Беги - Давыдова Лидия Карловна

– К сожалению, я не говорю по-русски. – Он размешал сахар палочкой, облизал её и отправил в мусорную корзину. – Но зато помогаю русским женщинам, ну, русскоговорящим, скажем так. – Он улыбнулся и выпил кофе в один глоток.

Анита прокашлялась:

– Я как раз хотела спросить, сколько…

– Ты ничего мне не должна, – перебил он. – Считай, что я – Робин Гуд. – Он засмеялся. – Веду дела богатых, чтобы помогать бедным. Не то чтобы я думал, что ты мало зарабатываешь, – Дарио выставил ладони вперёд.

Он встал из-за стола и застегнул все пуговицы на пиджаке.

– В Италии есть возможность нанять бесплатного государственного адвоката, если у тебя низкий доход. Надо подать заявление, показать уровень дохода, подождать ответа. Я состою в такой гильдии. То есть адвокаты там вполне себе достойные.

Он дружески похлопал Аниту по плечу:

– Ипотеку ты платишь?

Анита кивнула.

– Вот, плюс дети на иждивении. – Он замолчал. – О тебе мне рассказала Кристина, мы с ней хорошие знакомые, поэтому эту часть, ну, заявление на бесплатного адвоката и прочее, мы пропустим. Но чтобы ты знала, Анита, – он поднял указательный палец вверх, – это право любого человека, любой женщины, попавшей в затруднительную ситуацию.

– Спасибо вам. – Анита потёрла красные, опухшие от слёз глаза.

– Ладно, давай выкладывай, что там у тебя, – нахмурился Дарио.

Анита начала рассказ, глаза её мгновенно увлажнились, и вот уже большая капля смочила документы на столе. Анита потянула носом. Дарио достал бумажную салфетку из специальной коробки. На столе стояло три таких коробки. Видимо, клиенты пользовались салфетками частенько. Анита промокнула глаза.

– У меня не было ещё ни одного случая, чтобы у матери отобрали ребёнка. В принципе, такие случаи известны, но там было просто ужасное стечение обстоятельств, судья – идиот, да, от судьи многое зависит, но родители, правда, были немного того, – он постучал себя по голове. – Но! – воскликнул он. – На любую мать или отца можно повесить ярлык «никудышный». Суд по делам несовершеннолетних, скажу я тебе, неприятная вещь, лучше его избегать. – Он брезгливо поморщился, словно открыл холодильник и обнаружил там испорченные продукты.

Анита сидела поникшая и кивала.

– Ты спросишь, как ты могла этого избежать?

Она закивала ещё сильней.

– Communicazione! – Дарио начал расхаживать по офису, размахивая кистями рук туда и обратно. – Только в диалоге со своим партнёром. Если диалога нет, то начинается вот это всё: слежки, обвинения, прочее. Но, Анита, – он произнёс её имя особенно строго, – твой муж подал заявление, не ты. Понимаешь, что это означает?

Что, что… Что она полная дура – вот что. Анита помотала головой.

– Это значит, что у него есть проблема, а у тебя её нет. У тебя всё было хорошо. Нет заявления – нет прецедента.

Анита так хотела бы взять огромный пульт и переключить канал. Нет, этот фильм ей совсем не нравится, можно она не будет его смотреть? К сожалению, пульта рядом не оказалось. В кино находилась сама Анита.

– Tutto andrà bene, – Дарио похлопал Аниту по плечу, – ну и судья, надеюсь, попадётся нормальный, но, повторяю, ты должна быть максимально спокойна. Пей травяные чаи, делай йогу, ходи к психологу, делай что хочешь, но ты должна быть дзен, Будда, сама нирвана, cazzo («блин»). Он обвиняет тебя в том, что ты агрессивна, а нам надо доказать обратное. Анита, он будет тебя провоцировать. Тебе есть куда уехать?

Анита смущённо пробормотала:

– Так, а как же это, как его abbandono del tetto congiugale, – ну, что не могу съехать, это будет расценено как побег.

Адвокат одёрнул пиджак:

– Это несколько устарело. Все понимают, что идёт расследование. Надо просто написать ему официальное письмо: мол, так и так, я временно там-то, можешь видеть своих детей, когда хочешь, до суда я здесь.

