Ответственный представитель - Борис Захарович Фрадкин

сдали? По глазам вижу, что нет. — Она прошла к тумбочке, раскрыла лежавшую на ней сумочку и вернулась с бланком направления. — Завтра же, повторяю. И учтите: от меня вы не отвертитесь!

— Разве у меня что-нибудь серьезное? — настораживаясь, спросил Николай.

— Именно это я и хочу знать. А ваше здоровье нужно не только вам, но и… — Зина улыбнулась. — Анна мне дорога, как сестра. Я очень хочу, чтобы она была счастлива.

— Я приду, — сказал Николай, — даю вам в этом слово.

Он пожал ее руку. Глаза Зины смотрели ласковее, она одобрительно кивнула головой.

Вошла Анна в синем шерстяном платье. Пышные волосы красиво лежали над чистым широким лбом. Прическа была затейлива. Видимо, Анна любила быть одетой и причесанной к лицу.

День еще не был по-настоящему теплым, но приближение весны чувствовалось уже во всем: и в более нежных порывах ветра, и в нестерпимом, режущем глаза блеске сугробов, и в бордюрах прозрачных леденцов-сосулек под карнизами крыш.

Солнце, прежде прятавшееся за высокими заводскими корпусами, теперь перекатывалось по конькам крыш в даже взбиралось на самый верх кирпичных труб.

— Куда мы пойдем? — спросила Анна, щурясь от яркого солнечного света.

— К Чулошникову.

— Кто это?

— Очень хороший человек. У него чудесная жена, гостеприимная и веселая. Там обычно собирается вся наша конструкторская компания. Я познакомлю тебя с вашим народом. У Чулошникова приемник с проигрывателем. Потанцуем.

— А как ты себя чувствуешь? — неожиданно спросила Анна.

— Я? Не плохо.

— Ты очень изменился, Коля.

— Да нет же. Сегодня я себя отлично чувствую.

— Завтра ты должен побывать у Зины.

— Хорошо, Аннушка.

— А сейчас… сейчас идем к твоему Чулошникову.

X

Небольшие прямоугольники бумажек лежали на столе перед Зиной. Сжав ладонями щеки, она в десятый раз перечитывала краткие сведения: исследование крови, исследование мокроты, заключение туберкулезника…

Повторный анализ крови и мокроты производился в присутствии Зины. Она сама сидела над окуляром микроскопа. Палочек Коха не было… Значит, туберкулез следовало исключить. Это подтвердили и специалисты из диспансера. Именно поэтому лицо Зины выглядело сегодня таким озабоченным. Она была бы, пожалуй, рада, если бы подтвердился туберкулез. Туберкулеза нет, а опухоль расползается все шире, захватывая все больше легочную ткань и угрожая распространиться на весь корень с его сосудами, нервами. В мокроте обнаружены эластические волокна…

У Косторева появился надсадный мучительный кашель, усилились боли в груди, увеличилось чувство общей слабости. Анна дважды делала снимки: прямые и боковые, мягкие и жесткие. Она получила мастерские отпечатки, ясные, даже слишком ясные.

Анна…

Если бы ее можно было оставить в неведении! Взглянув на повторные анализы, Анна опустила голову и ушла из кабинета Зины с изменившимся лицом.

Последний раз Зина осматривала Косторева в присутствии старшего врача поликлиники, одного из опытнейших терапевтов города, Елены Лазаревны Даллих. После ухода Косторева Елена Лазаревна пододвинула к себе историю болезни и в графе «диагноз», которую до сих пор не решалась заполнить Зина, вывела аккуратным каллиграфическим почерком «Cancer pulmonum» (рак легких). Однако, оставшись одна, Зина поставила рядом крупный и размашистый знак вопроса. Трудно было мириться с вынесенным Костореву приговором…

Теперь, просмотрев еще раз все анализы, Зина перевела глаза на шестой листок, бумаги: направление в раковый диспансер. Зина не решилась сегодня вручить его Костореву. Его уверили в том, что у него сухой плеврит. Запущенный, хронический, в общем какой угодно, но… вовсе не такой уж серьезный.

