Тряпичная кукла - Ферро Паскуале

Мария закончила свой рассказ, мы тепло попрощались и вышли, я посмотрела на Валентину и сказала: «Меня так тронула эта история, что я почти уже не чувствовала смрада. Как же хорошо я понимаю Марию, которая убила своего любовника: чужие руки на твоём теле марают тебя, даже если это нежные ласки, за которыми скрываются грязные мысли. Валентина, я больше не хочу записывать рассказы заключённых, мне слишком больно, я не могу выносить те переживания, что они таят в себе. Мне кажется, будто эти женщины заражают меня своими проблемами, и я выхожу из камер с чудовищной головной болью, а по ночам мне снятся кошмары. Нет, Валентина, нет! Я больше не приду, я не хочу заболеть, извини, прости, но это уже слишком для меня». Я оставила монашку в коридоре и попросила разрешения принять душ, у меня были свои навязчивые мысли, но после встречи с Марией их количество удвоилось.

Валентина и её тысячи «почему?»

Время шло, мы с Мачедонией были счастливы, что познакомились, и не испытывали недостатка в страстных поцелуях и объятьях. Приближался момент, когда Мачедония должна была выйти на свободу. Но как только я начинала строить планы нашего будущего, Мачедония мрачнела, становилась дерзкой, просто невыносимой, и я не понимала почему, а если я не понимала, то не могла помочь ни ей, ни самой себе. А потом начались первые размолвки, Мачедония находила тысячи предлогов и больше не желала моих прикосновений, а самое ужасное было осознавать, что чем больше она отдалялась от меня, тем сильнее была моя любовь — день ото дня. Мнеказалось, что я бегу вслед за воздушным змеем, который парит в небе и, подхваченный порывом ветра, улетает прочь, а ты остаёшься одна с ниткой, оторвавшейся от разноцветной картонки. И тогда ты следишь взглядом за змеем, в надежде поймать, бежишь следом, в этой погоне забываешься и падаешь, потом снова встаёшь и снова падаешь. Возможно, Мачедония для меня именно это — химера, иллюзия, воздушный змей? Но я полна решимости, я не останусь стоять с ниткой в руке и задранным носом и смотреть, как улетает моя любовь. Нет, Мачедония всегда будет рядом со мной, потому что я эту любовь завоевала, я добилась её кровью и потом, как рабочий, который спешит утром на завод, где вкалывает, как проклятый, чтобы дотянуть до конца месяца, ждёт положенной зарплаты, а когда берёт заветный конверт — становится счастливым, а потом ждёт тринадцатую зарплату, отпуск. Рождество, Пасху и так далее. Именно так Мачедония заставляет меня чувствовать себя трудягой, и, как все трудяги, я не хочу, чтобы меня увольняли, потому что эта любовь мне нужна, чтобы жить сейчас, чтобы идти дальше по жизни, продолжать жить. Конечно, такая метафора может показаться абсурдной, но вы думаете. что я не устрою забастовку, если Мачедония меня уволит? Ещё как устрою? Я привяжу себя к решёткам жизни, устрою забастовку сердца, остановлю его и сделаю так, что оно больше не будет биться, я организую кампанию любви, я устрою войну, я разобью Купидону лук со всеми стрелами, если Мачедония больше не захочет меня! Я убью себя.

Жизнь Мачедонии

Письма Пекинесы жизненно необходимы для меня.

Жизнь моя, только ты даёшь мне силы оставаться здесь. После первого происшествия я пошла работать на обувную фабрику и именно там познакомилась с тобой, любовь моя… я хорошо помню нашу первую встречу. Ты была наставницей, которая обучала новых сотрудниц и следила за их работой, со мной ты была более ласковой, и я всем телом и душой прикипела к тебе, я рассказывала тебе обо всех своих горестях. а ты, всегда открытая, выслушивала меня и гладила по голова. и однажды я пристально посмотрела на тебя и поцеловала — со всей страстью. Дни напролёт ты отводила взгляд, и я тоже стеснялась поднять глаза, но вечером, перед сном, я только и думала о тебе и улетала прочь со своими мыслями — сокровенными, самыми интимными.

