Ратниковы - Анатолий Павлович Василевский

А Ратникову было все равно, как он выглядит, что о нем думают, потому что все в нем было подчинено одному. Он был уже убежден, что такого решения, к какому пришел он, еще не встречалось в практике градостроительства, испытывал радость, смешанную с горечью и страхом перед неизвестным — а что, если вдруг, неожиданно в болезни наступит кризис?! — и спешил, торопился, все больше поджимал и без того уплотненное время.

В те дни, когда удавалось ему сделать больше обычного, чувствовал себя счастливым. Ему казалось даже порой, что он всех перехитрил и болезнь его отступает — он не верил, не хотел верить в такие минуты, что обречен.

Но болезнь не отступала. И чем больше он работал, чем сильней уставал, тем заметнее худел, тем быстрей терял силы. Все чаще усталость валила его с ног. Внезапно охватывала вялость, глаза слипались — он падал на диван и мгновенно засыпал.

Пробуждаясь среди дня, глядел на часы, и на него наваливалась тоска. Такая глухая, неизбывная, такая гнетущая, что он зарывался лицом в подушку, чтобы ничем не нарушить тишины в доме, не выдать матери отчаяние.

Не хватит ему времени, не хватит!.. И останется никому не известным то, что открылось ему, о чем только он знает, что может осуществить только он!!

Он открыл и может узаконить новое художественное явление, новое понятие, которому еще и названия нет!..

Если обосновать его, многое в проектирования и строительстве городов изменится. Изменится до неузнаваемости! Поднимется на новую ступень!..

А он не успеет, ничего не успеет!..

Он лежал, закрыв глаза. Плотно сжав веки. А в глазах у него строился, рос, возникал новый город. И видел он его уже не только отстроенным, но и заселенным…

4

Все в этом городе было подчинено человеку. Все, что могло мешать ему, было отодвинуто за черту города, вознесено над землей или убрано под землю, упрятано в бетонные тоннели…

Ни одному пешеходу — рассеянному, слепому, ребенку — не грозила опасность попасть под машину…

Хорошо дышалось, легко жилось человеку в этом городе…

Город врастал домами своими в лес. Дома стояли на холмах и все насквозь просвечивались солнцем, а высокие деревья обнимали мощными кронами строения, и загораживали город от свирепых ветров, и сберегали прохладу в зной, и, как гигантские аккумуляторы, собирали в своих шапках кислород, и очищали от смрада и копоти воздух, и воздух этот был прозрачен и свеж и светился синим простором между могучими деревьями, между высокими светлыми зданиями, пронизанными насквозь солнцем. И возле каждого дома голубели водоемы, от каждого дома вместе с асфальтовыми дорожками убегали зеленые лесные поляны, и в каждом доме, в каждой его квартире пахло березовыми почками и сосновой хвоей, и в каждой комнате слышен был гомон лесных птиц…

Построить такой город — вот счастье!.. Тогда и умереть можно. Тогда не страшно умереть…

Пересиливая слабость, он поднимался и, подавляя в себе тоску, снова принимался за работу.

В минуты удачи выходил из горницы, улыбаясь. Подсаживался к матери, обнимал ее.

Теперь он, со своими усами и бородой, больше всего, наверно, был похож на кого-нибудь из тех предков, каких некогда представлял себе, но мать находила в его внешности совсем другие приметы и глядела на него с жалостью, и внутри у нее все холодело.

— Сынок! — говорила она. — Сыночек ты мой! Ты все-таки побереги себя! Пожалей меня, старую!..

Глава XVIII

1

Так все и шло, пока не наступил тот день, тот час, когда Ратникову стало совсем плохо, когда почувствовал он, что назавтра ему не подняться. Он вдруг совсем обессилел и упал на постель, и ему казалось, что он уже не в состоянии оторваться от этой постели; он почувствовал, что рад этому, и удивился этой радости, и это удивление не дало ему забыться мгновенно.

Откуда эта мимолетная радость? От облегчения?.. Он устал, он очень устал, и больше не может, и больше ему не надо…

Чего не надо?.. Пересиливать себя не надо. Испытывая горькое удовольствие, он закрыл глаза и с полминуты напряженно вслушивался, как шумит на дворе ветер, как трясет голые кусты сирени, и ветки стучатся в стекла, скребутся, будто просят впустить их в теплую избу.

«Зря, зря стучитесь, — думал он, — зря. Не всегда хорошо там, где тепло и тихо. Не всегда…»

Думал он машинально, по привычке, без тревоги, без огорчения, и шум ветра не беспокоил его, а убаюкивал, и овладевало им все большее безволие и безразличие, и хотелось полностью отдаться этому состоянию, и не двигаться, не думать, и уснуть, уснуть так крепко, чтобы не просыпаться больше, и чтобы никогда больше не надо было затрачивать никаких усилий.

Погружаясь все глубже в обволакивающее его забытье, он вспомнил вдруг о матери. Увидел ее глаза, полные слез, и, зная уже наверняка, что через несколько секунд полуобморочный сон совсем лишит его сознания, и тогда уже он ничего не сможет предпринять, и тогда уже будет поздно, понял, что рано ему расслабляться, что ему еще нельзя отдаваться покою, а главное, нельзя медлить. Именно сейчас, в эти последние секунды ему надо пересилить себя и встать… Встать, встать, встать! Повернуться на правый бок, приподнять голову, плечи… Спустить на пол ноги, и встать, и устоять!..

Надо как можно спокойнее, беззаботнее проститься с матерью… И надо уйти. Уйти сейчас же!

2

Когда он открыл дверь горницы и явился перед матерью с улыбкой на белом, густо обросшем лице, мать испугалась. Ухватясь за косяк, он откашлялся и принудил себя засмеяться:

— Вот и все… Закончил.

Мать испугалась чего-то еще больше.

— Чего закончил-то?

— Работу. — Ноги его все больше ослабевали, и он с трудом сдерживал их дрожь. — Сделал, что надо, и уехать должен.

Мать приблизилась.

— Это куда же? И так сразу?!

— Надо, надо, — сказал он.

— Надо! — с мольбой в голосе повторила мать. — Чай, не сегодня?!

— А когда? — Он помедлил, чувствуя, как немеет рука, сжимающая косяк, и подумал, что она может соскользнуть. — Сегодня. Оттягивать больше нельзя.

Мать протянула к нему руки:

— Сыночек! Что уж ты так?! Аль торопит кто, гонит?! Сделал — и ладно, и забудь о делах, и не думай. Поживи без забот, оправься. А так-то ведь… Рази можно так-то?!

— Отдохну после, — сказал Ратников. — А торопит дело. Надо.

Мать всхлипнула:

— Надо-надо… Ну не сегодня хоть! Слышь, на дворе что деется?! Боюсь, не сорвало бы крышу! Пережди! Пережди, ради бога! Может, уляжется ветер, может, снег