Том 1. Усомнившийся Макар - Андрей Платонович Платонов

любит ходить в гости и приятно одевается в свое старое пышное подвенечное платье с турнюром.

Одиннадцать рублей можно всю жизнь не прожить, если научиться жить у Мавры Кузьминишны. По крайней мере, не будешь растратчиком собственных денег.

У Мавры Кузьминишны дома сорок плошек. Вместо цветов она разводит в них всякий овощ – картофелины, морковь, лук, репицу и прочее, и даже цветы огонек. Плошки она собрала на дворе, выбрасываемые расточителями, за комнату никогда ничего не платила – хозяину за это смотрела за курами. Котлеты и другой питательный продукт, не растущий в плошках, приобретала в обмен за рассаду огонька-цветочка.

Кроме этих доходных статей, Мавра Кузьминишна сама по себе была ласковая и духовитая бабушка. Скажет что-нибудь соседке задушевное, а та:

– Кузьминишна, иди чай пить, вареньице есть, пирожка отрежу…

А Мавра Кузьминишна:

– Штой-то поясницу ломит, Никитишна… У тебя какое варенье-то?..

Питалась Мавра Кузьминишна прожевывая пищу длительно, томя желудок и истекая слюной, чем добивалась высокой полезной отдачи пищи; зимой не выходила из дома без нужды (холод истощает тело), летом сидела под теплом и сиянием солнца, множа калорийные силы организма, ночами спала глубоко, как будто она рыла могилы и очень устала, и во сне видела сытную мягкую еду и сукна.

Так Мавра Кузьминишна до сих пор имеет свои одиннадцать рублей с пятаком и отдаст их, вероятно, только мне, чтобы я мог закрыть ей очи ее же пятаком, когда придет к ней заблудившийся смертный час.

В следующий же час – не смертный, а живой – я покажу этим одиннадцати рублям то, чего они не видели четырнадцать с лишним лет.

<1926>

Экономик Магов*

В бывшем городе Задонске (теперь там сельсовет) по улице 19 Июля проживает гражданин Иван Палыч Магов.

Задонск – древлерусский монастырский центр, город божьих старушек и церковных золотых дел мастеров. Монастырь был кормильцем обитателей этого города (200 тысяч в год странников, богомольцев, богомолок и прочих пешеходов), а теперь, когда монастырь имеет значение пожарной каланчи и радиоприемника, жителям питаться нечем. Раньше по грунтовым дорогам в город несли холстину, а теперь по эфиру туда несется радиомузыка.

Вместо имущества – красота!

Поэтому жители перешли на экономический строй существования.

Иван Палыч – наиболее выдающийся, в общем и целом, задонский экономик. Он имеет одну пару сапог уже двенадцать лет – и они еще новые и гожие в долгую носку. Иван Палыч опытом и собственной осмысленностью дошел, что у сапог есть четыре врага: атмосфера – дух, вода – гидра, уличный торец и хождение без надобности.

После каждого своего похода в город или в грунтовые окрестности его Иван Палыч сапоги снимал, стирал с них тряпочкой пыльцу, мазал неспешно и слегка ваксой (чтобы не бередить зря кожу) и, приподымая осторожненько за ушки, опускал в специально для того сшитые брезентовые мешочки (водо- и воздухонепроницаемые), набитые сухой овсяной соломой, ежегодно сменяемой.

После сего мешки запечатывались деревянными пуговицами (рукоделие самого Иван Палыча) и подвешивались на потолочные гвозди, где воздух суше и покоя больше.

Оно и понятно: сапоги приобретены за семь рублей, а женитьба Ивану Павлычу обошлась кругло в четыре с полтиной, но эти чрезвычайные единовременные расходы были с некоторым избытком возвращены приданым жены – домом с палисадом, забором, нужником и сараем, – имуществом высокой долговечности. Да еще движимого имущества имелась некоторая наличность.

А что оставляют сапоги, когда они износятся!

Об Иване Палыче можно написать книгу и можно всю его экономически цельную, граждански, так сказать, последовательную фигуру понять из следующего заключительного аккорда – карандаша.

Иван Палыч вышел из первого класса церковно-при-ходской школы, порешив, что от ученья можно с ума сойти (в тот год повесился сын барина Коншина – студент, начитавшись книжек и переучившись), а главное было в том, что Иван Палыч хотел поскорее зарабатывать свой гривенник в месяц – и поступил мальчиком в монастырскую ризницу.

Вот с той поры и до сей Иван Палыч имеет один и тот же карандаш – на всю жизнь, оказывается, достаточно одного карандаша! Вот норма снабжения разума инструментарием!

При этом Иван Палыч не покупал карандаша, а получил его без оплаты от пономаря Сергея, которому этот карандаш уже не приходился по рукам – по малым размерам, вследствие исписки. Пономарь же Сергей сочинял, писал и сбывал на рынок рацеи, поэтому нуждался в новом, более рациональном карандаше.

Главный враг карандаша – не писание, а чинка. Чинка же имеет в первопричине не расход графита, а безумную спешку в писании, ненужное нажимание и ломку драгоценного материала, добываемого не то на Урале, не то на Бахчисараевых островах.

Что труднее – добыть графит или сломать карандаш? Вот где премудрость экономики!

Каждого безумца, сломавшего карандаш, надо послать пешком добывать графит!

<1926>

Цыганский мерин*

Серега Чепцов – мужик малозначущий: землю имел для голодного хлеба. Сам же постоянно стремился отправиться путешествовать вокруг света, чтобы обнаружить на его краю истинный смысл жизни. В молодых летах Серега жил послушником в Митрофаньевском монастыре; потом, изыскав мочалу в мощах, совершил святотатственный акт – положил мышиный выводок и часы-будильник в раку, когда задремал дежурный монах, – и скрылся на Урал к раскольникам.

В восемнадцатом году Серега вернулся домой. Это был уже пожилой мужик, однако его надо было постоянно удерживать от немедленного начала кругосветного путешествия:

– Обожди, Серега, меня, – купим пару коней и тогда тронемся спрохвала…

Когда Серега накопил сорок пудов сухарей, ему стало невтерпеж откладывать, и мы пошли в город посмотреть лошадей. Серега продал хату и имел деньги на лошадь, а я свои истратил на жамки и имел значение советчика и приспешника.

– Почем одр? – спросил я у цыгана, понимая лошадиное дело. Цыган был ряб и конопат, будто его сначала обварили кипятком, а потом обрызгали навозным отстоем.

Цыган был горяч своей натурой и лих на цыганское слово.

– Это ж не одр и не лошадь – это чистый конь! Вот, гляди, грива ложится сама на правый бок, шерсть – как пух на щеке твоей невесты!.. Это же не шерсть, это ковер… Ты погляди – глаза блестят, как у дьявола! Это страшный конь…

– Не говори зря, арестант, – окоротил я цыгана, – говори разом: сколько?

– По душе и по коню – семьсот!

– Ага, тебе по душе семьсот, а я тебе полтораста! Получай деньги и давай карточку!

– Да я ж тебе говорю – коню четыре года! Ты ж погляди – машина!.. Гляди