Грэм Джойс - Реквием

— Ты просто шербет.

— Не трогай меня. Он орех или луковица?

В их психотерапевтическом жаргоне фигурировали овощи и фрукты. С некоторых пациентов защитная оболочка снималась легко, как кожура с апельсина, раскрывая вязкое и рыхлое содержимое. Другие требовали значительных усилий, их приходилось раскалывать, как орех. Луковицы были очень непросты, и когда удавалось освободить их от внешнего слоя шелухи, под ним оказывался еще один слой. Порой работа над такой луковицей доводила терапевта до слез.

— Луковица, — ответила Шерон.

После того как она уговорила Тоби поработать над луковицей-Томом, надо было уговорить и луковицу лечь под терапевтический нож.

— Ни за что, — сказал Том.

Но Шерон не собиралась отступать. Она напомнила ему, в каком состоянии он вернулся из Гефсиманского сада этой ночью.

После грубых, оскорбительных приставаний Тома она вылетела из сада и направилась к машине с твердым намерением уехать, оставив его. Но к тому времени, когда она добралась до автомобиля, гнев ее поостыл. Она решила подождать Тома и, сидя в машине, размышляла над случившимся и придумывала, что скажет Тому по этому поводу, когда он появится. Спустя какое-то время она начала беспокоиться. А потом она услышала его вой.

Когда она добежала до места, маленький монах пытался помочь голому и облепленному пылью Тому подняться на ноги. Том плача повторял имя Кейти.

— Спасибо вам, — сказала Шерон монаху. — Я увезу его.

— Он в большом расстройстве, — сказал монах, подняв свои огромные невидящие белые глаза к небу и словно отыскивая там Шерон.

— Да, это уж точно.

Ей удалось уговорить Тома одеться, и монах отпер им ворота.

— Что ты помнишь из событий этой ночи, Том?

Оказалось, он помнит все.

— Согласись, с тобой что-то неладно, — сказала Шерон. — Если не хочешь говорить со мной, поговори с Тоби.

Шерон вцепилась в него мертвой хваткой и не отпускала до тех пор, пока он не согласился пойти с ней на предварительную консультацию. Когда Тоби назвала его «дорогушей» в третий раз, у Тома выработалось стойкое отвращение к этой женщине. Затем она заявила, что сможет поговорить с ним только после того, как у Шерон закончится рабочий день и она уйдет домой.

— Слишком занята, дорогуша. А Шерон слишком занята, чтобы присматривать сейчас за вами.

Таким образом, его выставили за дверь и велели прийти позже. Прежде чем покинуть центр, он заглянул к Шерон на кухню, где она беседовала с какими-то женщинами. При его появлении все замолкли.

— Ну и?… — спросила Шерон.

— Не пойдет, — покачал он головой. Когда ее зрачки сузились, превратившись в две стрелы с острыми наконечниками, он сдался. — Ну хорошо, но только один раз.

Он вышел, догадываясь, что женщины на кухне допытываются у Шерон, кто он такой.

Он вернулся, как и договорились, за несколько минут до того, как Шерон собралась идти домой. Отведя Тома в сторонку, она поцеловала его и вырвала у него обещание, что он постарается честно ответить на все вопросы Тоби. Затем она отвела его в стерильно чистую комнату с отделкой панелями цвета магнолии, нейлоновым ковром и установленными в круг обтянутыми нейлоном стульями, где велела ждать Тоби.

Минут через пятнадцать Тоби сунула голову в комнату и помахала ему рукой, шевеля пальцами наподобие паука.

— Минутку, дорогуша, сейчас буду. — Она снова исчезла.

Прошло еще минут двадцать. Том стал раздраженно ерзать. Он, естественно, не догадывался, что Шерон, уходя, сказала Тоби:

— Заставь его подождать, пусть понервничает.

Наконец Тоби появилась и, сев на один из стульев, спросила:

— Хотите кофе?

— Нет, — холодно отозвался он.

— А я хочу. Очень хочу кофе.

Она опять вышла и вернулась минут через пять с подносом, на котором стояли две чашки. Она уселась, потирая руки.

— Вы здесь чувствуете себя вполне уютно? — спросила она. — Меня нервируют все эти пустые стулья. Такое ощущение, что сидишь в компании призраков.

— У меня нет такого ощущения.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Ну вот и замечательно. Давайте, прежде чем начать, выпьем кофе. Вам черный или с молоком?

Том позволил напоить себя кофе. Тоби чрезвычайно церемонно предложила ему сахар, от которого он отказался, и имбирное печенье, на которое он согласился. Наконец кофейная церемония была завершена, чашки и блюдца пристроены на соседних стульях. Тоби была готова приступить к делу.

