Ответственный представитель - Борис Захарович Фрадкин

наверное, обиделся, что я задержалась?

— Да ничуть! — воскликнул он.

— Ты куда-то собрался? — спросила Анна, заметив на Николае пальто.

— Аннушка, — сказал тогда Николай, — знаешь что? Пойдем во Дворец. Будем танцевать и веселиться.

— Пойдем, — согласилась Анна.

И как ни странно это может показаться, но тот вечер был счастливейшим вечером в жизни Николая.

Из Дворца они вышли очень поздно, почти последними. Николай проводил Анну и домой возвратился с легким волнующим чувством. Ему казалось, будто он только что перенес тяжелую болезнь. Страх за будущее растворился в огромном чувстве любви…

XIII

Рак легких встречается значительно реже других раковых заболеваний. В практике Зины Степановой это был первый случай. И Зина, не доверяя своему опыту, отнеслась к нему с такой щепетильностью, которая приятно удивила старшего врача поликлиники Елену Лазаревну. Зина замучила Косторева анализами и осмотрами. И хотя Елене Лазаревне уже все становилось ясным, Зина продолжала сохранять на истории болезни свой размашистый знак вопроса.

По ее настоянию для осмотра Косторева были приглашены виднейшие онкологи города и в том числе профессор Ершов, у которого Зина в свое время слушала курс онкологии.

И только тогда, когда профессор Ершов сам сделал Костореву пункцию легких и после неоднократных лабораторных анализов обнаружил в ткани раковые клетки, только тогда Зина медленно и нехотя зачеркнула знак вопроса. При этом брови ее сдвинулись, губы плотно сомкнулись, и лицо стало не просто суровым, но злым.

— Весьма печально, — сказала Елена Лазаревна, — такой прекрасный человек и должен погибнуть.

— Погибнуть? — возмутилась Зина. — Вам как старшему врачу непозволительно произносить такие слова.

— Да это же между нами, Зиночка, — смутилась Елена Лазаревна, прекрасно знавшая, что рак легких считается неизлечимым.

Впрочем, и Зина отдавала себе ясный отчет в том, что положение Косторева безнадежно, но в ней жило непонятное для окружающих упрямство. По мнению Анны, Зиной владел «дух противоречия». Она сдавалась только тогда, когда факт припирал ее к стене. В спорах ее считали невыносимой, невыдержанной и даже грубой. Будучи в чем-нибудь уверена, она готова была спорить со всем светом, и переубедить ее могли лишь самые неопровержимые доказательства.

— Что же дальше? — спросила Зина профессора Ершова, зачеркнув знак вопроса.

— Дальше… — профессор опустил голову и задумался. — Дальше, голубушка, как принято говорить в таких случаях, медицина бессильна. Рак легких пока сильнее нас.

— А рентгенотерапия? А ваш препарат, Павел Сергеевич?

— Т-ссс, — Ершов погрозил Зине пальцем и поднялся со стула. Поскрипывая ботинками, он прошелся по кабинету. — Тайны, чур, не выдавать.

— Степанова мне все уши рентгенотерапией прожужжала, — заметила Елена Лазаревна. — Она за каждую новинку, проверенную или не проверенную, цепляется как за величайшее чудесное открытие.

— А знаете, Елена Лазаревна, — сказал Ершов, — Степанова зарекомендовала себя в клинике как способный и многообещающий экспериментатор. В ней живет дух исследователя.

— Правда, она отличный терапевт.

— У нас еще не кончен разговор о Костореве, — заметила Зина. — Хвалебные гимны я могу выслушать потом…

— Узнаю Степанову! — Профессор погладил бородку, глаза его ласково улыбнулись Зине. — Надеюсь, с больными она обращается более мягко? А в отношении Косторева я думаю так: в клинику, на коечный режим, под постоянное наблюдение. Под ваше наблюдение, Зинаида Алексеевна. Что скажете, голубушка, а?

