не исполню», «Сгниешь на губе», «Плевать!»…

Так старший сержант Душко был разжалован в рядовые, отпахал на нарядах лишних два месяца, а затем, демобилизовавшись, приехал в Москву к своему товарищу Хренину, который уже записался в милицию со званием, которое носил в армии: младший сержант. Душко тоже произвели в менты, в звании рядового постовой службы, таким образом, получилось, что товарищ, всю жизнь подчинявшийся Душко, теперь главенствовал над ним, хоть и одной шпалой.

Уже значительно позже, расчищая бомжатники, по-маленькому рэкетируя бабулек, торгующих у метро всякой зеленью и овощами, снимая сливки с кавказцев без регистрации, Душко вдруг вспоминал армию и все в толк не мог взять — чего он тогда на плацу заартачился. Был бы сейчас старшим сержантом, и в зарплате бы выиграл, и самолюбие бы не ущемлялось приказаниями Хренина… Сколько ни думал мент, а ответа все не находил…

4

Сейчас, в милицейской форме, находясь в центре Москвы, слегка переругиваясь с Хрениным и оглядывая подозрительную личность с окровавленной башкой, Душко уже наперед знал, что будет дальше. А оттого на сердце становилось тоскливее.

— Кровищи-то сколько! — смаковал Хренин. — В голову, что ли, выстрелили?

— Ага, — ухмыльнулся Душко. — Из гаубицы.

— Я все-таки рапорт на тебя напишу, — пригрозил младший сержант. — Несмотря на то, что земляк ты мой.

— Пиши-пиши…

— И напишу!

— Пошел ты! Давай лучше поглядим, что с мужиком.

Они неторопливо, слегка вразвалочку, направились к бульварной скамейке, на которой истекал кровью лысый. Он уже не пищал на луну, а просто, сжав бесцветные губы, вперял свои глаза в никуда, в какое-то одному ему ведомое пространство.

Постовые подошли ближе, и Хренин с восторгом проговорил:

— Так у него уха нет!

— Нет, — согласился Душко.

— Я думал, ему в башку выстрелили, сейчас завалится… А гражданину просто ухо оттяпали! Первый раз безухого вижу!

Менты подошли к скамье сзади и уставились на затылок лысого — мощный, с толстыми складками кожи на шее.

— Может он, как этот, Гоген? — предположил Хренин, взял мужика за плечо и спросил: — Живой, мужик?

— Ван Гог, — уточнил Душко, сам удивляясь, откуда у него это знание.

Хренин не расслышал товарища, ощутив, как плечо лысого дрогнуло под его пальцами. Младшему сержанту вдруг стало не по себе: он почувствовал, что у безухого плечо словно из камня вытесано.

— Безухов, — отдернул руку Хренин.

— Чего? — не понял Душко.

— Пьер Безухов, — уточнил младший сержант. — В школе проходили.

Душко засмеялся. Засмеялся от того, что они, два товарища с детства, два тупоголовых мента, сейчас произнесли три имени, принадлежащих высокому искусству, и слышало бы этот диалог начальство ихнее, оно бы вряд ли поддержало сие веселье, обматерило бы начальство постовых за то, что умных из себя строят. А они на самом деле только эти три имени на двоих и знают.

— Что случилось, мужик? — отсмеялся Душко.

Лысый даже не шелохнулся в ответ.

— Оглох? — продолжил рядовой и вдруг отчего-то насторожился.

— Во-во, — подтвердил ощущение товарища Хренин. — У него мышцы, как из бетона.

— А у меня автомат, — противопоставил Душко. — Мужик! — прикрикнул он.

Но лысый продолжал сидеть, как вкопанный.

— Да, он, действительно, оглох! — уверенно произнес Хренин, удивляясь, чего это он струхнул маленько. — Мы «скорую» должны вызвать!

Младший сержант поднес ко рту рацию и принялся вызывать «восьмого», сообщая, что на бульвар необходима «скорая», пострадавшему отрезали ухо, сильное кровотечение.

— Какой бульвар? — проскрипела рация.

Хренин огляделся, кивнул вопросительно Душко, тот пожал плечами.

— За «Пушкинским» кинотеатром, — нашелся мент.

— Страстной, лимита! — сообщила рация. — Пол?

— Чей?

— Пострадавшего, — со вздохом уточнил «восьмой». — Твой я знаю, или поменял? Ха-ха!..

— Мужской, — с обидой почмокал по рации Хренин.

— Лет сколько?

Старший сержант быстро обошел лавку и поглядел на пострадавшего.

— На вид тридцать пять — сорок.

