Ратниковы - Анатолий Павлович Василевский

Глава XII

1

Высокий дощатый забор тянулся вокруг коллективных садов на многие километры, его давно не ремонтировали, и они, оглядев ограду на своем участке и на двух соседних, решили, что подгнившие столбы надо спилить и снова вкопать, чуть отступя в сторону, — столбы послужат еще лет пять.

— Мужчины, идите к столу. Все готово, — позвала Ираида Васильевна.

— Выкопаем ямы на всех трех участках, — сказал Платон Алексеевич, — и два-три столба спилим, переставим. Остальное соседи доделают.

На столе на бумажных салфетках лежали деревянные хохломские ложки, стояли глиняные миски, доверху налитые свежей окрошкой — в розоватой сметане плавали дольки сосисок, огурцов, зеленый лук, укроп. Посредине стола горкой лежали ломти черного хлеба.

— Ну, мать! Угодила! — сказал Платон Алексеевич, потирая руки. — Только за стол не сяду. Ну-ка, сороки, тащите одеяло. Вот сюда, на траву.

Ему постелили под яблоней, положили на салфетку хлеб, и он, похваливая еду, с аппетитом опорожнил миску, попросил добавки, съел вторую порцию, поблагодарил и лег навзничь, довольно похлопывая себя по животу.

— Ах, хорошо, мать, хорошо!

И никому не могло прийти в голову, что это была его последняя трапеза.

2

Они еще не успели выкопать по одной яме, когда Платон Алексеевич почувствовал себя плохо.

— Вы, ребята, ковыряйтесь потихонечку, а я пойду прилягу. Не по мне, видно, работа, — сказал он и ушел от забора.

Минут через пять Ираида Васильевна позвала Ратникова.

Платон Алексеевич лежал там же, где только что ел окрошку, в тени, виновато улыбался.

— Ты бы сбегал позвонил, — попросил он прерывистым голосом, — вызвал бы врача. Что-то неладно мне. Ненароком не загнуться бы.

— Да полно выдумывать! — сказала Ираида Васильевна и, держа его за руку, отсчитывая пульс, одними глазами попросила Ратникова поспешить.

Он пошел к калитке, потом побежал.

— Убегаешь? Лодырь! — крикнула ему вдогонку Люда.

Из будки сторожа Ратников быстро дозвонился до «Скорой помощи», дождался на дороге машину и вернулся вместе с врачом и санитаром.

Платон Алексеевич встретил их все той же виноватой улыбкой.

— В такой день нечестно болеть, правда, доктор?

Молодая женщина-врач присела возле него, длинными тонкими пальцами взяла его руку, пощупала пульс.

— Ничего, ничего, бывает. Сейчас мы вам укольчик сделаем. Отлежитесь… — Она подняла глаза на санитара, тот кивнули, открыв белый эмалированный ящик, быстро подготовил инструменты.

Укол ему сделали в руку. Запахло спиртом. Платон Алексеевич лежал, улыбаясь, шутил:

— Выручили, доктор, спасибо! А то уж, я думал, будет скандал. На совещании завтра с докладом надо выступать, а я в постель слягу — скандал!

— Работать намерены? — Врач снова взяла его руку.

Платон Алексеевич слабо посмеялся.

— Завтра? А как же! На четвереньках, а поползу. Доклад.

— Вы храбрец, — смеясь, сказала врач.

— А как же! Фронтовики никогда не подводят — надо так надо.

— Ну, правильно, — сказала врач. — А все-таки придется отдохнуть. В клинику лечь надо.

— Теперь? — Платон Алексеевич хрипло засмеялся и покачал головой. — Через недельку-другую — пожалуйста, ремонтируйте, а сейчас нельзя! Самая горячая пора. Дела!

— Подождут дела, — мягко, но твердо сказала врач. — Вам надо лечиться. И по-настоящему, в клинике.

— Ну, нет! Не время! — сердясь, проговорил Платон Алексеевич и попытался приподняться.

— Лежите! Вы храбрец, но вставать вам нельзя.

