Прощальный ужин - Сергей Андреевич Крутилин

Она молча слушала меня, глядя в окно, на город, на белеющие в фиорде корабли. Потом вдруг резко повернулась ко мне и, я не понял сразу, насмешливо спросила:

— А вы можете и в «государственном масштабе»?

— Да-а. А чего… — петушился я.

— Тогда скажите, как вас зовут?

— Иван, — в замешательстве ответил я.

Она улыбнулась и я понял, что она женщина добрая и снисходительная.

— О Иван?! Имя хорошее, но обращаться по имени не очень удобно. Фамилия-то есть?

Я сказал и отчество и фамилию.

Тогда, улыбнувшись открыто, доверчиво, Халима сказала:

— О чем вы, Иван Васильич, со мной говорите?

— Как о чем?! — я был несколько озадачен. — О деле говорю! Я видел, как вы на кухне любовались…

Я не договорил, видя, что она сдерживает себя, чтобы не рассмеяться.

— Все мужчины до вас, — сказала Халима с полуулыбкой, — говорили со мной только об одном: о том, какая я красивая. — Она не удержалась, прыснула со смеху. — А о деле, простите меня, вы — заговорили первым. Чудак! — и, продолжая смеяться, она дружески толкнула меня в плечо.

9

— Там же, в Тромсе, была еще одна встреча с Халимой. Встреча бессловесная, немая, но очень важная для дальнейших наших отношений, поэтому я хочу, чтобы вы о ней знали. Я опять рассказываю вам о том же: с  ч е г о  э т о  н а ч а л о с ь. На третий день пребывания в Тромсе мы уже настолько осмелели, пообвыкли, что запросто сходили с теплохода на берег, бродили по всему городу. Норвежцы узнавали нас, здоровались, если приходилось спросить дорогу к порту, объясняли на ломаном русском языке, как лучше и быстрее пройти. Они были так добры, внимательны к нам, что мы совсем осмелели. Разбрелись все по городу — кто на стадион, кто в Музей современного искусства, кто в кино. Мне очень хотелось посмотреть мост через фиорд. Мост построен недавно из монолитного железобетона. Норвежцы очень гордились им. Мост и на самом деле был украшением города. Он горбился над фиордом. Его видать отовсюду. Наш теплоход проплывал под ним, когда мы шли к причалу, и я диву давался смелости инженера. Легкие опоры высоко вздымались над водой, поэтому в фиорд свободно могли входить и океанские лайнеры. Про мост этот нам приходилось слышать немало легенд. Рассказывали, в частности, что его построила какая-то миллионерша. Ну не то что построила, а дала мэрии деньги. Но с одним условием, что на мосту будут установлены копилки и каждый водитель и пассажир, проезжающие по мосту с одного берега фиорда на другой, должны опустить в копилку по кроне. Городской транспорт от пошлины освобождался. Мэрия согласилась с этим условием. Старуха раскошелилась; мэрия наняла какого-то инженера-англичанина, который спроектировал и построил мост. Поток туристов в северных странах большой, а по этому мосту особенно: он сокращал дорогу, в объезд фиорда, на сотню километров. Через два года после вступления моста в строй миллионерша вернула свои деньги. А к тому времени, когда мы прибыли, бабка с помощью этой копилки уже удвоила свой капитал… Не берусь судить, насколько все тут правда, но мост любопытный, и я решил посмотреть его. Я отыскал улицу, где он начинался; посмотрел, как при въезде на мост водители останавливали машины и бросали в ящик монетки, и потопал по его бетонной хребтине. Шел-шел и не заметил, как очутился на другом берегу фиорда. И когда я попал на другой берег, то сразу же понял, почему этот мост был так необходим: там, на другом берегу, рос новый город. Украшением этой части города была кирка — совсем-совсем новая, построенная после сооружения моста. На самом берегу фиорда высилось конусообразное сооружение из стекла и бетона.

Я, признаться, смелый только на строительной площадке. На лесах я бог, потому что знаю: я работаю так, что комар носа не подточит. Но выйду за забор стройки — пас, я такой же, как и все, робею перед людьми. На трамвайной остановке всех вперед пропускаю. А тут такое дело — зайти в храм. Где? В чужом городе! Мы уж так приучены, что в музей, в ту же лавру, войти и то боимся. А тут чужая страна, чужой уклад быта, чужая религия. И я не решался зайти в кирку, приглядывался, входят ли наши, выжидал. На площади перед киркой памятники знатным людям. Стоят на постаментах бронзовые бюсты и просто гранитные глыбы с надписями. Надписи, конечно, по-норвежски, и я не разобрал имен. Огляделся, значит, вижу, наши заходят в кирку. Наших ведь за границей сразу узнаешь! Нашего брата русского хоть на луну забрось, так и на луне сразу отличишь! Ходят, глазеют; на груди дорогие фотоаппараты, кинокамеры, а из-под плаща виднеются брюки шириной в аршин… Ну, раз заходят наши, и я решился.

Я родился в пору, когда у нас в селе церковь уже закрыли, колокола сбросили с колоколен. В церкви был колхозный склад зерна. В церквах-музеях бывал. Иконы, золото. Стены и своды в картинах — все легенды из библии. Оклады, сосуды и чаши из серебра и золота. Одним словом, мишура. И вот я переступил порог кирки, и меня прежде всего поразила простота обстановки. Огромный зал с шатровой крышей. Высота зала — с наш пятиэтажный дом. Окна продолговатые, сверху матовый свет. Там, где у нас иконостас, глядя на который, слепнешь от обилия икон и золота, в кирке помост, и на помосте кафедра. На глухой стене высоко-высоко распятие. Картина. Один лишь Христос на кресте, но картина писана замечательным художником. Не припомню теперь фамилию живописца, слыхал только, что многие туристы из Англии, Дании, Бельгии и других стран Европы приезжают в Тромсе лишь за тем, чтобы поглядеть этого Христа. Так вот, Христос на кресте: скорбное лицо, измученное тело, раскинутые в стороны руки. А за ним, за крестом, во всю стену горы и голубое небо.

У нас не принято ходить при службе, отвлекать. Грех. Отец как-то рассказывал, что он послюнявил горящую свечку. Свечка как зашипит, искры в разные стороны. Дед — стук по затылку! А тут, в кирке, старички и старухи, ревностные хранители службы, чинно сидят на низеньких скамеечках, а наш брат, туристы, особенно западные, ходят, щелкают фотоаппаратами, гыр-гыр — переговариваются. Видя это, я осмелел; в проходах, где толпятся туристы, народу много. Я протиснулся вперед, да так и замер от неожиданности. Была необычная служба — шла церемония конфирмации. Я слышал где-то об этой церемонии. У нас, русских, бывало, родился ребенок — крестить надо. Зима ли, лето ли — купель с