Слёзы на Анитином лице окончательно высохли.

– Но если ты в доме, то держи наготове телефон: как только он тебя провоцирует, записывай. Главное, тебе нельзя срываться. Сейчас точно нет.

Анита закивала. Тогда она сорвалась, но она докажет, что никогда пальцем не тронула своих детей, в отличие от него.

45

– Почему вы не подали на развод, если всё было так невыносимо? – спросила психолог социальных служб, которую назначили Аните.

К психологу отправили и детей. Катя рассказала, что Миша нарисовал папу с кривым ртом и сказал, что у него «всегда плохое настроение».

«Видели ли дети, как вы ссоритесь? Как давно вы ругаетесь? Бил ли муж детей?» Вереница вопросов. Анита старалась отвечать спокойно, уверенная в своей правоте. В ту ночь, когда она кинулась на него, она думала, что дети уже спали. Она уверена, что Миша ничего не понял и что это не оказало на него травмирующего эффекта.

– Я допустила ошибку, – говорила Анита, сжимая кролика, которого дала ей дочка со словами: «Мамочка, Люся тебе поможет», – и я пошла на терапию к психологу.

Гештальт-терапевт из Минска (параллельно социальному обязательному психологу Анита всё же решила найти личного) принимала по zoom и задавала непривычные вопросы. Например, она спрашивала, что Анита чувствовала в теле, когда Бруно на неё кричал. Или орал на детей. Аните было сложно понять это «чувствует в теле» или «обратите внимание на тело», но после третьей сессии у неё получилось.

Что она чувствовала, когда он не поздравил её с днём рождения и оставил с холодной пиццей? Разочарование. Внутри что-то развалилось. Наверное, рассыпался тот воздушный замок, который она тщательно строила все эти годы.

Что она чувствовала, когда он двинул столом в её большой живот в первую беременность? Горе. Внутри всё плакало, а потом, закрывшись в ванной, она плакала по-настоящему, так же сильно она плакала только раз, когда не стало её мамы. Теперь она, сама вот-вот мама, с огромным животом, сидела на краю ванны и рыдала, потому что понимала, что сделала ошибку. Ведь она понимала это уже тогда, верно?

С одной стороны, всё, что происходило вокруг сейчас: встречи с государственным психологом, адвокатом, социальными работниками, – было как во сне. С другой стороны, с каждым днём она чувствовала, что просыпается.

Личные границы, ощущение безопасности, «что ты чувствуешь сейчас», – эти слова она слышала и произносила всё чаще.

Впервые за много лет у Аниты улетучились ожидания. Исчезла надежда. Она перестала себя терзать. Докапываться до причин и следствий.

Почему он так сделал? Могла ли она это предотвратить?

Она перестала себя винить.

Дело не в ней и не в её мужской энергии.

Ей не надо было работать над отношениями, ей надо было просто из них выйти.

По выходным Анита гостила у Гали. Дети играли вместе, Анита рассказывала, как продвигается процесс, что спрашивали социальные работники. Иногда Галя звонила Анджеле и просила совета. Анджела рекомендовала быть честной и показать, что Анита не допустит того, что произошло, снова.

Адвокат, рекомендации социальной работницы, поддержка подруг и встречи с психологом. Её жизнь была наполнена поддержкой.

Работу свою Анита полюбила ещё сильней. Она боялась подумать, что было бы, если бы она не работала. Начальник всегда ценил её за трудолюбие и обязательность. Узнав о произошедшем, он долго качал головой:

– Ну ты подумай! Я готов выступать в качестве свидетеля, подтвердить, что ты адекватная мать и ответственный сотрудник.

С каждым днём Анита боялась всё меньше. Постепенно в ней росла уверенность, что всё и правда закончится благополучно. Она подала на развод, но съехать пока не решалась, ей было жалко детей: они так любили свои игрушки и детскую комнату.

* * *

В Милане стояла дивная весна, временами напоминающая полноценное лето. В квартале Тортона, где работала Анита, началась Неделя дизайна. Улицы наводнили разноцветные креативщики со всего мира, лавки и магазинчики превратились в музеи и выставки.

Риккардо оборудовал дополнительное место на улице, так что подруги встречались теперь исключительно снаружи.