Маленький книжный магазинчик в Тегеране - Камали Марьян

Из окон вылетали почерневшие страницы книг, порхали в воздухе, догорая, и рассыпались черным пеплом.

Может, когда-нибудь Ройя и забудет ту беспомощность, которую она ощущала, глядя на сгоравшие слова. Может, когда-нибудь она забудет весь тот ужас. Но запах горелой бумаги останется с ней навсегда, впитается в ее кожу. Она стояла перед горящим магазином и вспоминала традиционные костры в канун персидского Нового года, когда они с Зари, визжа от радости, прыгали через пламя, а их щеки пылали от жара.

Скоро тут ничего не останется.

Слова, которые она так любила, томики поэзии, в которых она прятала свои письма, подносы с писчей бумагой, чернила, авторучки и карандашные точилки горели и превращались в ничто. Спрятанные в подсобке политические памфлеты и листовки, сложенные в виде букета и перевязанные ленточкой цветные карандаши, святилище просвещения и тщательно охранявшиеся секреты – вся жизнь господина Фахри горела и превращалась в ничто.

Ройя подумала, уцелеет ли после такого пожара колокольчик, висевший над дверью. А если она отыщет его, будет ли он звонить?

Она зашла через калитку во двор, обогнула прудик и шагнула в прохладное святилище родного дома.

Домашние все еще крепко спали после обеда. В кухонной раковине стояла большая кастрюля. Маман всегда готовила в ней рагу хореш из цыпленка с черносливом. Зари лежала, завернувшись в легкую простыню шамад. В соседней комнате похрапывал Баба; Маман лежала рядом с ним. Ее шлепанцы аккуратно стояли на полу. Все выглядело продуманным, надежным. Ее семья даже не подозревала о том, что сейчас творилось на улицах Тегерана, об опасной силе толпы, направлявшейся на север города. Они не знали о гибели господина Фахри, не ощущали запаха дыма от горевшего магазина канцтоваров. Они пообедали рисом и рагу из цыпленка с черносливом, а потом легли отдыхать, как и в любой другой день. А Бахмана нигде не было. Неужели она действительно пошла на площадь, ожидая увидеть любимого с розой в руке, в накрахмаленной белой рубашке, готового увести ее, чтобы они получили свидетельство о браке? Теперь ей казалось забавным даже думать о своих надеждах.

Когда ее родные проснутся и включат радио, они узнают, что толпа дошла-таки до дома премьер-министра Мосаддыка. Люди перелезли через стены и ворвались в его дом. Мосаддык сумел выбраться в окно и перебрался по лестнице к соседу. Когда ее семья проснулась, когда Зари открыла глаза и потянулась, когда Маман пошла на кухню и поставила самовар, когда Баба включил в два часа дня радио, они узнали, что заговорщики захватили радиостанцию на улице Шемиран и что толпа напала на дом премьер-министра, что-то там сожгла, уничтожила, а остальное разграбила.

На этот раз переворот удался. На этот раз мир изменился навсегда.

Но пока родные спали, Ройя ходила по дому в своих новых носочках. Одна. Она оплакивала господина Фахри, Бахмана, свою новую страну. Она даже не замечала – а если бы и заметила, то ей было бы наплевать, – что ее белые носочки, которые она купила накануне встречи с Бахманом, когда они собирались зарегистрироваться и стать законными мужем и женой, что эти носочки почернели от дыма и на них остались пятна крови мужчины, который умер у ее ног, когда она безуспешно искала своего любимого.

13. 1953. Сны наяву

Зари принесла ей горячий чай с набатом, леденцовым сахаром, народным средством от многих болезней: несварения желудка, простуды, менструальных спазмов и учащенного сердцебиения. Но не от горя. Она села на краешек кровати и вложила стакан в руку сестры.

– Выпей.

Ройя вскинула голову – «нет!». Она не хотела пить чай, ей не нужна была Зари. Но даже после такого незначительного движения ее голова чуть не лопнула от боли.

– Ладно тебе. Сядь. Ты весь день лежишь в постели. Слушай, вчерашний день стал самым ужасным в истории, а ты к тому же оказалась на площади в центре Тегерана. Вероятно, Бахман просто не смог добраться туда. Я уверена, что с ним все нормально. А господин Фахри… – Зари замолчала, но потом прошептала: – Да благословит Аллах его душу. Он оказался… не в том месте и в неподходящий момент.