— Ну вот, дорогуша, начнем. Так что вы хотели сказать мне?

— Прошу прощения?

— Если я правильно поняла Шерон, вы хотели рассказать мне что-то. Так что валяйте. Я вся внимание. — Она приставила ладонь к уху. — Видите, я слушаю.

— Вы смеетесь надо мной.

— Смеюсь? С какой стати я буду смеяться над вами?

— Тут какое-то недоразумение. Как я понял Шерон, это вы хотите что-то сказать мне.

— Сладкий мой, я же вижу вас впервые в жизни. Что я могу вам сказать?

Том в недоумении помотал головой. Тоби посмотрела на свои часы:

— Не хочу торопить вас, дорогуша, но не можем же мы сидеть тут весь вечер. У меня есть всего полчаса. У одной из наших дам сегодня день рождения. Надо еще многое подготовить. Торт и все такое прочее. Мы всегда готовим праздничный обед по такому случаю.

Том в недоумении смотрел на нее. Чего ради Шерон заставила его сидеть тут с этой суетливой пожилой женщиной с отливающими синевой волосами и кулинарными заботами?

— Это была идея Шерон, — сказал он. Тоби ласково улыбнулась ему, затем, заметив какое-то пятнышко на своем платье, стала усердно отчищать его. — Она решила, что я должен поговорить с вами.

— Поговорить? О чем, дорогуша?

— Ну, она полагает… она полагает, что у меня какой-то кризис.

— А почему она так думает?

— Оснований у нее достаточно. Главным образом из-за прошлой ночи. Но…

— А что случилось прошлой ночью?

Том вздохнул:

— Ну, если вкратце, то она нашла меня голым в Гефсиманском саду, и…

— Вы часто проводите там время в таком виде?

— Часто? Разумеется, нет! Я же не…

— Я просто спрашиваю. Значит, вы все-таки признаете, что это кризис?

— Не совсем кризис, скорее…

— А если не кризис, то что же? Гулять в голом виде в Гефсиманском саду…

— Послушайте, — взорвался Том, — вы просите, чтобы я рассказал вам, а стоит мне начать говорить, как вы меня перебиваете.

Тоби поерзала на стуле и поправила прическу на затылке. Затем одарила его лучезарной улыбкой:

— Прошу прощения, дорогуша.

— Ну хорошо, — произнес Том раздраженно. — Я признаю, что сегодня ночью в Гефсиманском саду на меня что-то нашло.

— Что-то нашло? Может быть, вы просто выпили слишком много пива? А что? Иногда мне тоже хочется содрать с себя одежду и выкинуть что-нибудь этакое… Что вы так смотрите на меня? Да-да, даже в моем возрасте.

— Да нет, это было не по пьянке.

— А почему же тогда?

— Не знаю. Сначала… уфф, сначала я хотел изнасиловать Шерон.

— Изнасиловать? Я думала, вы любовники. Разве вы не спите вместе?

Том как-то не привык к подобным вопросам от пожилых дам, для которых самым подходящим занятием, на его взгляд, было консервирование овощей или приготовление варенья. Тоби почувствовала это.

— А что такое? Я не могу говорить с вами, как со взрослым человеком? Давайте расставим все точки над i, дорогуша. Ваш папочка спал с вашей мамочкой, а мамочка спала с папочкой. Тем же самым занимались мои родители и все прочие. Именно таким путем все мы сюда и попали. Это первое, в чем можно быть уверенным. Второе — то, что все мы рано или поздно умрем. Все остальное непредсказуемо. А если мы с вами не можем говорить о сексе или смерти, как взрослые люди, полагая, что это запрещенные темы, то нам надо прекращать этот разговор. Тогда вам лучше обратиться к раввину или какому-нибудь вашему священнику. Понимаете меня?

Это настроило Тома на нужный ей лад.

— Ну да, мы любовники. И это не было изнасилованием в буквальном смысле слова, просто я хотел… Она отказывалась, а я не обращал на это внимания. Хочу подчеркнуть, что я никогда не поступал так раньше — ни с ней, ни с другими женщинами. Не понимаю, что на меня нашло.

— А что вы там делали?

— Где?

— В саду.

— Даже не знаю. Мне просто показалось, что было бы неплохо прогуляться там.

Том надолго замолк, и Тоби поняла, что он не собирается объяснять, что привело его ночью в Гефсиманский сад.

— Хорошо. Давайте подойдем с другой стороны. Что вы чувствовали в тот момент, когда вели себя так с Шерон?

— Что это ужасно. Просто ужасно.

— Нет. Это сейчас вы так воспринимаете все. А что вы чувствовали тогда?

Он подумал.

— Я был рассержен.

— Вы сердились на Шерон. За что вы на нее рассердились?