Лексикон света и тьмы - Странгер Симон

Не надо им было переезжать, думает она и идёт к лестнице, поднимается в самую далёкую от подвала комнату. На втором этаже, с арочным окном и встроенной кроватью. Не надо им было переезжать, потому что теперь ей приходится нести в себе не только те шрамы от войны, которые несут все. Не просто выносить смятение и мигрени, которые её постоянно мучают и вынуждают отлёживаться в этой комнате наверху, в тишине, без света, с пульсирующей болью в голове. Она должна выносить ещё и прошлое этого дома.

Лишь однажды она проводит по нему Гершона и рассказывает, что ей видится, пересказывает услышанное от других и вычитанное, то, до чего докопалась самостоятельно. Показывает на камин и говорит, что в нём риннановцы, убегая, сожгли свои бумаги. А про гостиную – что как раз здесь Риннан проводил свой знаменитый псевдосуд, на котором приговорил к смерти несколько человек. Показывает на спальни и поясняет, что здесь они спали и совокуплялись. А потом идёт было к подвалу, но останавливается у двери.

– А там внизу… – говорит она и чувствует подступающую ярость, она и сама не знала, что её столько накопилось. – Ты знаешь, Гершон, что они делали там?

– Знаю, – отвечает он спокойно, но она ощущает, что в нём растёт раздражение.

– Но тебя это не мучает?

– Эллен, это было, считай, десять лет назад.

– И что?

– И… Ты догадываешься, в каком количестве домов в этом городе за человеческую историю совершались злодейства? Если считать от каменного века, когда здесь появились первые люди? Наверняка на каждом пятом метре происходило что-нибудь подобное, но мы же не впадаем от этого в ступор, правда?

– Здесь совсем другое дело, не передёргивай. Позавчера Яннике принесла из подвала пулю, она не знала, что это, но я знала. И что, по-твоему, я должна ей рассказывать? Как называть вещь, которую она принесла?

– Ну так не называй, всегда можно ответить, что ты не в курсе.

Эллен наклоняет голову, закрывает глаза.

– Гершон, неужели ты не видишь, что этот дом уничтожает нас? – говорит она тихим, слабым голосом.

Гершон кладёт руку ей на плечо.

– Эллен, давай я подчищу все оставшиеся внизу следы войны. И покрашу стены. Тогда тебе станет лучше? – спрашивает он.

Да нет же, не станет! Эллен выворачивается из его рук и уходит наверх, отдохнуть. Ей не надо, чтобы её утешали, тем более так. Чтобы держали за глупого маленького ребёнка, который ночью пугается своей тени. Ей нужно, чтобы Гершон понял её, но он на это, очевидно, не способен.

З

З как Задержание.

З как Злоключение.

З как Заключение.

З как Заточение.

З как Злодеяние.

З как Засада.

З как Зачистка.

З как Закон Риннана, Lex Rinnan, документ, который, по их словам, подписывали члены банды. По этому закону им запрещалось противоречить Риннану. А также сомневаться в правильности его решений. И тем более выходить из банды. В Законе Риннана было прописано и наказание за нарушение правил – несогласие с лидером карается смертью.

З как Знакомый, которого ты внезапно, десятого марта сорок второго года, видишь в лагерной столовой среди привезённых накануне арестантов. Высокий мужчина с ясными глазами одет в робу, как и остальные. Он тоже замечает тебя и поднимает руку в знак приветствия. Это Ральф Тамбс Люке. Вы с Марией много раз встречались с ним. То на улице, тогда Ральф обычно держал путь в лес, собирать новые растения для гербария, то в Студенческом союзе, где он произносил зажигательные речи о несправедливом разделении мировых богатств и правах рабочих. Однажды ты даже был у них в гостях, на вилле на Юнсвансвейен, и рассматривал гербарии в кабинете Ральфа, в комнате на втором этаже, там тебе ещё запомнилось арочное окно, обращённое в сад.

З как Зло.

З как Злость.

З как Зима.

