Прощальный ужин - Сергей Андреевич Крутилин

показать их Марте. Вечером, когда она приходила, Кудинов раскатывал кусок на полу. Марта скептически оглядывала покупку: обои ей не нравились. Одни были просты, другие — желтоваты, третьи…

И он наутро снова отправлялся в бега — спешил или в Пассаж, или в ГУМ.

Однажды Марта позвонила ему и сказала, что Славка Ипполитов купил приличные обои в хозяйственном магазине на Соколе. Игорь собрался и без особой охоты потащился на другой конец Москвы. Он помнит эту поездку очень хорошо: именно тогда случилось  э т о.

Кудинов почувствовал слабость и тупые, ноющие боли в желудке. Он подумал, что это отравление. Вечером были друзья и был плов, и, видимо, соус оказался несвежим. Обои ему не понравились: какая-то мелкая шотландка, от которой рябит в глазах. Но он купил десяток рулонов и с этой ношей едва добрался до мастерской.

Он бросил сверток с рулонами у двери и лег на тахту. Ему показалось, что боль угомонилась, стала легче, и, когда пришла Марта, он даже не сказал ей. Она нашла обои шикарными и все ластилась и целовала его. Он не разделял ее веселости и за ужином был скучнее, чем всегда. Марта обижалась на его сдержанность и сказала, что он плохо выглядит. Это оттого, зудела она, что вчера он много выпил портвейна, а портвейн летом пить совсем нельзя — лучше пить водку.

Кудинов промолчал.

Марта засобиралась домой: завтра утром, до работы, ей надо было забежать к портнихе.

Игорь Николаевич не удерживал ее.

Ночью ему стало совсем плохо. Появились очень нехорошие симптомы: рвота и кровь.

Игорь не засыпал ни на минуту, и в девятом часу, когда Марта, спешившая к портнихе, ехала в метро, он был уже в поликлинике. До этого ему несколько раз приходилось бывать у своего лечащего врача: брал справку о состоянии здоровья для Дома творчества.

Лечащий врач был молод и, как все молодые люди, причастные к искусству, носил черную бородку и усы и очень любил всякие светские разговоры.

— Не кажется ли вам, Игорь Николаевич, — говорил он о только что закрывшейся выставке, — что в нашем изобразительном искусстве преобладает повествовательность. Не философичность, глубина, в хорошем смысле слова, а описательность. Все этюды, зарисовочки. Нет эпохальных полотен, вроде вашей «Эльвиры»…

Доктор знал всех художников по имени и отчеству и любил справляться, что нового у них в работе. Одним словом, даже из-за пустяковой справки, на которую в Доме творчества никто и не глядел, он держал тебя целый час.

Теперь, когда Кудинов явился с жалобой на здоровье и рассказал ему обо всем, доктор напустил на себя важность: суетился, бегал куда-то и все время повторял глубокомысленно: «Да-да»… и снова: «Да-да»… Однако не осмотрел Игоря, не послушал, не прощупал желудок, а сунул ему в руки целый десяток листков — пустил его  п о  в с е м у  к р у г у, как он выразился при этом.

Игорь весь день ходил из одного кабинета в другой. В одном ему шептали на ухо, проверяя слух; в другом — проверяли зрение. Одним словом, когда он очутился в темном рентгеновском кабинете, ему сказали, что сегодня уже поздно: просвечиваться надо утром, на тощий желудок.

Назавтра он пришел, как ему велели. Врач-рентгенолог — пожилая женщина с бледным, бескровным лицом — долго держала его, повертывая так и этак. Его заставили пить какую-то противную, безвкусную жидкость; ложиться и вставать; врач охала, вздыхала, расспрашивала о том, курит ли он, много ли, как питается, какими болезнями болел в детстве, — как будто, черт возьми, корь могла дать осложнение через тридцать лет! И самое обидное, что после всего этого ему ничего не сказали. Врач попросила его прийти еще раз, во вторник: будет профессор, специалист по желудочным болезням, он посмотрит снимки и поставит окончательный диагноз.

Во вторник его смотрел профессор — низенький толстый старикашка с очень мягкими руками. Он не доверял снимкам, а сам щупал, мял Игорю живот и все мурлыкал про себя. Потом он посмотрел снимки, обмолвился двумя словами по латыни с врачами, бывшими при консилиуме, поглядел на Игоря поверх очков и обронил довольно бодро: «Ну-с, молодой человек!» Короче говоря, все это кончилось очень плохо. Игорю посоветовали не ехать в сентябре на Черное море, как он планировал, а выхлопотать путевку в Ессентуки и основательно подлечиться.

— Ничего страшного, — говорил профессор. — Язвы у вас я не обнаружил. Но у вас предъязвенное состояние, и запускать это я вам не советую. Бросьте курить. Не злоупотребляйте спиртным. Как у вас по этой части?

Кудинов пожал плечами.

— Н-да! — резюмировал профессор.

Марта выслушала его рассказ про хождение к профессору довольно равнодушно. Она не могла отказаться от поездки в Гагру, о которой мечтала все лето. Она нашила себе столько всяких сарафанов, пляжных костюмов! Не сложить же их просто так, в сундук?!

Игорь не отговаривал ее: наоборот, успокаивал всячески и бодрился при ней.

Марта уехала в середине сентября. Осенью приступы болезни у Кудинова стали повторяться чаще, чем летом. Игорь забеспокоился; Художественный фонд помог ему с путевкой, и, когда в столице уж очень задождило, Кудинов был в Ессентуках. Из окон его палаты в санатории виднелся Машук, а дорожка, ведущая в грязелечебницу, была обсажена розами, и розы цвели, как летом. Покой, размеренность жизни, хорошая пища действовали успокаивающе, и Кудинов чувствовал себя лучше.

Марта писала ему в Ессентуки. Письма ее всегда были очень короткими — в них чувствовалась торопливость и беспечность.

«Пишу тебе, дорогой мой, всего лишь два слова, чтобы сказать тебе, что я жива, здорова и люблю тебя. По пути на пляж опущу это письмо, и дня через три ты его получишь. Здесь так чудно! Море, солнце, множество знакомых. Очень жаль, что нет тебя рядом».

Марта вернулась в Москву раньше Игоря. Она решила сделать подарок к его возвращению: навести порядок в комнате на Арбате. Ключ от квартиры у нее был, соседи ее знали. Она призвала рабочих, те побелили потолок, наклеили на стены шотландку, а заодно выбросили на помойку все старье: диван, кровать с балясинами, на которой умерла старуха. Вместо этого, по ее мнению, барахла Марта купила в антикварном магазине широкую тахту с книжным шкафом в изголовье. Правда, обивка тахты вытерлась от времени и некоторые пружины осели — надо б перетянуть, но Марта со вкусом подобрала расцветку покрывала, в духе обоев, и ложе получилось просто великолепное.

Марта радовалась в душе, предвкушая, как будет обрадован Кудинов: наконец-то у него есть свой дом! Однако когда она увидела своего возлюбленного, выходящего из вагона, то в ней все содрогнулось. Игорь стоял