Косторев не должен был знать. Нет, нет, ни в коем случае! Пусть остается в полном неведении.

Зина отняла ладони от щек, и на лице ее остались розовые полосы, следы прижатых пальцев. Она протянула руку к шестому квадратику бумаги и, разорвав его на мелкие, мелкие кусочки, долго мяла в раздумье.

Потом, решительно собрав листки анализов и взяв историю болезни, отправилась к Елене Лазаревне.

Елена Лазаревна согласилась с Зиной. Посылать Косторева в онкодиспансер значило открыть ему глаза на истинное положение вещей. Он человек грамотный и легко догадается. Конечно, лучше будет устроить консилиум здесь, в поликлинике, вызвав профессора Ершова и кого-нибудь из онкологов.

Возвратившись к себе в кабинет, Зина долго расхаживала взад и вперед, то похрустывая пальцами, то прижимая их к щекам.

— Анка, ах, Анка, — вздохнула она, — чем же помочь тебе, родная?

Анна вошла неожиданно, уже одетая.

— Ты не идешь домой? — спросила она Зину.

— Нет.

— А куда ты собираешься?

— В клинику, к Ершову. В библиотеку зайду. И так, вообще… — Зина сделала неопределенный жест.

— Елена Лазаревна смотрела Николая?

— Смотрела.

— Что она говорит?

— Да ничего определенного.

— Покажи мне историю болезни.

— Может быть, ты потерпишь до завтра?

— Нет, я хочу видеть сейчас.

— Полина, кажется, передала ее в регистратуру.

— Зачем ты лжешь, Зина? — Анна подошла к столу и, перелистав стопку бланков из плотной бумаги, вытащила историю болезни Косторева.

— «Cancer pulmonum», — прочла она вслух. По лицу ее разлилась бледность. — Значит, все-таки… cancer.

— Но ты же видишь, что под вопросом, — заметила Зина. — Завтра будет Ершов, и я уверена, что он поставит совсем другой диагноз… Анка!

Из глаз Анны катились крупные слезы…

XI

Николай был удивлен, когда, придя на прием к Степановой, увидел кроме нее еще двух женщин и высокого худощавого мужчину с седой квадратной бородкой. Женщины, обращаясь к мужчине, называли его профессором.

Впрочем, говорили они мало, только изредка, вполголоса, обмениваясь непонятными для Николая латинскими терминами.

В коротких и лаконичных фразах профессора, в его умных зеленоватых глазах, под которыми мелкими морщинками легли отеки, в скупых движениях его Николай почувствовал большого знатока своего дела.

Во время консилиума Николай впервые испытывал чувство тревоги. Во-первых, почему потребовался консилиум с присутствием профессора? И почему его осматривают с такой подозрительной щепетильностью? Лица врачей все время оставались сосредоточенными. Никто из них не улыбнулся, чтобы ободрить Косторева.

А Степанова и вообще избегала встречаться взглядом с глазами Николая, словно была в чем-то виновата перед ним. Она покусывала губы и нервно перебирала трубки фонендоскопа.

Спустившись на первый этаж, Николай обратился с вопросом к девушке, сидевшей в регистратуре:

— Скажите, пожалуйста, профессор, который находится сейчас в кабинете Степановой, по каким болезням консультирует?

— Профессор Ершов? Он — онколог.

— А что такое онколог?

— Специалист по раковым заболеваниям.

— По раковым?.. Ах, вот оно что… — Выйдя из поликлиники, Николай постоял в раздумье. — Сейчас уточним, в чем суть раковых заболеваний.

Домой он вернулся с толстым учебником внутренних болезней, взятым в библиотеке Дворца культуры.

Он читал долго и внимательно. В тишине комнаты шелестели перевертываемые листы. Николай дышал тяжело, часто кашлял и еще чаще закуривал папиросу. Забытая