Антония Байетт - Джинн в бутылке из стекла «соловьиный глаз»

А Джиллиан рассказала о том, как встретилась со старым солдатом в Анатолийском музее.

– Возможно, это был джинн, – сказал Орхан. – Джинн по-турецки пишется CIN, его вполне можно отличить от людей, хотя он порой встречается и в человечьем обличье: он всегда нагой и безволосый. Вообще-то джинны могут выглядеть как угодно, однако в обличье человека они всегда безволосые.

– У него была очень волосатая куртка, – сказала Джиллиан, – но сам он был действительно безволосый. И кожа такая желтоватая, цвета слоновой кости или пчелиного воска, и очень гладкая – нигде ни единого волоска.

– Ну конечно джинн, – сказал Орхан.

– А как же тогда, – воскликнул юный Аттила, который делал доклад «Баязет в гареме», – вы объясните историю о царице Савской [32]?

– А что я должен по этому поводу объяснять? – спросил Орхан.

– Ну как же, – сказал Аттила, – согласно исламской легенде, Соломон отправился из Мекки в Сабу, чтобы посмотреть на ее царицу, у которой, по слухам, были страшно волосатые ноги, как у ослицы, потому что она была дочерью джинна. Короче говоря, Соломон попросил ее руки, а она, чтобы доставить ему удовольствие, пользовалась различными мазями и травами, и ноги у нее стали гладкими, как у ребенка.

– Autres pays, autres moeurs [33], – сказала Лейла Дорук. – Невозможно связать джинна обещанием. Что же касается демона доктора Перхольт, то он, похоже, родственник того шестирогого ифрита из истории о Камар-аз-Замане, вам не кажется?

Ездили они и в Эфес. Этот белоснежный город частично восстал из руин; здесь вы можете пройти по улице мимо мраморных зданий, где, должно быть, проходил Святой Павел; колонны и портики, раковина элегантного здания библиотеки, храмы и кариатиды восстановлены и снова сияют в лучах весеннего солнца. Когда они брели мимо фасадов этих древних храмов, юный Аттила помрачнел и заявил, что при взгляде на них его пробирает дрожь; Джиллиан решила, что он имеет в виду гибель целых народов, но оказалось, что имел он в виду нечто значительно более примитивное и сиюминутное – землетрясения. И когда он об этом сказал, Джиллиан тоже со страхом посмотрела на разбитые каменные глыбы.

В музее они увидели две статуи Артемиды Эфесской, чей храм Артемизион, одно из семи чудес света древнего мира, вновь был «открыт» в девятнадцатом веке энергичным и упорным английским инженером Джоном Тертлом Вудом. Гигантская Артемида выглядит более суровой и больше похожа на Кибелу, Великую праматерь, со своей башенкой-короной – с целым храмом на голове, в арках которого сидят крылатые сфинксы. Ее тело – словно одна величественно вздымающаяся колонна: бедра едва прорисованы, ибо на ней нечто вроде юбки из разных тварей, полевых, лесных и небесных, связанных между собой по два и по три и расположенных в несколько рядов геометрически правильными квадратами; это быки, бараны, антилопы, крылатые быки, крылатые сфинксы с женскими грудями и львиными головами, люди-птицы и огромные иератические пчелы, ибо пчела [34] – это символ Кибелы, а также Эфеса. Богиня украшена гирляндами из цветов и фруктов – все это вырезано из того же камня, что и она сама; львы прикорнули под крючковатыми обломками ее рук (сами руки не сохранились), а ее головной платок соткан из рядами расположенных крылатых быков, подобных тем духам, что охраняют ворота в музее Анкары. И перед собой она несет, точно финиковая пальма, полная плодов, тройной ряд огромных грудей – семь, восемь и восемь – сама плодовитость, воплощенная в камне. Артемида поменьше, которую турки называют Гюзель Артемис, а французы Ла Белль Артемис, стоит напротив, у кирпичной стены; у нее менее египетский и значительно более восточный тип лица, на устах легкая улыбка. Она также одета в платье из тварей, населяющих землю и небо – из быков, антилоп, крылатых быков и сфинксов, – и львы дремлют в тени ее свисающих грудей. Ее головной платок также соткан из крылатых быков, однако корона-храм не сохранилась. Зато у этой богини видны ступни, поставленные рядышком, то ли на гребень какой-то рептилии, то ли на раковину, то ли на свернутые кольца змеиного хвоста, и у самых ее ступней приткнулись полные меда ульи. Ее большие глаза с тяжелыми веками широко раскрыты: она смотрит на вас из камня.

