Джозеф Хеллер - Голд, или Не хуже золота

— Разве вверх — это не вверх? — сказал кто-то.

— Конечно, вверх, — сказал кто-то еще.

— Что ж тогда, по-твоему, вниз? — задал вопрос кто-то третий.

— Я имею в виду на север, — выкрикнул Голд, поправляясь. — Вы что же, считаете, что то, что север — выше?

Сид хранил спокойное молчание, а остальные бросились на его защиту.

— Конечно, выше. У них ведь там горы, верно?

— Вот почему туда летом ездят.

— Там холоднее.

— Север на карте всегда выше, — заметила Ида.

— Я не говорю о карте.

— Вот почему вода всегда течет вниз, к середине карты, — обнаруживая поразительное невежество, сказал отец Голда. — Туда, где шире. Где больше места.

— И значит, — пошутил Голд, — если снять карту со стены и перевернуть ее вверх ногами, вся вода вытечет.

— Да нет же, дурачок, — сказала его невестка.

— На карте нет воды.

— Он думает, что на карте есть вода!

— Карта это только картинка.

— Я знаю, что картинка, — в ужасе воскликнул Голд. — Я пошутил! Я задал вопрос, я ничего не утверждал.

— А вот землю переверни вверх ногами, — с невинным видом предложил Сид в наступившем кратком затишье перед грозой, — и посмотри, что будет.

— Ничего, — рявкнул Голд.

— Ничего? — удивился Сид.

— Северный полюс станет Южным полюсом, — сказала Мьюриел. — Из ковша Большой Медведицы выльется вода.

— Чтобы прохладиться, мы будем ездить на юг.

— Ниагарский водопад потечет вверх.

— И он называет этого ничего.

— Ничего не случится! — услышал свой надрывный крик Голд. — Горы все так же будут стоять вверх макушкой. Черт возьми, когда мы говорим о планетах, то нет ни верха, ни низа, и я сейчас же ухожу отсюда, чтобы больше никогда не возвращаться… в чем дело, в чем дело, в чем дело? — в горячечном бешенстве пронзительно завопил он тому, кто постукивал его по плечу.

— Это тебя, — сказала Дина.

— Что меня?

— К телефону, — Дина мученически закатила глаза. — Это опять тот из Белого Дома. Можешь ответить из моей комнаты.

Желание жить покинуло Голда. Ему вдруг показалось, что Ральф и члены правительств всех держав мира стали свидетелями только что закончившейся отвратительной сцены. Ее зафиксировали телевизионные камеры. Вудворд и Бернстайн[50] напишут книгу. Он был повержен.

ДИНА помогла ему подняться на ноги. Ида поддержала его. Направляясь через кухню в спальню Дины, он молил богов о милосердии.

— Ральф?

— Минутку, дорогой, — сказал женский голос, теплый и густой, как текущий мед.

— Брюс?

— Ральф?

— Президент Соединенных Штатов окончательно решил, что хочет, чтобы ты с ним работал, — сказал Ральф. — Он примет тебя в Белом Доме завтра утром в семь тридцать. У вас будет возможность познакомиться.

— Я не могу приехать в Белый Дом завтра утром, — убитым голосом сказал Голд. — У меня в десять лекция.

— Ты успеешь вернуться, — сказал Ральф. — Встреча продлится только полторы минуты. Если ты сейчас же отправишься в аэропорт, то сядешь в последний «шаттл».

— Сейчас я не могу. Сейчас мы празднуем день рождения моей старшей сестры.

— Президент послал бы за тобой свой собственный самолет, но сейчас на нем полетела его жена — отправилась за покупками. Ты мог бы заказать себе специальный рейс.

— Я не знаю, как это делается. Ральф, а президент очень рассердится, если я не приеду завтра?

— Да нет, Брюс. Но он будет очень разочарован, сам того не зная. Просто в эти полторы минуты ему подсунут кого-нибудь другого, а он даже не заметит разницы.

— Я мог бы приехать в среду, — с мольбой в голосе сказал Голд.

— Он будет в Китае.

— Долго ты еще будешь занимать телефон? — Прошипела, как злобная гадюка, из дверей дочь Голда. — Я жду звонка.

— Пошла отсюда в жопу, — ответил он в тон ей, прикрыв рукой трубку, — или я тебя убью.

Она весело упорхнула.

— Они хотят, чтобы он приехал в Вашингтон, — пропела она.

— Но ты все равно приезжай, — решил Ральф, — мы поговорим. Андреа, вероятно, захочет пригласить тебя на обед. Остановись в лучшем отеле на тот случай, если тебя узнают. Если, конечно, кто-нибудь не захочет пригласить тебя к себе домой.

Голд на целых пять секунд затаил дыхание, а потом сказал, что остановится в отеле. В состоянии близком к ступору он вернулся в гостиную.

— Это что, и правда был президент? — шепотом спросила Роза.

— И он хочет, чтобы он немедленно приехал, — сказала Эстер присмиревшей Гарриет.

