Джон Фаулз - Дэниел Мартин

Ознакомительный фрагмент

Итак, она вскоре стала леди Рэндалл. С тех пор мы с ней встречались раза три-четыре, не больше, и ненадолго. И всегда, кроме одного раза, в присутствии Каро; и всегда мы вели себя самым лучшим образом. А в тот, другой раз, сравнительно недавно, с нами был Эндрю, поскольку следовало обсудить будущее Каро: она заканчивала школу. Встреча получилась довольно комичной: после первоначальной неловкой скованности (ведь двое мужчин не виделись со студенческих времён) мы с Эндрю обнаружили, что, если не говорить о разделявшей нас существенной разнице в образе жизни и политических убеждениях, мы оба интересны друг другу и нам вовсе не скучно вместе. Я вырос в деревне, и мне понравился умный и ухватистый сквайр, которого я распознал в бывшем повесе; он же, сохранив вкус к эпатажу, с удовольствием слушал байки о мире шоу-бизнеса, которыми я потчевал его со своей стороны. Поговорили мы и о студенческих днях в Оксфорде. Нэлл становилась всё молчаливее и молчаливее. А мы радостно пьянели. Я чувствовал — ему было бы приятно пригласить меня в Комптон, но отважиться на такую святость он не мог. Нэлл заявила бы: «Только через мой труп!» Я был страшно рад, что она теперь его жена, а не моя, когда мы вышли от Уиллера и распрощались.

Всё это прошло и быльём поросло; и теперь, сидя в своей квартире с очередной порцией виски, я вернулся мыслями к Дженни. Мне хотелось услышать её голос: голос — как напоминание о более простом, не обременённом никакими приговорами настоящем. Возможно, Нэлл была права: эту квартиру действительно обволакивала аура отчаяния, преходящести, ложного выбора. Я не сводил глаз с телефона, уже готовый сдаться. И тут вдруг реальное настоящее опять возникло передо мной: Каро, в длинном, до пят, халате, стояла в дверях. Я сразу понял — что-то случилось. Она должна была лечь уже минут двадцать назад и вот стоит в дверях с видом непослушного и обиженного ребёнка.

— Не могу заснуть.

— Тогда выпей со мной.

Она отрицательно покачала головой, но в комнату всё-таки вошла. Направилась к окну — шторы не были задёрнуты — и уставилась в ночь.

Я произнёс:

— Каро?

Несколько секунд она молчала.

— У меня роман с Бернардом, пап. — Она не сводила глаз с улицы за окном. — Прости, пожалуйста. Не знала, как тебе сказать об этом пораньше.

Её слова меня потрясли, но недоверия не вызвали, скорее недоумение, мог ведь и сам, дурак, догадаться. Они, разумеется, старались отвести мне глаза, но улик было предостаточно.

Она прошептала:

— Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь.

— Да как это произошло, Господи ты Боже мой?

Она пожала плечами, по-прежнему глядя в окно: как такое вообще происходит? А мне хотелось спросить, что же она в нём нашла. Он выглядел ничуть не моложе своих лет — во всяком случае, так мне показалось, я даже поздравил себя с тем, что у меня нет ни таких мешков под глазами, ни животика, что я не так изношен физически, не так обрюзг…

— Я не знала, что вы вместе летите. В последнем разговоре он сказал — пробудет ещё дня два. Я, когда его… жену увидела, чуть не убежала. Но она заметила меня раньше.

— Она знает?

Каро покачала головой:

— Думаю, подозревает. Но их брак уже много лет просто пустая скорлупа.

— Ты его любишь?

— Мне его жалко. Не знаю.

— Ты поэтому не писала?

Она кивнула, и на миг мне показалось, что она вот-вот расплачется. Я встал, принёс ещё бокал, плеснул туда немного виски и подошёл к ней.

— Пойдём посидим.

Она послушно пошла со мной к кушетке, примостилась у меня под боком.

— А мама твоя знает об этом?

— Нет, я не хотела бы… Не говори ей, ладно? Пока.

Мы не смотрели друг на друга, разглядывали каждый свой бокал.

— А почему ты решила мне сказать?

— Потому что почти всю жизнь не могла говорить тебе правду. Потому что… — Она снова пожала плечами.

— Ты, кажется, чувствуешь себя несчастной из-за всего этого.

— Только потому, что приходится на тебя всё это выплёскивать.

— Только-то?

— Ещё и с женой его вдруг встретилась. — И добавила, совсем тихо: — И прилетел, не предупредив.

— Ты что же, думаешь, он до тебя жене не изменял?

— Я не настолько наивна.

— Тогда ты представляешь себе перспективу. Маргарет… Он её не бросит. — Я помолчал. — Бог знает почему. — Каро не ответила. — Ты из-за него рассталась с Ричардом?

Она покачала головой:

— Да нет. Это назревало давным-давно.