— Ждите, — приказала рация. — И протокол не забудьте правильно составить! Чтобы доктора расписались!

— Есть, — вяло отозвался Хренин и отключился от общения.

Он походил взад-вперед, казалось, забыв про лысого, а потом произнес сакраментальное:

— Москвичи поганые!

Душко с удовольствием подлил масла в огонь:

— Лимита, она и есть лимита! Правильно тебе сказали!

— А ты-то кто?! — вытаращил глаза Хренин. — Самая последняя лимита! Я-то хоть предпоследняя, а ты рядовой привокзальный ментяра! И всю жизнь тебе рядовым быть!

— Чего это?

— А того, что я на тебя рапорт напишу!

— У меня автомат, — опять предупредил Душко.

Он не заметил, как побледнел Хренин, как глаза его налились кровью, как заколотило мелким ознобом тело младшего сержанта. Душко в этот момент отвлекся на девушку, выбегающую из бутика. Она показалась ему прекрасной и свежей, как ананасовый сок за девять долларов в отеле «Мэриот», куда он зашел как-то в штатском и попробовал из высокого стакана при нем выдавленный нектар.

— Вам в хайболе? — высокомерно поинтересовался бармен. — Или в обычном?

— В обычном, — нахмурился Душко. В армии таких наглых в натуре матрасами ночью обкладывали и били нещадно.

Он до этого ананас видел только по телевизору, а тут свежий сок из него.

Махнул стакан одним глотком, как водку, и от зажима даже не почувствовал вкуса.

— Еще, что-нибудь? — предложил бармен.

— Хватит.

— Тогда девять долларов.

У Душко аж желудок свело. В кармане брюк располагались смятыми две десятирублевки. Он вытащил из пиджака удостоверение МВД и показал его, не раскрывая.

— На работе я. Начальство заплатит.

Бармен отлично знал эту породу нищих ментяр, прекрасно видел, что деревенская дешевка врет, но предпочел не поднимать скандала, а отпустить убогого с миром. За смену он не дольет пару литров сока, унесет с собой семь килограммов ананасов, а наутро жена сдаст их в ближнюю палатку, хоть и за рубли.

Разглядывая удаляющуюся девушку, Душко думал, что предложи ему, то он и ее как следует не распробует, уверенный, что второй раз ему от такой не обломится… Он хмыкнул над собой, дважды уверенный, что и первого раза не будет, и тут услышал выстрел…

«Кто стрелял?» — подумал и обернулся на Хренина. Тот стоял бледный, а в трясущейся руке у него болтался «Макаров». И здесь пришла боль. Пуля попала Душко в бедро, и на форменных брюках быстро расплывалось красное пятно.

— За что? — удивленно проговорил рядовой, падая на бок.

Здесь Хренин разом пришел в себя и понял, что натворил.

Он бросился на колени и заговорил быстро-быстро:

— Прости, прости, прости!!! Душко! Друг мой детский! Прости! Нашло что-то! — тараторил. — Сам не знаю… С самого детства меня доводишь! Издеваешься… Прости… Этот лысый посмотрел на меня такими глазами!.. Рука сама… Пистолет… А я тоже человек, меня нельзя все время лажать… И в армии ты подтягивался… Я только считал… Прости ты меня…

Хренин почти рыдал, из носа его текло, а рот спекся, будто клеем покрылись губы.

— Что делать-то? — прошипел сквозь скрежещущие от боли зубы Душко.

— Возьми на себя, дружок! — нашелся Хренин.

— Как это?

— Ведь меня в тюрьму-у! — скулил младший сержант. — А на моем месте столько другой бы не выдержал… Пятнадцать лет!

— Чего хочешь? — заорал Душко.

Хренин наклонился к самому уху раненого и, чуть ли не залезая внутрь языком, зашептал:

— На себя возьми, ты же друг мне! Скажи, что пистолет посмотреть попросил, а он стрельнул.

Хренин вложил ствол в дружескую руку.

— Держи пистолетик! А я тебе все деньги скопленные отдам… У меня есть!..

— Да пошел ты! — мучился от боли Душко, зажимая рану свободной рукой.

— Не выдашь? Друг!..

— Отвали!

Он лежал на асфальте в утепленных штанах и отчетливо сознавал, что не выдаст этого гада Хренина. Его же из ментов попрут, и придется ему возвращаться в свой поселок Рыбное…

— Вот спасибо тебе, друг! Друг ты мой!!!

Завыла, приближаясь «скорая». Пока она искала въезд на бульвар, Хренин связался с «восьмым» и сообщил, что Душко по неопытности произвел выстрел из пистолета и самого себя ранил.