Мариуш Вильк - Дом над Онего

Палия — одна из самых таинственных рыб Онего, и хотя об онежских рыбах я прочитал почти все, что возможно, в том числе работы Кесслера[96], Данилевского[97], Пушкарева[98], Кожина[99] и Новикова[100], о палии знаю не намного больше того, что знал раньше по собственному опыту. Опыт уже не раз позволял мне определить, где другие, не имея опыта, начинают болтать ерунду.

В науку палию ввел Карл Кесслер. Профессора Кесслера вообще можно считать пионером ихтиологии в Заонежье. До него о местных рыбах не писал никто. В блестящей «Zoographia rosso-asiatca» Петера Симона Палласа[101] я нашел лишь упоминание о рыбах Невы. О Ладоге и Онего — ни слова.

Кесслер приезжал на Онежское озеро в 1866 году. Экспедиция продолжалась два месяца. Затем он издал обширный том под названием «Материалы для познания Онежского озера и Обонежского края, преимущественно в зоологическом отношении». В этом труде заложен научный фундамент многих областей науки, хотя Кесслер не избежал забавных ошибок (например, утверждал, будто серая палия не нерестится… а его последователи хором это повторяли). Кесслер первым услышал от местных рыбаков о палии и дал ей латинское название — Salmo Salvelinus.

Палия — рыба хищная, любит мясо ряпушки. Ряпушка же откладывает икру на глубине двадцати пяти-тридцати метров в подводных расселинах (так называемых ручьях), когда температура воды в озере падает до восьми градусов выше нуля. Во время нереста огромные стаи ряпушки становятся добычей хищников — лосося, форели, щуки, судака, налима и сига. Это время великого обжорства также и для серой и красной палии. В общем, «большая жратва», как в фильме Феррери[102].

Полоса подводных скал от Клим Носа до Кузоранды — величайшее нерестилище ряпушки на Онего.

Онежское озеро издавна кормило людей, населявших его берега. Тут нам придется отступить назад, в каменный век. Со времен мезолита до наших дней сохранились крюки и шпунты для гарпунов из оленьей кости и грузы для сетей из кварцевого сланца. Отсутствие последних в захоронениях Оленьего острова профессор Гурина объясняла верованиями кочевников, которые, собирая умерших в дорогу на тот свет, давали им только индивидуальные инструменты ловли. От эпохи неолита сохранились рыбы в петроглифах Бесов Носа: знаменитое изображение Большого Налима (справа от Бесихи) или лосося, в которого вонзается острога (род примитивного гарпуна). Да что там, характерный орнамент, которым примитивные северные гончары украшали свои изделия, отпечатывая в свежей глине рыбьи позвоночники, позволил археологам выделить так называемую культуру сперрингс[103] (V–III тысячелетия до нашей эры). Так что онежская рыба испокон веку служила местным жителям не только пищей, но и предметом культа, а также источником художественного вдохновения.

Больше конкретики на тему рыболовства в Заонежье можно найти в «писцовых книгах», старейших письменных источниках истории северной деревни. Писцовые книги — книги податей, которые местные крестьяне платили Новгороду и Москве. Подать, называвшуюся тогда оброком, — размер его указывался в денгах (древняя денежная единица, равная позднейшей полушке) — собирали дьяки и их писари. Они составляли и соответствующие книги.

Больше всего информации о рыболовстве в Заонежье — в писцовой книге 1563 года дьяка Андрея Лихачева из Новгорода и подьячего Ляпуна Добрынина. Добрынин выделил в ней виды рыбацкого снаряжения и описал места ловли, отметил фамилии рыбаков и размер оброка. Отсюда мы узнаем, что ряпушку ловили неводами длиной до девяноста саженей и что во всем Кижском погосте, в состав которого входило тогда Заонежье, имелось пятьдесят два невода, по семь денег с каждого. Лосося и палию ловили таврами (тип сети) размером до сорока саженей. Их имелось двадцать девять, по шесть денег с каждой.

Кстати, названия рыбацкого снаряжения — кердяга, масельга, гавра, кибры, — которые использовали только на крупных карельских озерах, имеют балтийско-финское происхождение (на малых озерах новгородцы ловили и ранее), что, по мнению некоторых ученых, доказывает: русские пришельцы учились рыбачить на Онего у местных племен — саамов, карелов или вепсов — и от них переняли перечисленное в писцовых книгах снаряжение. Другие же утверждают, что для изготовения сетей, о которых идет речь в книгах, использовали коноплю (Cannabis sativa). Она же появилась в Занежье лишь с прибытием сюда новгородских крестьян. Так что, рассуждая о кердяге или кибрах, можно дискутировать и о генезисе Руси.