Они молча сидели рядом. Казалось, прошли часы, хотя Рой больше не ощущала времени.

– Ты все-таки выпей чаю, – сказала наконец Зари.

Ройя неохотно взяла стакан и сделала глоточек. Над ее правым глазом пульсировала жилка. Знал ли Бахман о смерти господина Фахри? Участвовал ли он в попытке остановить переворот? Неужели он теперь сидит в тюрьме вместе с группой сторонников Мосаддыка?

– Скорее всего, Бахман арестован. Может, даже убит, – сказала Ройя.

– Ты даже не знаешь, так ли это.

Ройя много раз звонила Бахману домой, но никто не отвечал.

– Не хочу тебя огорчать, сестрица, но, возможно, он даже не собирался встречаться с тобой. И вообще, где он был в последние недели? И кто написал письмо, предлагавшее встретиться на площади в центре города, когда произошла вся эта нелепая политическая петрушка? Я с самого начала считала эту идею нелепой и говорила тебе об этом.

– Он не мог предвидеть, когда писал мне письмо, что случится новая попытка переворота. Он просто хотел увидеться со мной, – только и смогла выговорить Ройя.

– Раз он так заботится о тебе, то должен был напрячь мозги и не просить семнадцатилетнюю девушку стоять в середине площади в такие тревожные времена! Где стреляют в людей! Мне даже не верится, что Баба отпустил тебя туда! – Зари опустила глаза и вздохнула. – По-моему, иногда Баба слишком старается идти в ногу с прогрессом. Все-таки женщинам нужна защита.

Даже сейчас, испытывая глубочайший стресс, Ройя понимала, что Зари ужасно огорчена гибелью господина Фахри, но только не умела это выразить. Поэтому она не возражала сестре, когда та клокотала от гнева, кляла Бахмана и утверждала, что хуже всего на свете полюбить парня, который любит политику.

Целый день Ройя ждала хотя бы малейшей весточки от Бахмана. Тянулся час за часом. Все, кого она расспрашивала, были в страшном шоке от переворота. Друзья Бахмана говорили разные вещи. Его бывшие одноклассники утверждали, что ничего о нем не слышали, но он не мог участвовать в уличных демонстрациях. Один его приятель сказал, что Бахман, скорее всего, пошел на площадь во время переворота и был арестован и теперь его нужно искать по тюрьмам. А Джахангир выругался и заявил, что не знал людей благороднее господина Фахри, а то, что солдаты стреляли по толпе, – просто безобразие. Он добавил, что по-прежнему надеется на то, что Бахман борется за возвращение премьер-министра Мосаддыка к власти. Короче, Ройя не знала, кому верить. Она думала, что друзья Бахмана были на его стороне и не могли его предать. Но когда Джахангир стал ругать шаха, она засомневалась. Может, он просто провоцировал ее? Может, он шпион? Ей было неприятно понимать, что теперь она подозревала всех своих знакомых и не могла доверять даже Джахангиру.

Слухи об иностранных агентах, замешанных в устранении премьер-министра, уже обсуждались на базарах, в кафе за эспрессо и в домах горожан. На все подобные домыслы Зари говорила: «Ладно, допустим, им платили иностранной валютой. Ну, а наши собственные граждане? У нас полно бесхребетных мерзавцев, которые охотно выйдут на улицы и будут кричать все, что им скажут. И возьмут деньги у американцев!»

Ройя не могла нормально спать. А когда засыпала, то ненадолго и неглубоко, причем ей постоянно снились яркие и подробные сны.

В самом навязчивом сновидении она входила в магазин господина Фахри, и над дверью, как обычно, звенел колокольчик. Внутри пахло чернилами и книгами, Ройю окутывала знакомая приятная прохлада. Сначала она не видела господина Фахри, но потом он появлялся за конторкой, что-то писал в инвентарной книге, перо авторучки скользило по странице. Он снова выглядел как обычно: аккуратный и спокойный, на носу очки. Вовсе не такой безумный, каким Ройя видела его на площади в тот роковой день.