З как Запах и как Заносчивость. Той весной в Фалстаде тебя изредка навещают Мария с Якобом, как навещают и других заключённых их родные, и, хотя ты чувствуешь радость и облегчение, что они живы и хорошо выглядят, эти чувства – когда вы стоите, разделённые забором, – затеняются другим: стыдом. Стыдом за твою тюремную робу, за вонь немытого тела, за то, что ты такой измождённый, грязный и неопрятный доходяга. Ты едва решаешься просунуть руки сквозь прутья, чтобы дотронуться до их мягкой кожи, потому что ты уже и сам себя не узнаёшь, а уж они – тем более, это читается в их глазах.

И

И как Истории, которые Хенри рассказывает в кафе Общества трезвенников в надежде, что ребята будут слушать его и в этот раз тоже. Ну, то есть соберутся кучей вокруг него или сдвинутся на самый краешек стула и будут ловить каждое его слово, не отводя от него взглядов. И тогда ничего страшного, что из кафе он уходит в одиночку. Что ему не хватает духу пойти вместе со всеми в парк кадрить девиц, и он вынужден вечно выдумывать оправдания и веские причины, зачем ему срочно надо домой, а всё потому, что знает: девицы будут не только смотреть на него как на пустое место, но и вообще станут отворачиваться при его приближении, они-де страшно увлечены беседой с кем-то или заняты любым иным делом, лишь бы оно дало им повод повернуться к нему спиной и не вступать в беседу. Все девицы такие, все до одной. И вдруг, в одну прекрасную субботу, случается нечто из ряда вон выходящее, нечто, чего Хенри никак не ждал.

Он привёз парней на танцы в клуб неподалёку от Левангера. Июнь, воздух полон смеха.

Хенри замечает её сразу, как только вылезает из авто, потому что она не отводит глаза, а смотрит прямо на него. Неотрывно. Кто она такая? Наверно, наслушалась смехотворных историй о нём, их вечно рассказывают? Но нет, не похоже, в её взгляде не видно жалости ко мне, думает Хенри, запирая машину, уверенным жестом зачёсывает назад волосы и лишь тогда позволяет себе исподтишка посмотреть, следит ли она ещё за ним. Теперь её рот неуверенно растягивается в улыбке. Хенри тоже улыбается. Придётся подойти! По счастью, в её компании стоит и его приятель, которого среди прочих Хенри приехал забирать, так что повод у него безупречный.

Девушка делает шаг в сторону, давая ему место в общем кругу, и опять улыбается. Она низкого роста, ниже Хенри.

– Нам пора ехать? – спрашивает приятель.

Хенри мотает головой, краем глаза замечая, что девушка тоже ждёт ответа.

– Да нет, торопиться некуда, – говорит он.

Так в его жизнь внезапно врывается счастье, как волна тёплого воздуха. Оно приходит к нему в виде девушки, вот она стоит перед ним: восемнадцать лет, длинные чёрные волосы, занавесившие уши, и она ниже его, не сильно, но заметно. А самое во всём этом поразительное, что она не порывается уйти. Стоит себе и болтает с ним. И не стреляет по сторонам глазами в поисках подруги или знакомых. Стоит рядом, пусть и тоже в смущении, неуверенности. Как-то это слишком щедро и невероятно, слишком уж много после стольких лет аутсайдерства, когда он жался в тени и смотрел на мир сквозь стенку аквариума. А теперь вот совершенно живой, тёплый, дышащий человек, чьи губы растянулись в улыбку, глаза осторожно ищут встречи с его глазами, а груди распирают платье. Хенри боязливо протягивает руку и касается её запястья, почти незаметно. Ведёт указательным пальцем по светлой веснушчатой коже с приятными, светлыми волосиками. Прикосновение обжигает, как искра, дёргает, как электрический разряд, шарахает в подушечки пальцев, пробегает по руке и уходит вниз, в промежность, и с девушкой, видимо, творится то же самое, потому что она не убирает руку, а, наоборот, двигает её навстречу его пальцам, щёки у неё горят, глаза серьёзнеют, и она обнимает его за талию.

Они разговаривают. Он узнает её имя, Клара, и говорит своё. Рассказывает, откуда он. Через несколько дней они встречаются наедине, у неё дома.

Вот оно, счастье!