Постепенно — с течением веков — формировался сельскохозяйственно-рыбацкий характер Заонежья. Согласно статистике, в начале XX века более половины заонежских хозяев, помимо земледелия, занималась также рыболовством. Естественно, род занятий местных жителей отразился на структуре их общественной жизни (работа «артелями», а затем колхозными бригадами), на их материальнодуховной культуре (пение, сопровождавшее изготовление сетей), а также на их верованиях (главную роль в мифах Заонежья до сих пор играет Водяной — могущественный Дух Воды), а также на крое одежды и рационе. Достаточно заметить, что одна заонежская семья в год съедала в среднем двенадцать пудов (то есть около двухсот килограммов) рыбы.

После революции в Заонежье изменилось не так уж много: деревни превратили в колхозы (одна деревня — один колхоз) и дали им новые названия. К примеру, деревня Кривоногово на Клим Носе стала колхозом «Путь вперед».

— Кому-то в этом почудится «дао a la russe», а кто-то подумает о Путине, — заметил Слава. — Мы уже почти на месте.

Домов в деревне Лебещино несколько, но жилой только один — Романовых. В Кривоногове, на вершине Клим Носа, уже три года никто не зимует. Летом только приезжают порыбачить. А в этом году и Загубье будет пустовать. Бабка Настя в мае умерла. А больше деревень на Клим Носе нет. Подумать только — ведь когда-то здесь жила масса народу! При Сталине было шесть колхозов, причем один «миллионер» — рыболовецкий «Путь вперед». А сегодня рыбачит один Романов и землю сам един пытается обрабатывать. Согнувшись пополам от боли.

О помощниках его и говорить нечего. Это рабы, внезапно получившие волю. Они предпочитают заниматься тем, к чему лежит душа, а душа их лежит исключительно к безделью и пропиванию чужого добра — поскольку своего уже нет и никогда не будет.

Феликс взвыл, едва мы приехали. На сей раз не от боли, а от ярости: стоило ему отлучиться, чтобы съездить за нами, как Вовка с Колей пропили целый прицеп леса. При этом нагло врали, что трезвы как стеклышко, хотя лыка не вязали и на ногах не держались.

— Сволочи, пьяные рожи! Вон из моего дома!

Пришлось нам, гостям, прямо с порога усаживаться чистить сети — до завтра рыба испортится. Пятнадцать сетей по семьдесят пять метров каждая. Или, в пересчете на ряпушку: десять ящиков по двадцать кило. Семь часов непрерывной работы в холодных и темных сенях, скользких от рыбьей слизи. Чистили вчетвером: с одной стороны — мы с Наташей, с другой — Тоня и Слава. Тем временем в бане трудилась вторая четверка: Юрка с Санькой и две внучки Феликса — Анюта и Катя, в осенние каникулы приехавшие помогать дедушке во время путины. А Феликс пошел по деревне искать Андрея.

Пока чистили, Тоня немного порассказала мне об их жизни, хотя сразу предупредила, что жизнь заонежского фермера при Ельцине и Путине — тема по меньшей мере на «сагу о Форсайтах» (в смысле объема).

Начать с того, что Тоня — рьяная анастасийка. Анастасийцы — одна из новых религиозных сект в России. Название восходит к имени таежной девы — прекрасной Анастасии, придуманной тамбовским писателем Владом Мегре. Анастасийцы верят в реинкарнацию и вегетарианство, пропагандируют возвращение к природе и волшебную силу кедрового бальзама (могу подтвердить — действительно лечит). Помимо бальзама и трав, Таня исцеляет наложением рук, энергией, акупунктурой. Занимается также йогой и тай-цзи. Одним словом, заонежская раскольница.

С Феликсом они познакомились в университете в Петрозаводске, куда ее приняли прямо из колхоза — как была, в валенках и ватнике. Нужны были студенты из деревни — для статистики: мол, такой-то процент колхозной молодежи получает высшее образование. Феликс в это время продвигался по партийной линии — отвечал за бюджет университета. Тоня обратила на него внимание в спортзале во время ремонта. Увидела его железную хватку.

— Вроде бы рыбы не говорят, а ряпушка пищит и пищит, — прервал Слава Тонин монолог.

Ряпушка и в самом деле пищала. Мы перебирали целые версты мелкой сети, выдирая нейлоновую нить из-под жабер рыбешек величиной с ладонь. Тоня к нищете привыкла с детства. Она родилась недалеко отсюда, в Кузоранде. К югу от Клим Носа. Отец был конюхом. Утонул по пьянке во время путины, Тоне тогда было пять лет. Мать рано стала приучать ее к работе. Тоня часами доила коров в колхозе «Млечный путь». Руки у нее, как у настоящей доярки, — сильные и теплые. Руки целительницы…