— Я согласна.

— Вот и отлично! Попробуем применить все, чем располагаем.

— Но согласится ли Косторев лечь в клинику? — высказала сомнение Елена Лазаревна.

— Нужно сделать так, чтобы он согласился.

— Я это сделаю, — сказала Зина.

— Оставляя его в неведении?

— Разумеется.

Ершов начал развязывать шнурки халата. Поднялась и Елена Лазаревна. Только Зина продолжала сидеть за столом, перебирая трубки фонендоскопа.

Оставшись одна, она вздохнула.

— Плохо, — произнесла она вслух, — совсем плохо. И нагрубила я напрасно. Но Николай… Анна…

Анна переживала трагедию, переживала молча, стараясь ничем не выдать своих страданий. В ее разговоре и в ее движениях сохранилось прежнее спокойствие. Нужно было заглянуть в ее глаза, чтобы понять, какие душевные муки она испытывает. Там затаилась такая боль, что Зина готова была плакать, глядя на нее!

Но Зина знала, что слезами горю не поможешь. А чем она могла помочь? Чем?

В этот вечер Зина побывала в клинике и домой вернулась поздно. В комнате не было света. Зина решила, что Анна у Николая, но, включив свет, увидела ее на кровати.

Анна лежала с открытыми глазами, закинув руки за голову. Ее взгляд, устремленный в потолок, был неподвижен.

— Ты дома? — удивилась Зина.

Анна не ответила.

— Сегодня Николая смотрел Ершов. Знаешь?

— Знаю, — тихо отозвалась Анна, и Зина поняла, что она знает и другое: окончательно поставленный диагноз.

— Завтра я пришлю Николая к тебе на боковой снимок.

— Зачем?

— То есть как это зачем? — не поняла Зина. — Должна же я знать течение болезни.

— Течение болезни… Смешно! Мне кажется пора оставить человека в покое и дать ему спокойно…

— Ну?

Анна молчала.

— Что же ты не договариваешь?

Зина провела рукой по волосам. Подойдя к Анне, она присела на край кровати, заглянула ей в лицо.

— Ты же любишь Николая?

Губы Анны дрогнули, но она ничего не ответила.

— Почему ты дома?

— А где же я должна быть?

— С ним, Анка.

— Я это понимаю. Но я не могу. Сегодня не могу. Мне страшно смотреть ему в глаза, я не знаю, какими словами говорить с ним. Сердце истекает кровью… Мне и страшно… и жалко… и… я сама не знаю…

В голосе Анны послышались слезы. Она судорожно глотнула воздух и повернулась лицом к стене.

— Не знаешь, что тебе делать? — крикнула Зина, вскакивая на ноги. — Любишь и не знаешь? Да? А где ж твоя совесть? Или думаешь, ему легче будет умирать в одиночестве? Пусть у тебя уже не будет к нему любви, но как человек… как врач, наконец…

— Не могу… Я не могу.

Зина бросилась к вешалке, схватила пальто. Пальто зацепилось за крючок. Она с такой силой рванула его, что оборвала вешалку.

Анна, повернувшись, следила за ней широко раскрытыми глазами.

— Куда ты… Зина?

— А ты не догадываешься?

Хлопнула дверь, и каблуки зининых туфель застучали по лестнице. Пораженная Анна несколько мгновений смотрела ей вслед. Потом будто невидимая сила заставила ее подняться и броситься вслед за подругой. С криком «Зинка!», она всей грудью ударилась о дверь, и, продолжая кричать «Зина! Зиночка!», помчалась вниз. Она несколько раз оступилась, больно подвернув ногу, на кого-то налетела. Зину она нагнала уже на улице.

Они долго стояли, обнявшись, посреди тротуара, вызывая удивление прохожих. Ветер рвал платье Анны и сыпал снежную пыль на ее непокрытые волосы.

— Простудишься, — сказала Зина и, расстегнув пальто, заботливо