Подошли Люда и Надя.

— Папка! Ты что? — Люда опустилась возле него на колени. — Мы уже столько ям выкопали, а ты!..

— Они, дочка, не знают меня. Думают, списывать пора. А мы еще повоюем! Так ли?

— Правильно, папка! — Люда наклонилась, чмокнула его в щеку. — Правильно! Так держать!

— Ну, вот! — Платон Алексеевич заулыбался.

Люда гладила его седеющие волосы, а врач, чуть отойдя в сторону, говорила что-то Ираиде Васильевне. Потом они подошли.

— Вот что! — властно сказала Ираида Васильевна. — Все гораздо серьезнее, чем ты думаешь, отец. Сейчас мы тебя отвезем в клинику, там тебя обследуют, а потом видно будет.

Платон Алексеевич откашлялся и, подумав немного, недовольно сказал:

— Ну, что ж… Пусть будет по-вашему. Обследуют, сделают уколы и — домой. Домой, домой! Завтра на работу.

— Носилки, — сказала врач.

Санитар направился к машине.

— Носилки? — Платон Алексеевич засмеялся. — Ну, нет. Я сам. — И позвал Ратникова: — А ну, помоги, солдат.

С помощью Ратникова он встал. Врач протестующе подняла руки. Ираида Васильевна закричала:

— Нельзя! Нельзя!

— Ну, что ты, мама! — возразила Надя.

— Что уж вы! — сказала сердито Люда. — Поможем, дойдет. Совсем рядом.

— Ах, что вы делаете! — Врач хотела еще что-то добавить, но только крутнула головой и повернулась к стоящему санитару: — Носилки! Я же сказала: носилки!

— Сам. Сам. — Платон Алексеевич, опираясь на Люду и Ратникова, неуверенно шагнул, и ноги его заплелись.

— Держи, держи, солдат, — проговорил он вдруг, падая.

Ратников подхватил его. Платон Алексеевич тяжело повис у него на руках и захрипел, закатывая глаза.

Его уложили на носилки, отнесли в машину. Врач суетилась, прикладывала ему ко рту кислородную маску, кричала на шофера за то, что в машине некуда подключить аппаратуру, и с растерянным, перепуганным лицом спрашивала, есть ли в саду свет, есть ли поблизости розетка.

Платон Алексеевич хрипел и дергался, Ираида Васильевна кинулась вдруг к своему участку, бегом вернулась, расплескивая из ведра воду. Люда и Надя стояли, оцепенев, Ратников, не зная, чем помочь врачу, прижимал к носилкам ноги Платона Алексеевича.

Ираида Васильевна, отталкивая санитара, который держал кислородную подушку, полезла в машину к изголовью носилок, в это время Платон Алексеевич дернулся в последний раз, вытянулся и затих.

Ни Ратников, ни Люда с Надей еще не понимали, что произошло. Они стояли, глядя на Платона Алексеевича с недоумением и ужасом. Не могло быть, чтобы он умер! Вот так вдруг взял и умер… Он только что смеялся, шутил… Этого быть не может! Он только что ел… Хвалил окрошку…

Ираида Васильевна с трудом выбралась из машины. Ратников увидел ее пустые глаза, и тогда только ему сделалось холодно. Сломленным шепотом Ираида Васильевна сказала чуть слышно:

— Умер.

Страшно закричала Люда:

— Не-е-ет! Не-е-ет!

А Ираида Васильевна, как бы убеждая самое себя в случившемся, повторяла и повторяла слабеющим голосом:

— Умер. Все-все, умер. Умер…

3

Платон Алексеевич сутки лежал в гробу на том самом столе, за которым два дня назад пил коньяк, за которым шутил, смеялся и, жизнерадостный, бодрый, собирался долго еще жить и работать. Привезли совсем отяжелевшую, жалкую тетку Настю, приехала из Рязани маленькая сморщенная бессловесная мать Ираиды Васильевны, а с нею еще какие-то родственнику которых Ратников никогда не видел и не знал. Сутки в квартире говорили шепотом,