Записки странствующего энтузиаста - Михаил Леонидович Анчаров

идиоты и идиотки у нас дома платят двести рэ.

Я тоже смотрел на них.

Они так хотели быть мужественными и своевольными, что не заметили, как ими торгуют по сходной цене.

— Господи… — сказал я. — Не надо мне мстить… Я хотел как лучше.

Они стояли и смотрели на меня.

Ну ладно, чего уж там.

Я шагнул к ним. Чего тянуть?

Но они расступились.

Я вошел в пивнушку. У нас, на Буцефаловке, такие назывались «американками». Дверь за мной закрылась, потом снова открылась — кто-то заглянул внутрь и закрыл окончательно.

— Садись, — сказал лысый гигант с вислыми усами.

Я присел напротив.

— Ты ничего о нас не знаешь, — сказал он. — А берешься судить.

— Потому и берусь, — говорю.

— Мы же здесь живем, — сказал он. — Раньше сюда бежали, а теперь здесь живут. Это Новый Свет… Ты скажешь — был Новый, а сейчас устарел?.. Не торопись. Ты не понял нашу суть. Суть Америки. Я тебе объясню.

— Только попроще, — говорю. — Я тупой.

— Я тоже ни во что сложное не верю, — сказал он. — Тут мы сходимся. В остальном — нет. Меня однажды нанял человек — назовем его Капитан…

— Покороче, — говорю. — Меня ждут. Мне не до историй.

Знаем. В Кейптаунском порту, с какао на борту «Жаннета» поднимала такелаж. И, прежде чем уйти в далекие пути, на берег был отпущен экипаж… Идут, сутулятся, сливаясь с улицей, и клеши новые ласкает бриз… Знаем, пели… Гарри, Кэт, таверна, выстрел… У нас тоже есть чувствительные уголовные романсы.

Вислоусый гигант помолчал, потом сказал:

— На лодке был сильный мотор, но из гавани мы выходили на веслах. Потом я включил двигатель.

При выходе обогнали пыхтящую барку.

Кэт сказала:

— Не притирайте, черт побери, дайте ему жить.

Капитан сказал:

— Однако, хотя вы и пташка, а знаете, что к чему. Откуда бы?.. Мы всегда идем на полгавани впереди.

…Кэт — ну ясно, затрепанное имя. Бризы, муссоны, «смит-вессоны»…

Она сказала:

— Я знаю, как вся грязь летит на того, кто отстанет… Значит, и на меня.

Капитан сказал:

— Все дело — в индивидуальном продукте. Ты производишь надежду, а я — веру.

— И тогда пошло. Я, — сказал Вислоусый, — сразу подумал, что несдобровать кораблю из-за этого. Стою. Мое дело маленькое. Потом слышу — они заспорили, кто лучшего человека оставил дома.

Заспорили, засмеялись, перестали спорить. Она сказала:

— А кого Пирсон оставил дома? Парень — он видный. (Пирсон — это я.)

Капитан сказал:

— С его фигурой надо в каждом порту оставлять лучшую девушку в городе…

Капитан сказал:

— Слушай, Пирсон, покажи ей свое фото, самое дорогое. Я видел, у тебя мелькало в пиджаке.

Что ж, пусть смотрят.

Я достал свое фото.

Я подумал: «Пусть смотрят. Ничего».

— Какая прелесть… Пирсон — молодец, — сказала Кэт.

Пока они разглядывали мое сокровище с царапиной на лбу, с волосами, как воронье гнездо, веснушками на носу, щекой, измазанной повидлом, а в руке — кукла без ноги, и с глазами — синими, как море в заливе неаполитанском…

— Пирсон не такой идиот, — сказала Кэт.

— Пирсон, спой, — сказал Капитан.

Ну что ж, петь так петь.

Я спел песню о том, как грузили едой корабль, уходящий в дальнее плаванье, и сынишка механика спросил матроса: «Зачем столько еды?» И матрос сказал: «А если крушение? Сколько нужно будет еды, чтобы дождаться помощи?» А механик сказал: «Не болтайся под ногами». И сынишка стал помогать матросам. И когда через год нашли этот корабль со сломанным винтом и рацией, то на нем не оказалось ни одного человека, который бы пережил голод, и ни крошки еды.

А когда раздавали вещи вдовам, нашли тайник с едой. Но вещи не утешили вдов.

Так-то так, но кому отдать пяток оладий с повидлом и кусок бисквита, высохший, как камень?

— Мрачная песня… — сказал Капитан.

И Кэт отдала мне карточку дочки.

И тогда я спел другую песню — о самолюбии и о любви, и о том, как два человека любили и мучили друг друга, но у Него была семья. А Она была красивая и злая, но билась за тех, кому не повезло, а Он был добрый, но никому не уступал дороги и бился только за себя.

И когда все гибло…

Он тогда кинулся спасать Ее, хотя было ясно, что бесполезно и Он бы мог спастись.

Так погибла красавица Кэт — синие глаза, и Капитан, лучший на всех морях.

— Мое дело маленькое, — сказал Пирсон.

Потом он подождал, пока я отсморкаю свое положенное, и спросил:

— Ну, ты понял? Это же так просто.

Я вытер сопли и кивнул.

Потом открылась дверь пивнушки, и меня позвали.

Дорогой дядя, я отошел в сторонку, куда меня отогнали. Я стоял на бровке шоссе и смотрел на склон холма с редким кустарником. Куда именно я смотрел, остальным не было видно. Закрывали кусты, посаженные вдоль шоссе.

— Уходи, чего встал? — сказали мне.

— Сюда движутся люди посерьезней, — говорю.

И тогда все увидели, как на тропинке, сбегающей с холма, остановился человек в сером пиджаке и белой рубашке с «бабочкой».

Его хорошо освещало послеполуденное солнце. Через плечо у него висел чистенький автомат. Он крикнул нам не очень повышая голос:

— Всем отойти на край шоссе!

Люди начали подниматься. Оружия никто не взял, хотя оно лежало у них в ногах, в траве, потому что человек был один. Но тогда из кустов на холме появилось много хорошо одетых людей. Среди них были и женщины с детьми. У всех взрослых были гранаты.

Они начали спускаться по отлогому холму, и кусты были им по пояс.

Человек в пиджаке перекинул автомат на руку.

— Не делайте глупостей, — сказал я, — идет машина.

Тот закинул автомат за спину.

По вечернему шоссе мчалась машина. Марки я не запомнил. Однако заметил, что водитель был один. Она пролетела мимо. Потом показалась и пролетела вторая, третья, еще несколько. И в каждой были только хорошо одетые водители и барахло, накрытое плащами или брезентом. Видно, драп был большой.

Мы и они стояли. Мы по их детям, конечно, стрелять не могли, они наших — закидали бы гранатами. Было достаточно, если б долетело несколько.

— Всем построиться и отойти от оружия, — сказал человек с «бабочкой», — на 300 метров. Нам надо пройти к автобусам, и мы уедем.

Автобусы… Несколько пустых автобусов стояло у бензоколонки за поворотом.

Я отступил и в бинокль увидел зрелище, которому не поверил.

К автобусам подлетали эти частные пустые машины, и из каждой из-под брезента, из багажников выпрыгивали «ангелы»,