Том 1. Усомнившийся Макар - Андрей Платонович Платонов

Будет братство звезд, зверей, трав и человека…

А Каспийская Невеста жила и слушала песню солнца и звезд и выговаривала ее невнятно, но чудодейственно.

– Я оберну ее к себе, – сказал раз Иван, – и, как машиной, ею размозжу мир… Вот первая сестра и миру всему и человеку в одно время… Я дознаюсь до ее силы и возобладаю ею сам. Тогда я дам миру тишину и думу… А теперь надо бежать с нею отсюда в города, где книги и мысли.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

В ней Суржа стала селением весьма привлекательным, а Иван с Каспийской Невестой отправляются в великое странствие по всему белому свету

Затаил думу Иван глубоко:

– Убегу на широкую землю в великие города.

А в Сурже достраивался уже один большой дом на всех людей. Строился он круглый, кольцом. А в середине сажался сад. И снаружи также кольцом обсаживался дом садом. Так что окна каждой отдельной обители-комнаты выходили в сады. Посмотреть если сверху, то весь дом был вот такой.

сад

дом

сад

дом

сад

Внутри по всему дому шла длинная галерея и соединяла все комнаты.

Много хорошего было внутри дома. Над каждой комнатой на крыше был малый духогончик, который не переставая тянул вверх испорченный людьми воздух. А снизу из садов подгонялся благовонный, богатый дух, тоже духогонами. Когда в комнате никого не было, духогоны стояли. Как только входил туда человек и чуть грел воздух – духогоны начинали кружиться – и дурной воздух утекал вверх, а хороший подтекал из садов.

Отопление всего дома шло от одной печи. Горячий дух от печи шел в щели между стенами. Стены были устроены везде двойные – и вот в эти пустые места шел теплый дух, грел сначала стены, а потом и весь дом.

Дом так топился, что никто не замечал, где, как и что топится, откуда идет тепло. Ничего не было видно. А теплота шла равномерно и грела стенами чистый садовый воздух.

Иван, еще перед стройкой дома, велел смачивать все доски, бревна, оболонки и тес особой жидкостью, которую он добыл из особой травы, перегоняя ее в котле.

Доски, промоченные этой жидкостью, делались несгораемыми. Пожар, выходит, был не страшен болыпевицкому дому.

И дом, и отопление его, и эту жидкость придумал Иван.

– Головешка у парня, – говорили остепенившиеся теперь бродяги, – Каспийскую Невесту отдашь – и не додашь.

Суржи не было – был один чудодейственный дом. Для скота был построен такой же дом в стороне, только поменьше. Там тоже были и духогоны, и сады, и отопление. Скот держался в такой же великой чистоте и здоровье, как и люди. Потому и скот был ласков, умен и работящ, как люди.

Иван уже подумывал, как бы и лошадей и коров приравнять во всем к людям, поселить в одном доме – и делать всем вместе одну жизнь – ласковую, простую, счастливую и глубокую.

Но до поры отложил это.

Бродяги не пожелали:

– Лошадь, – говорили, – существо с рассудком и телом благонравное, коровы и волы еще ничего себе, вот козлы – чертячьи бельма, вонючи, звери…

– Ну обождем пока. Я дом еще лучше сделаю – тогда всем вместях можно селиться. Более зверей и людей не будет – будут и близко друг к дружке телесами и душою. Зверь, брат, тоже большевик, но молчит, потому что человек не велит. Придет время вскоре, заговорят и звери, остепенятся и образумятся… Это дело человека. Он должен сделать людьми все, что дышит и движется. Ибо в кои-то веки он наложил на зверя гнет, а сам перестал быть зверем. Это потому, что еды мало было. Теперча еды хватит на всех, и зверя можно ослобонить и присоединить к человеку…

Не дышали бродяги и слушали:

– Да, дело сурьезное…

Иван с раздутыми жилами на большой рубленой голове говорил не помня себя. Глаза его пропали под черепом, обвелись черной каймой и сияли.

– Знатная голова человечья, настоящая душа, – говорили большевики.

Каспийская Невеста тоже слушала, и ее грудь качалась, и глаза светились, как незнакомые, редкие цветы. Волосы разлились до пояса. И было хорошо всем и тревожно – не похоже, что это земля, а будто приехали все на иную звезду и позабыли, откуда сами и что к чему.

Ночью Иван лежал на сене и не спал.

В доме, где жил скот, жутко мычала и стонала всей своей двоящейся душой корова – она рожала ребенка.

Иван слушал и думал.

К утру смолкла корова – опорожнилась. И Иван, успокоенный от дум, заснул.

Днем, когда проснулся Иван, никого в доме не было. Уехали картошку рыть.

Поглядел Иван на дом:

– Назовем наше поселение Невестой. Суржа – это хмурое имя. Осень, поздний дождь, голод.

И Иван написал мелом на стене: «Невеста, устроен новой земной нацией большевиков». Поглядел Иван на все:

– Если бы ожили все думы, которые я вложил сюда, получился бы вихрь и водопад.

Пришли к вечеру товарищи. Поели и позаснули мертвыми. Обошел Иван все обители.

– Живите, братья, сами по себе. Теперь не сгинете… Пошел к Каспийской Невесте. Она не спала.

– Пойдем со мною, – сказал Иван, – я не обижу, я покажу тебя всем. Вся земля очнулась, все люди готовятся к чему-то, чего и я не знаю…

Невеста встала и пошла с ним.

Они оставили дом и пошли полем – в темь, в ночь, в далекие, неслышные отсюда города.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,

где встречается странник по прозванию Мирликийский Чудотворец, а также чуется жженая вонь и видится шина, намазанная липистричеством

Отощали Иван с Каспийской Невестой. Оно и нехитро – пять дней прошло, полных скорого шествия, далеко уже лежит поселение во имя Невесты – Суржа.

Уже всякая живность стала по дороге попадаться – лошади, мужики, велосипедисты – стало быть, город близок.

Вон завиднелись трубы некие, и слышится чей-то ревущий и страшный голос, неумолкающий и невидимый.

И попадися навстречу Ивану и Невесте как бы странник. Вид – божий, но скулья жуют и ходят беспокойно, а глаз единый (другой выщелученный) мудр и печален.

И в руках нет у него бадика, а за спиной – сумки. Будто в гости идет человек. Там поест, помоется и отдохнет.

– Куда, дети, поспешаете? – вопросил он.

– В города, – ответил Иван. – А ты куда?

– Я-то? Особо никуда не поспешаю… Сказано было – не ведуешь, где сыщешь, а где утеряешь. Чего же поспешать? Я сыщу, может, там вон, а может здесь. Ходи слободно, а хочешь, сиди. Все едино…