Вся компания была в восторге от этой богини. Орхан даже поклонился ей, а Лейла Дорук и Лейла Серии принялись разъяснять Джиллиан Перхольт особенности ее культа и то, насколько она действительно древнее греческой Артемиды или римской Дианы, эта азиатская хтоническая богиня. Великая матерь Кибела, Астарта, Иштар, чей храм обслуживали девственницы и храмовые проститутки, развлекавшиеся пирами, роскошью и кровавой резней; чьи жрецы-мужчины оскопляли себя в религиозном экстазе, поклоняясь своей богине, подобно умирающим богам, Таммузу, Атти-су [35]. Адонису, чьей кровью полнились реки, и красной была их вода, добегая до моря.

– Женщины каждый год оплакивали трех умирающих богов, – сказала Лейла Серии. – Считается, что замечательная фраза Колриджа «где женщина о демоне рыдала» [36] связана с описанием этих ритуальных оплакиваний.

– Был там один жрец, – сказала Лейла Дорук, – Мегабиксус; это персидское слово, и оно означает «отпущенный Богом на волю». Возможно, он был евнухом-чужеземцем. И три жрицы – Девственница, Неофитка и Старая жрица, которая учила молодых. Эти жрицы носили имя Мелисса, что значит «пчела». И еще там были жрецы, которых называли Акробаты, потому что они ходили на пальцах; и жрецы, которых называли Эссены, – это еще одно негреческое слово, означающее «король пчел», греки тогда не знали, что пчелиная матка – это не король, а королева, зато мы теперь знаем…

– Ее груди выглядят устрашающе, – сказала Джиллиан Перхольт. – Как змеи у Медузы – их слишком много, однако чрезмерность эта, видимо, вполне закономерна и оправданна.

– Кое-кто сейчас утверждает, что это вовсе не груди, а яйца, ведь яйцо – символ возрождения, – сказал юный Аттила.

– Нет, у нее просто должны быть груди, – возразила Джиллиан Перхольт. – Как же иначе можно воспринимать их, глядя на эту скульптуру!

– А еще есть мнение, – улыбнулась Лейла Дорук, – что это яички быков, принесенных ей в жертву; видите, они повешены ей на шею как бусы, как… некие части тела тех кастрированных жрецов… их тоже когда-то вешали ей на шею…

«Нет, – подумала Джиллиан, – это груди – зрелые, полные и вырезанные из того же камня, что и она сама».

– Все это просто метафоры, – вмешался Орхан. – И эти груди тоже обозначают одновременно множество вещей, как и сфинксы, и крылатые быки.

– Вы, наверное, восхищаетесь ею, нашей богиней? – спросила Лейла Дорук. «Она не ваша, – подумала Джиллиан. – Вы все пришли слишком поздно. Она куда старше вашего народа и могущественнее. Нет, – решила Джиллиан чуть позже, – все-таки она гораздо больше ваша, чем моя». Кирпичная стена за спиной у Гюзель Артемис была украшена пластиковой виноградной лозой, кремово просвечивавшей на солнце.

Две Лейлы стояли рядом с Джиллиан Перхольт перед статуей Артемиды, и каждая взяла Джилллиан за руку и засмеялась.

– А теперь, доктор Перхольт, – сказала третья Лейла, Лейла Осман, – вы должны загадать желание. Знайте: если вы здесь окажетесь между двумя тезками и загадаете какое-нибудь желание, то оно непременно исполнится.

Лейла Дорук была женщина крупная и цветущая; Лейла Серии – маленькая и похожая на птичку. Обе красавицы – с большими темными глазами и прелестной кожей. Рядом с ними Джиллиан Перхольт почувствовала себя потной неуклюжей англичанкой, опухшей от жары. Впрочем, она привыкла отметать подобные эмоции. И ответила смеясь:

– Я в достаточной степени фольклорист, чтобы знать, что из загаданных желаний ничего хорошего никогда не выходит. Эти желания имеют скверную привычку подчинять себе людей, их высказавших.

– Только очень глупые желания, – сказала Лейла Серии. – Необдуманные. Когда люди не думают головой.

– Как, например, тот крестьянин, что спас волшебную птицу, и она предложила ему загадать три желания, так он пожелал связку жареных колбасок, и колбаски появились прямо на сковородке, и его жена заявила, что только глупец мог высказать такое дурацкое желание, если можно было пожелать хоть весь мир, и крестьянин страшно разозлился и пожелал ей подавиться этой колбасой, что и произошло, но это было уже второе желание, так что ему пришлось использовать свое третье, и последнее, желание, чтобы спасти жену от удушья.

На какое-то время эта крестьянская жена из северной сказки, украшенная связкой жареных колбасок, словно очутилась рядом с ними перед великой богиней с ее бесчисленными свисающими грудями. Все засмеялись.

– Пожелай что-нибудь, Джиллиан,- сказал Орхан.- Ты ведь вполне разумная женщина и не пожелаешь себе какой-нибудь глупости.