— Помощник, — сказал Голд.

— У президента много помощников, — грубо сказала Гарриет.

— Ужасно хочу навестить Брюса в Вашингтоне, — сказала Мьюриел, пепел с сигареты, торчащей из ее рта, рассыпался вокруг нее, а Голд при этих словах оцепенел от чувства, леденящего душу сильнее, чем ужас. — Может быть, мы сможем поехать все вместе, с детьми.

— Вот было бы чудно, — сказала Роза. — Правда, Макс?

— Может, он сумеет выхлопотать мне повышение.

— Брюс, — с укоризной сказала ему вдруг Ида, — если ты едешь в Вашингтон, то я должна сказать тебе кое-что. Мы все, Эстер, Роза, Макс, Ирв, Мьюриел, Виктор и я, считаем, что ты стал слишком уж худым.

— Он всегда был слишком худым, — пренебрежительно сказал отец Голда. — Я ему говорил — он никогда не слушал. Когда он надевает пижаму, там всего одна полоска.

— А помните, как Сид его дразнил? — спросила Эмма Бовари[51].

— Займись фехтованием, — сказала Эхо[52]. — Он был так тощ, что в него никто не смог бы попасть.

— А помните, когда ему не разрешали петь в школе, он приходил домой весь в слезах? — спросила Наташа Карилова.

— А какой смешной он был в очках? — вставила с не меньшей радостью Аврора[53], а Голд очнулся от своего забытья, поняв, что наделил именами Эммы Бовари, Эхо, Наташи Кариловой и Авроры своих сестер Мьюриел, Иду, Розу и Эстер. Их было охеренно много. Держа вилку, как кинжал, он грубо вонзил ее в последний кусок ростбифа, а Белл вместе с немногими добровольными помощницами уже принялась убирать со стола.

— Когда едешь? — спросил его отец.

— В среду, — буркнул Голд и принялся с серьезным видом жевать.

— Надолго?

— У него занятия в пятницу, — сказала Белл.

— Белл с собой берешь?

— Нет, — решительно сказала Белл. — Мне в среду надо быть в школе.

— Об этом еще рано говорить, — сказал Голд.

— И что у тебя будет за работа?

— Ей-богу, еще не знаю. Тебе она все равно не понравится.

— Конечно нет.

— Тогда поговорим о чем-нибудь другом.

— Конечно, — сказал Сид. — Давайте поговорим о стервятниках.

Лицо Голда свела судорога. — Почему?

— Они похожи на лилии.

— Сид, ты сука…

— Извинись немедленно! — завопил его отец, распрямившись, как пружина. — Извинись, ты, сука, за то грязное слово, что ты сейчас сказал.

Голд ушел на кухню.

Роза опять зарыдала.

— Не могу удержаться, — объясняла она Иде. — У меня никогда не было праздников.

— Роза, о чем ты говоришь? — сказала Ида. — Мы всегда справляли дни рождения и Рождество.

— Даже мой день рождения, — припомнил Голд.

— Это я все устраивала, — радостно воскликнула Роза и снова залилась слезами.

Эстер кивнула.

— Папа всегда был занят, а мама всегда работала и много болела. Поэтому Роза устраивала все праздники.

— А Эстер мне помогала, — сказала Роза. — Но у меня самой никогда не было праздников.

— Вот я и подумала, что пора уже, — сказала Белл, подавая Розе чашку кофе. — С шестидесятилетием.

Голд почувствовал комок в горле.

— Роза, — сказал он, откашлявшись и тоже взяв чашечку кофе. — Я пытаюсь вспоминать всякую всячину. Помнишь, как Сид потерял меня, а ты прибежала за мной в полицейский участок.

— Это не я. Я тогда продавала пирожные на улице. За тобой прибежала Эстер.

— Ну и шума было в тот день, — сказал входя Сид и взял большой кусок датского кекса. — Я сказал, что ты убежал.

Голд был потрясен.

— Как же ты мог?

— Слушай, я ведь был старший, — рассмеялся Сид. — Думаешь, так уж было интересно смотреть за всеми вами? — Он оглянулся, чтобы посмотреть, нет ли поблизости Гарриет.

Ида его поняла.

— Я ужасно не любила водить Мьюриел и Брюса в школу.

— Мне ужасно не нравилось нянчиться с Брюсом, — сказала Мьюриел.

А Голд был вовсе не в восторге от забот о Джоанни.

— Знаете, что на работе сделали к ее дню рождения? — ворчливо сказал Макс. — Ничего.

— A-а, мне все равно, — свела на нет его обиду Роза, добродушно махнув рукой. — Они даже не знали. Слушай, я такая старая, я рада, что мне хотя бы позволили там остаться.

— Поэтому-то я и боюсь начинать искать работу, — сказала Эстер, и подрагивание ее нижней челюсти возобновилось, придав ее тщательно выщипанному подбородку какой-то хрупкий вид.