Потом хозяин обувной фабрики попросил тебя обучить меня ремеслу заклёпочницы и наладчицы. И тогда мы стали бок о бок проводить целые дни. Я помню, как ты склонялась надо мной, чтобы показать, как работать, и я чувствовала твой запах, запах лаванды и марсельского мыла. Каждый раз, когда ты наклонялась ко мне, голова шла кругом, наши тела случайно соприкасались, мои глаза искали твой взгляд, жемчужины пота скатывались по спине. И я, вся взмокшая и трепещущая, как влюблённая девственница, невыносимо страдала, но и ты тоже! И, может, даже больше, чем я, потому что ты была замужем, у тебя были дети, и ты задавалась вопросом, как же ты могла испытывать чувства к другому человеку… к женщине. И каждый день ты боролась с этими дурными чувствами, но дурными для кого? Для людей?! А эти люди, что показывают на нас пальцем, кто они такие? На каком основании они осуждают нашу любовь, поливают нас грязью и говорят с отвращением? Кто эти люди? Мужья, которые, прежде чем вернуться домой и выполнить свой лицемерный супружеский долг, заезжают к проститутке или трансвеститу, оскверняя сначала их тела, а потом и чувства? Жёны, которые, как только их мужья отправляются на работу, трахаются, как животные, с консьержем, с соседом, с мясником, с местным священником. И именно эти лицемеры осуждают, меча в нас свои грязные стрелы? Но что о себе возомнили эти отвратительные людишки, которые хотят облапать своими сальными руками нашу любовь? Я ненавижу весь белый свет за то, что не познала ничего, кроме боли, и когда я выйду отсюда, то должна буду отвесить такую оплеуху этому дерьмовому миру, ханжескому и фальшивому по отношению к тем, кто просто хочет Любви!

Внутренний голос надзирательницы

Иногда я смотрю на Мачедонию и не знаю, сердиться мне на неё или сочувствовать ей, или даже гордиться тем, что она оказалась настолько смелой, что не побоялась проявить уважение, даже почтение к «неправильной», противоречивой любви между женщинами, и с гордо поднятой головой несла эту любовь, защищала от нападок целого мира, не жалея самой себя. История Мачедонии и Пекинесы — правильная.

Две женщины, полюбившие друг друга, мужественно противостояли семье и обществу. Пекинеса оставила детей и мужа ради невозможной любви, которая стала реальностью. Две женщины, испытавшие на себе змеиный яд злых языков, жили в аду — в сонме архангелов, чёрных, будто смоль, Вельзевула, Астарота… а потом вмешались белые архангелы — Гавриил, Михаил, — которые защитили Мачедонию и Пекинесу, взяли под своё крыло, ведь любовь надо защищать, беречь… Любовь между двумя женщинами, между двумя людьми, любовь к детям, к жизни, к семье… имеет лишь одно название — ЛЮБОВЬ, которую только великие женщины умеют дарить и принимать, и бороться за неё, потому что для борьбы необходимо мужество женщин.

Валентина и её боль

«Что за чушь ты несёшь, чокнутая надсмотрщица? О какой ещё любви ты говоришь? Разве Пекинеса — это не её собака?» — думала я, слушая слова надзирательницы, бьющие наотмашь, разрывающие сердце надвое, жестоко ранящие прямо в голову. Всё моё естество истекало кровью. Мы бурно ссорились, на наши крики прибежала Мачедония, которая старалась успокоить меня, но безуспешно, а потом, измученная, я рухнула на койку и начала рассказывать:

— Много лет назад, пока я была послушницей и готовилась дать обет безбрачия, чтобы стать невестой Господа… монастырь выделил мне комнату, где я могла бы хорошо подумать обо всём. Это была убогая тёмная комнатушка на первом этаже в испанском квартале. Довольно мрачное место, которое я попробовала оживить цветами, птичками и красивыми шторами. Я была уверена в своём выборе и гордилась им, даже соорудила укромное местечко для размышлений — старый сундук, забиралась внутрь и обдумывала свою любовь к Богу… Однажды я лежала в сундуке и вдруг почувствовала резкую боль, как будто что-то укололо меня, я встала и увидела шпильку, торчащую из-под цветной шёлковой подкладки на дне сундука. Я нервно оторвала старинный шёлк и нашла под ним пожелтевшие от времени письма и фотографии, а также антикварную шпильку для волос с жемчужной головкой. Письма были перетянуты розовыми лентами. Я развязала ленты, а затем занялась кропотливо работой — разобрала письма по датам, чтобы потом прочитать. Каждый день я читала эти письма и до сих пор помню их почти наизусть.