— Но секретарём у него ты поэтому стала?

— Между прочим, работник я хороший. Хоть это и может показаться невероятным. — Она бросила на меня быстрый взгляд: — Что тут смешного?

— Твоя матушка как-то швырнула в меня точно такую же незаслуженно саркастическую фразу. Правда, в ином контексте.

— Извини.

— Моя дорогая, меня волнуют вовсе не твои успехи в стенографии.

— А то, что я связана с кем-то, кого ты презираешь?

Она пристально рассматривала ковёр. Я сказал — очень ровным тоном:

— Я не презираю его лично, Каро. Во всяком случае, не больше, чем любого другого в газетном мире.

— В мире, куда я попала по твоему совету.

— Вину признаю. Но я надеялся, ты оценишь этот мир по достоинству.

— Как оценивает его Бернард. И гораздо точнее, чем тебе представляется.

— И продолжает в этом мире существовать?

— Ему не так повезло, как некоторым другим. Помимо всего прочего, на его попечении жена и трое детей.

— Ну ладно. Ты права. — Каро упрямо рассматривала ковёр: она снова брала препятствия, только на этот раз похоже было, что наездник забыл, какое именно препятствие нужно брать следующим. — Скажи мне, что тебе в нём нравится?

— Он печальный. И добрый. Сам по себе. И такой благодарный.

— Ещё бы.

Она помолчала.

— А ещё — с ним можно поговорить.

— Это упрёк? — Она потрясла головой, но не очень убедительно. — Давай выкладывай начистоту.

— Серьёзно поговорить.

— О чём?

— О чём угодно. О том, о чём с тобой я говорить не могу. И с мамой тоже.

— Например?

— Ты, кажется, никак не можешь понять, что можно любить вас обоих. При всех ваших недостатках и ошибках. — Прежде чем я успел рот раскрыть, она продолжала: — Я прекрасно знаю, какой она может быть стервой. Но знаю и то, что у неё есть основания — пусть и вполовину не такие значительные, как она сама полагает, — считать тебя самовлюблённым эгоистом. Дело не только в вас двоих. Это всей семьи касается. Мы, кажется, столько всего предали анафеме, столько всего похоронили…

— Ты же знаешь, что произошло.

— Да я же не о прошлом. О том, что я чувствую по отношению к вам обоим. Сейчас.

— А он — слушает? — Она кивнула. — И у него это серьёзно? — Она ничего не ответила, и мне пришлось подыграть ей: — Если это не слишком старомодно звучит.

— Он чувствует себя виноватым… Перед женой.

Я не очень-то поверил в это, поскольку подозреваю, что чувство вины, как и порядочность, — слишком привлекательный и удобный предлог, чтобы не воспользоваться им к своей выгоде.

— А если в один прекрасный день он решит, что ни в чём перед ней не виноват?

— Ну, голову я пока не потеряла. Об этом речи нет.

Мы долго молчали. Я допил оставшееся в моём бокале виски; Каро так и не притронулась к своему.

— Он об этом должен был мне позвонить?

— Мы с ним обсуждали такую возможность. Он прекрасно понимает, что́ ты должен чувствовать.

— А ты?

— Сначала — нет, не понимала.

— Ты считаешь, у меня самого рыльце в пуху, не правда ли?

— При чём тут это? Никто об этом и не думает.

— В самом деле?

— Папочка, я вовсе не страдаю из-за того, что ты по-прежнему привлекателен как мужчина. Я понимаю, ты никак не можешь быть Эндрю.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я знаю, ты с презрением относишься к миру, в котором он живёт. Но как отец он гораздо лучше тебя. — Она помолчала. — Может, просто потому, что он всегда рядом. И умеет ладить с мамой.

После довольно долгой паузы я сказал:

— Ты, кажется, полагаешь, что я презираю всё и вся, Каро.

— Ты надеешься, что каждый станет думать и чувствовать так же, как ты. — Она опять помолчала, потом добавила: — Да я ни в чём тебя не виню; ты скорее всего прав насчёт Флит-стрит, но… — Она снова покачала головой.

Я не понял, винит она мою работу или мой характер; упрёк был вовсе не нов, хотя никогда раньше стрела не падала так близко к цели. Единственное утешение, что за всем этим Каро, должно быть, скрывала какие-то собственные сомнения.

— Обещай мне по крайней мере, что ты, когда выйдешь замуж, заведёшь себе не одного ребёнка.

Она испытующе заглянула мне в глаза:

— Почему ты это сказал?

— Потому что единственные дети всегда прежде всего поглощены собой. Но вдобавок им трудно себе представить, что кто-то другой может реально в них нуждаться. И дело не просто в том, что для этих других у них времени не хватает.

— Я имела в виду только твою работу. — Она грустно улыбнулась. — Во всяком случае, уже поздно менять тебя на кого-то другого. — Она протянула мне свой бокал: — Не хочу.