Владимир Кунин - Мой дед, мой отец и я сам

Уровняв концы веревок, он попытался просунуть их между брезентом и балками. Однако, брезент так тяжко и плотно был прикрыт, что от этого пришлось отказаться.

Тогда Васька намотал капроновый трос на руку, но тут же с отчаяньем сказал вслух:

— Не удержаться мне... За мачту бы зацепиться... За мачту!

Балку качнуло еще раз, и Васька увидел, как чекель стал изменять свою форму, вытягиваться и разевать серебряную пасть трещины.

И тогда Васька сбросил веревку и лежа обмотал ее несколько раз вокруг своей груди.

Свободные концы он пропустил еще раз через блочное кольцо, завязал их двумя узлами и намотал на левую руку.

Затем он повернулся и лег поперек балок, закрыв собою отверстие клапана.

Плечами и грудью он лежал на одной балке, а животом на другой.

Балка качнулась, и Васька почувствовал, как стал натягиваться капроновый трос.

Васька закрыл глаза и прижался щекой к мокрому брезенту. Он лежал поперек гребня, и ноги его свешивались по одну сторону шапито, а голова лежала по другую.

Сатаровы качнулись, исполнили еще одно переднее сальто и захрустел разрывающийся чекель.

— А-а-ах!

Со страшной силой Ваську рвануло и прижало к балкам.

Под Сатаровыми вдруг сильно просела трапеция.

Сатаров-старший едва удержал брата. Они тревожно перглянулись и оба испуганно посмотрели наверх. Вроде бы все было в порядке.

Для проверки Сатаровы качнулись сильнее обычного и, убедившись, что рывок не повторяется, стали продолжать свой номер.

— Хорош... — выдавил из себя Васька.

В горле у него что-то булькнуло, и он стал задыхаться. Он лизнул мокрый брезент и прислушался: спокойно играла музыка, осторожно аплодировали зрители.

Издалека прозвучал голос Сатарова-старшего:

— Ап!

На мгновение Ваську еще сильнее прижало к балкам, и он совсем задохнулся.

Сатаровы исполняли головокружительную «вертушку».

Цирк гремел аплодисментами.

Васька закашлялся. Из уголка рта потекла кровь. Он сплюнул и торопливо глотнул воздух.

Огоньки города лежали под ним и сливались в дрожащие желтые нити.

Ваську стало подташнивать и он снова лизнул мокрый, холодный брезент.

Сатаровы, трапеции, блок и стальные тросы растяжек весили очень много, но Васька уже почти не чувствовал этой тяжести, а ждал исполнения трюка, от которого вес увеличивался вдвое, дыхание прекращалось, а рот наполнялся горячей и соленой кровью.

Раскачивался блок на капроновом тросе, рядом, чудом зацепившись, висел разорванный чекель.

А Сатаровы уже исполняли свой финальный трюк.

Новый рывок, новая боль и долгие аплодисменты вернули Ваську откуда-то издалека на купол черного и мокрого шапито.

Цирковой оркестр играл вальс.

И Васька услышал, как завизжал блок, опуская Сатаровых на манеж.

Нарастающие аплодисменты сняли с Васьки огромный вес. Он вздохнул, сплюнул кровью и, уютно прижавшись щекой к куполу, сказал:

— С окончанием...

Это ему показалось забавным и он улыбнулся.

И потерял сознание...

В больнице, у входа в хирургическое отделение, сидела старуха в белом халате и недобро поглядывала на Нину, Витю и Сатаровых.

— Вы понимаете, — сказал Сатаров-старший, — мы из цирка...

— Это нам все едино, — ответила старуха. — Хоть из цирка, хоть из церкви. Не положено.

Дверь отделения открылась, и вышел врач в белом халате с закатанными рукавами.

Старуха сидела как изваяние.

Врач закурил сигарету, затянулся и спросил:

— Вы из цирка?

— Да, — ответила Нина.

— Родственники?

— Почти, — сказал Сатаров-младший и потрогал свою верхнюю губу.

Доктор оглядел всех четверых и улыбнулся.

— Что с ним? — спросила Нина.

Доктор стряхнул пепел и ответил:

— Температура нормальная. Состояние так себе... Сломаны три ребра, ключица... Сильно помята грудная клетка. Я уже не говорю о рваных ссадинах на спине и частичном разрыве связок левого лучезапястного сустава. Вот такие-то дела, товарищи почти родственники.

— Простите, доктор, он скоро поправится? — спросил Витя.

— Скоро, — ответил доктор, глядя на Нину. — Месяца через полтора я его выпишу. Недель шесть-семь минимум. Дня через три его можно будет навестить.

— Я остаюсь, — сказала Нина Вите. — А ты лети в Москву и пока оформляй нам отпуск.

— Хорошо. Спасибо, доктор. До свидания.

— Всего хорошего, — сказал доктор. — Не волнуйтесь, ничего страшного.

— Теперь мы уже не волнуемся, — сказала Нина.

Она взяла Витю под руку и повела его к выходу. Сатаровы молча пошли за ними.

Когда доктор вошел в палату, он увидел, что Васька лежит неподвижно на спине и держит губами белый целлулоидный мячик от пинг-понга.

Васька надул щеки и резко выдул воздух: мячик взлетел вверх почти на метр, и, когда он падал вниз, Васька поймал его ртом.

Так он сделал несколько раз, и доктор не выдержал:

— Слушайте, чем это вы занимаетесь?

Васька что-то промычал, затем выплюнул мячик и ответил:

— Вот черт! Чуть не подавился! Знаете, доктор, мне говорили, что во Франции есть человек, который ртом жонглирует тремя такими мячиками. Я думал врут. А теперь мне совершенно ясно, что это возможно. Противно, но возможно...

Васька взглянул на потрясенного доктора и добавил:

— Уж больно жанр негигиеничный!

— Так... — растерянно сказал доктор. — Очень, очень интересно...

Он посмотрел на Ваську как на седьмое чудо света и неверными шагами вышел из палаты.

Тут же в окне появился сначала скрипичный футляр, а затем и сам мальчишка.

— Ушел? — спросил мальчишка.

— Ушел, — ответил Васька.

Мальчишка нахально уселся на подоконник и, продолжая прерванный разговор, деловито сказал:

— Ну хорошо. К значку мексиканской олимпиады я могу добавить юбилейный артековский. Устраивает?

Васька улыбнулся. Мальчишка впервые заметил у него синяк под глазом.

— Что это у тебя? — спросил мальчишка и показал пальцем на синяк.

— А, это? — Васька тихонько потрогал синяк. — Здорово видно?

— А то! Чем это?

— Рубил лес — отлетела щепка. Травма на производстве.

— Не заливай, — строго сказал мальчишка.

Васька посмотрел на мальчишку и улыбнулся.

— Послушай, старик... Только ответь мне честно. Тебе никогда не хотелось работать в цирке?

Впервые мальчишка смутился, пожал плечами.

— Нет... То есть я никогда об этом не думал. А что?

— Да нет... Ничего. Я просто так спросил.

— Но знаешь, — сказал мальчишка и рассмеялся. — Мой дедушка рассказывал, что когда-то, очень-очень давно, когда он еще был пацаном, он чуть не уехал навсегда из этого города с одними французскими циркачами на лошади.

— Замечательно, — вежливо сказал Васька.

— А почему ты меня спросил о цирке? — сказал мальчишка.

— Не знаю, — мягко сказал Васька и уставился в потолок. — Просто мой дед, мой отец и я сам, наверное, не смогли бы и дня прожить без цирка. Вот я и подумал, что если когда-нибудь у меня будет сын...