День до вечера - Геннадий Михайлович Абрамов

— Извините. Понимаю.

— Спасибо вам. Большое-пребольшое.

— Пустяки. Что тут особенного.

— Нет! — лицо ее сделалось вдруг серьезным, строгим. — Поверить незнакомому человеку — это так много, вы не представляете.

— Почему же не представляю?

— Нет, нет. Вы так спокойно об этом говорите.

— Обыкновенная вещь. Так и говорю.

— Что вы, — замахала она на меня руками. — Доверие — ведь это… это самое главное в жизни. Без доверия нельзя жить. Все должно быть построено на доверии… Ой, я так это поняла. Что вы. Вы ошибаетесь.

— Я старый, — пококетничал я. — Мне можно.

— А, я понимаю, вы нарочно. Разыгрываете меня. На самом деле вы ведь так не думаете?

— Я думаю, что доверие и искренность между людьми должны быть полными. Это практически недостижимо, но к этому надо стремиться. Доверие должно войти в кровь, в обиход, как, например, деньги. Тогда им не нужно будет и восхищаться.

— Я подумаю над вашими словами, — и помолчав, попросила: — Дайте вашу руку. — Я дал; она торжественно, как генерал солдату, пожала ее. — Спасибо вам большое-пребольшое. Вы многому меня научили.

И ушла.

2

Наверное, месяц, не меньше, лежала у меня одна книга, никак не брали. О войне. Я полистал. Обзорная. И дороговата, ценой около пяти рублей — отчасти потому и не покупали.

Но вот взял один молодой человек. Слава богу, с плеч долой — надоедает, когда долго лежит.

И надо же так — не успел молодой человек отойти с книгой, как следом другой попросил точно такую же. Неказистого вида пожилой человек, с каким-то разбитым, изжитым лицом, нервный, с покрасневшими ледяными глазами, при усах в проседь и с палкой у ног.

— К сожалению, последний экземпляр.

— Жаль. И не ожидается?

— Вряд ли… Хотя постойте. — Я припомнил, что в магазине, кажется, видел на прилавке — лежит. И пообещал: — Попробую что-нибудь для вас сделать. Приходите завтра.

— Благодарю. Я ищу эту книгу.

— Понимаю. Давайте условимся. Когда вы зайдете?

— Завтра в это же время. Устроит?

— Вполне. Это точно?

— Конечно. Я сам заинтересован больше, чем вы.

— Договорились. Сейчас 17.20. Стало быть, если вас не будет до половины шестого, я выкладываю книгу на прилавок.

— Вы мне не доверяете?

— Дело не в этом. Я люблю точность.

— О, я отлично понял вас, молодой человек, — сказал он с непонятно откуда взявшимся раздражением. — И немедленно продемонстрирую, что доверяю вам больше, чем вы мне. Я вам заранее за книгу заплачу. — Я пожал плечами, мол, как хотите. — Сколько она стоит?

Я назвал цену, он отдал мне деньги, и мы расстались до следующего дня.

Назавтра, как договорились, я привез книгу с собой.

В условленное время он не пришел.

Я не выполнил угрозы, не выложил книгу на стол — мало ли что могло задержать пожилого человека.

И еще две недели затем книга лежала в пазухе стола, ожидая его.

Лишь в конце месяца, сняв остаток (чтобы не остаться без зарплаты), я сдал книгу в отдел и больше не брал.

Спустя некоторое время меня пригласила для беседы к себе в кабинет директор магазина. Она сказала, что на меня приходил жаловаться («Нашел время узнать, где работаю, тогда как за книгой зайти — нет») один пожилой товарищ с седыми усами и с палочкой. Суть его жалобы. Будто бы я обманул его. Будто бы он мне доверился, а я его подло обманул… Когда он был у нас, сказала директор магазина, мы предложили ему взять интересующую его книгу в отделе, но он наотрез отказался. Объяснил, что передумал, так как обижен, и намерен этого негодного продавца (меня) как следует наказать.

Дело, конечно, разъяснилось скоро.

На случай, если он снова придет в магазин, я оставил в кассе деньги, чтобы ему вернули.

И успокоился.

Однако через неделю директор магазина снова пригласила меня к себе в кабинет — я удивился, когда оказалось, что по тому же делу. Теперь от рассерженного товарища пришла письмо (копия директору Москниги). Я прочел. На двух листах машинописного текста говорилось о доверии, о том, что для советского торгового работника, особенно продавца книг, «доверие должно быть неотъемлемым свойством» и что тот продавец, который «нагло нарушает оказанное ему доверие», «не имеет морального права заниматься таким благородным делом, как нести книгу в массы». Целый трактат о доверии. Как важно нам не потерять доверие, «ибо доверие, честность, искренность мы возьмем с собой в коммунизм». А кончил обыкновенной кляузой. Назвал мою фамилию, имя и отчество (узнал, когда приходил), назвал «присвоенную этим обнаглевшим продавцом» сумму, потребовал снять меня с работы — «не место жулику и прохвосту в уважаемом советском учреждении». Адрес и подпись: Зюзиков Евсей Мефодиевич.

Прояснилось окончательно: писун, несчастный больной человек, сточный рот. Однако теперь уже была бумага, документ — стало быть, еще одно ненужное пустое дело… Директор магазина специально ездила в Москнигу объясняться. Пришлось писать Зюзикову ответ «о принятых мерах и обсуждении на общем собрании коллектива»… Я немедленно выслал по почте взятые у него деньги.

Но почему, недоумевал я, чем я мог его так раздражить? Почему он решил мстить? Обидел недоверием? Обыкновенную осторожность он принял за недоверие?.. Нужен ли сквалыжнику повод, чтобы взяться за дело?..

Я всерьез опасался, что этим он не ограничится, что вежливый ответ из магазина его не устроит, что он теперь заряжен на месть и не скоро разрядится.

Так и оказалось. Вскоре пришло второе письмо, а спустя два дня и третье (копия по-прежнему в Москнигу). Объемистые, по пять-шесть страниц на машинке. Теперь разрабатывались частности, тема доверия углублялась. «Нельзя назвать человеком в полном смысле этого слова того, с позволения сказать, человека, который нагло попирает доверие другого человека, и не только не отвечает ему в ответ доверием на доверие, а нагло и подло обманывает, присваивая чужие, не им заработанные деньги». Досталось и дирекции магазина. «Вместо того чтобы справедливо наказать мошенника и, что единственно правильно, уволить его, как недостойного и лживого, из советского учреждения, дирекция магазина пошла на поводу у прохвоста и не только не сделала единственно правильных выводов, но и покрывает его, не разглядев, какой моральный и нравственный урод зреет у них в коллективе».

Мы посоветовались с директором магазина и решили, что именно мне надо как-нибудь самостоятельно приостановить этот поток брани, обезвредить сборник нечистот. Я согласился, все правильно: я ему посочувствовал, я его и должен заткнуть.

Выбрал путь не самый короткий, но зато надежный. На другой же день заглянул к знакомому капитану